Но сначала о самом имаме. Он сидел на высоком позолоченном троне. Вместо короны на голове возвышалась феска — тарбуш, — тоже позолоченная. Одет имам был в белый бурнус, с традиционным кинжалом — джамбией — на широком позолоченном поясе. Скорее всего, и украшения на поясе, и ножны кинжала были из чистого золота… Все эти атрибуты царского величия были йеменского происхождения, и лишь тапочки без задников, надетые на босые ноги имама, были произведены фирмой «Батя», и именно они напоминали о том, что где-то далеко-далеко существует другой, цивилизованный мир. Глаза имама были сильно навыкате (базедова болезнь), челюсть отвисла (что-то нервное), и понять его речь было просто невозможно.

Небольшое отступление. В дальнейшем имама консультировали и лечили многочисленные светила советской медицины. Имам очень не любил глотать резиновую кишку и подвергать себя другим унизительным процедурам, тем более что они не приносили ему немедленного исцеления от многочисленных недугов. Верил он только профессору Шмидту, директору Института неврологии Академии медицинских наук СССР. Лечение Шмидта состояло в том, что он легко и нежно ощупывал тело имама Ахмеда и деликатно постукивал маленьким молоточком по царственным коленкам. Эта последняя процедура имаму особенно нравилась. Про Шмидта он говорил с восхищением: «Этот очень хорошо лечит» и подарил ему арабского скакуна. Не помню уж, чем окончилась история с этим подарком…

Среди нас был мой преподаватель арабского языка в Институте востоковедения и старший товарищ Абдарахман

66

Фасляхович Султанов, удачно прикомандированный к делегации как знаток языка, арабских стран и к тому же работавший в Йемене в далекие предвоенные годы.

— Переводите, Андрей Федорович (так мы называли преподавателя в переводе на русский). Я совершенно не понимаю имама!

— Думаешь, я его понимаю? — послышалось в ответ. — Переводи сам — ты же был отличником, — ехидно добавил Султанов.

Как выяснилось впоследствии, имам говорил на каком-то своем диалекте и к тому же имел многочисленные дефекты речи. Из этой ситуации мы вышли таким образом: один из йеменских чиновников переводил нечленораздельные звуки имама на понятный арабский язык, а мы уже вдвоем успешно справлялись с переводом. Среди серьезных вещей, сказанных имамом, были пожелания, чтобы Советский Союз помог Йемену в поисках на его территории нефти с последующей ее добычей на выгодных для нас условиях. Примерно два десятилетия прошло, прежде чем нашли в Йемене нефть, и нашли ее, к сожалению, не мы.

Вконец обессиленные, вернулись мы в гостевой дом, а наградой нам были полстакана водки и закуска, извлеченная из консервной банки, — что-то вроде севрюги в томатном соусе. Так мы решали вопросы питания и столь необходимой в этих условиях дезинфекции.

17 января 1958 года «Правда» откликнулась на вручение верительных грамот сообщением, в котором, естественно, все выглядело строго и благопристойно и не содержалось никаких намеков на йеменскую экзотику: «Вручение посланником Советского Союза верительных грамот королю Йемена Каир, 16 января (ТАСС). 14 января в Таизе посланник СССР в Йемене Е.Д.Киселев, который также является послом Советского Союза в Египте, вручил свои верительные грамоты королю Йемена имаму Ахмеду.

При вручении грамот с йеменской стороны присутствовали государственный министр Мохаммед эль-Шами, директор экономического отдела МИД Салех Мохсин Шараф эд-Дин и временный поверенный в делах Йемена в Египте Ахмед Мохаммед эль-Шами.

67

Е.Д.Киселева сопровождали советник С.А.Немчинов и второй секретарь В.А.Кирпиченко, которые были представлены имаму Ахмеду.

После вручения верительных грамот посланник СССР Е.Д.Киселев и король Йемена имам Ахмед обменялись речами».

Кстати сказать, примерно такие же трудности протокольного порядка, с которыми столкнулся советский посол в Йемене, годом раньше испытал и наследный принц аль-Бадр в Лондоне. Визит в Лондон по приглашению королевы Елизаветы был для принца новым тяжелым испытанием после визита в Москву. Он ехал в Лондон с большими колебаниями и дал окончательное согласие, лишь заручившись обещанием Е.Д.Киселева отпустить с ним меня в качестве советника, так как боялся, что королевские министры его обманут, а на сотрудников йеменского посольства в Лондоне не надеялся, будучи уверен, что все они давно служат англичанам.

В программе визита было посещение английского парламента. Но у входа принца задержали, поскольку протокол запрещает входить в здание парламента людям, имеющим при себе оружие. За поясом же аль-Бадра красовался огромный йеменский кривой кинжал, составляющий неотъемлемую часть традиционной мужской национальной одежды. За давностью лет уже не помню, кому тогда пришлось капитулировать — страже или наследному принцу.

Прошло целых тридцать три года, пока я вновь побывал в Йемене, на этот раз во главе делегации нашего ведомства. Узнать там ничего нельзя. Город Таиз разросся и залез на самую вершину горы Сабр, возвышающейся над старым Таизом. Раньше в крепости на склоне горы содержались старшие сыновья вождей йеменских племен в качестве заложников имама. Таким простым способом обеспечивались порядок и спокойствие на всей территории королевства.

Неказистый дворец имама Ахмеда застроен со всех сторон новыми зданиями, а в самом дворце разместился исторический музей, повествующий о жизни и быте йеменских королей. И смотритель музея, и сопровождавшие нас йеменцы с удивлением слушали мои рассказы о том, что было здесь много лет назад. Жизнь так стремительно ушла вперед, что, похоже, уже не осталось в живых свидетелей этого прошлого.

68

Когда-то молодой и красивый, очень высокий для йеменца наследный принц аль-Бадр (в Сане я видел его фотографию) стал как две капли воды похож на старого имама Ахмеда. Показали мне и несколько больших томов в красных кожаных переплетах, заключающих записи почетных гостей дворца. Где-то там есть и моя запись — письменное свидетельство прикосновения к йеменской истории.

Состоялась встреча и со старым другом Салехом Мохсином. Его разыскали супруги Поповы. Жена нашего посла в Сане Марина Васильевна Попова, сев за руль посольской машины, повезла меня по тесным улочкам Саны в дом Салеха. У ворот дома нас ожидал старичок в очках. «Наверное, Салех выслал навстречу своего родственника», — подумал я. Но встречавший раскрыл мне объятия. С трудом я узнал в этой йеменце своего друга… Мало что осталось от стройного молодого человека в национальной одежде с мужественным и красивым лицом. Это был уже совсем другой человек, заметно сгорбившийся и почему-то в очках и европейском костюме. Невольно закрадывалась страшная мысль: «Может быть, и я сам такой же старый гриб?» Два часа пролетели как один миг. Мы рассматривали привезенные мной фотографии тридцатитрехлетней давности и радостно тыкали в них пальцами: «А вот ты, а вот я, а вот тот-то, и все уже не похожие на себя…»

Салех Мохсин рассказал, что в разные периоды он дважды был министром, а теперь вот не у дел, на пенсии.

— Сколько же тебе лет? — спросил я.

— А кто его знает! Никакой регистрации тогда не было. Если судить по рассказам матери и сопоставлять ее рассказы с событиями в стране, то выходит, что я родился где-то в 1925 году.

Мы выпили кофе, обменялись скромными сувенирами и расстались, увы, уже навсегда. Вот такая была грустная и приятная встреча. А сколько подобных встреч не состоялось! Получается так, что вся наша жизнь — это бесконечные встречи и расставания, нередко навсегда. Но какую-то частицу самого себя мы все-таки дарим друг другу.

Главный визит

Передо мной книга с хрупкими пожелтевшими страницами. Выпущена она сорок лет назад издательством «Возрождение» на английском языке. Название книги — «Президент Насер в Советском Союзе».

Содержание ее и особенно фотографии живо воскрешают в памяти этот знаменательный визит Насера в нашу страну.

Долго не решался ехать к нам Насер, хотя в наших отношениях уже была пройдена большая дистанция: мы оказали решительную поддержку Египту в его противостоянии тройственной агрессии в 1956 году, начали поставки оружия, прибыли советские военные специалисты, достигнута принципиальная договоренность о строительстве с нашей помощью Асуанской плотины (соглашение о первой очереди ее строительства было подписано в декабре 1958 г.). И все же Насер колебался, ехать ли ему в Советский Союз, так как опасался, что этот визит будет истолкован мировым общественным мнением как решительный отход Египта от Запада и как демонстрация начала союзнических отношений с СССР. Но и отказаться от визита он уже не мог.