— Бомба сверху обязательно развалила бы стены в стороны, — негромко заметил подошедший к группе молодежи рабочий с грязными сапогами. — А тут — специальный заряд: стены внутрь свалились. Никаких никуда осколков. Безопасно, почти бесшумно и очень просто.

— А вы, товарищ, спец какой, что ли? — грубовато спросил комсомолец, поворачиваясь к нему. — Тон-то у вас этакий — профессорский.

— Спец — не спец, — добродушно усмехнулся рабочий, — а всяких взрывов навидался на своем веку по горло!

— Это верно, — подтвердил студент. — Мы с этим товарищем с полчаса толковали. Он действительно много знает. Вероятно и взрывов немало видал.

— А где это? — с любопытством спросила девушка, с интересом присматриваясь к случайному собеседнику.

Рабочий охотно откликнулся на вопрос. Очевидно, ему было скучно одному и он с удовольствием завязал бы знакомство. с группой молодежи.

— Видите ли, гражданочка, в наше время совсем даже не удивительно, если человек много взрывов насмотрелся. Я ведь две войны прошел — империалистическую и гражданскую. Так что всего пришлось повидать. И как раз вспоминаю я, как аккурат в Симбирске чешский тяжелый снаряд в собор попал.

Тоже такое солнышко было. Все ясно, как на ладони. А снаряд в самую точку ахнул — в середку. Ну, все на целый квартал так и брызнуло. Словно дождь каменный прошел. Крест с купола, помню, так и подняло в воздух. Он где-то в небе золотом блеснул и мало-мало в нашу батарею не шарахнул. В землю влез — насилу откопали. А ведь мы-то метрах в двухстах стояли на площади!.. Это вот, действительно, взрыв был. Прямо, как в кино…

Как ни просто были сказаны эти слова, сразу почувствовалось, что автор их — прекрасный рассказчик. По каким-то, едва уловимым интонациям, по скупому жесту, по чуть заметной мимике твердого красивого лица, движению сросшихся черных орлиных бровей — картина взорванного снарядом собора сразу же была ясно нарисована. Другого объяснения разницы между взрывом заложенных специальных шашек и попаданием снаряда уже не было нужно. Молодые люди почувствовали, что действительно этот рабочий сам видел такие картины.

— Ну, а почему здесь все так тихо произошло?

Задавший вопрос, низенький коренастый увалень смотрел на рабочего с откровенным интересом.

— Это, товарищ, уже не так просто объяснить. Прежде всего, собор этот, очевидно, был взорван не динамитом, а просто жидким воздухом. Это первое, что объясняет отсутствие большого гула. Кроме того, направление сил взрыва в данном случае было, так сказать, во внутрь, на разрушение целости стен, а не на внешний эффект — на разброс в стороны. Ну, вроде как… — рабочий усмехнулся мелькнувшему в голове сравнению. — Ну, вроде как — бурчание в животе. Человеку самому еще как здорово слышно — прямо революция. А пять шагов в сторону — ни звука.

Все весело рассмеялись тем здоровым смехом, который у молодежи всегда готов вырваться, как пенье птиц, по любому поводу. Окружающие недовольно оглянулись. Было очевидно, что веселый смех около взорванного собора задевает чувства многих. Девушка первая чутко заметила это.

— Перестаньте, ребята, — тихо сказала она, взяв своих приятелей под руки и оттаскивая их в сторону. — Не стоит религиозное чувство оскорблять. Если нам; может быть, все равно, то другим-то ведь жалко?..

Рабочий, к которому был косвенно обращен этот вопрос, пытливо посмотрел на тонкое оживленное лицо, улыбавшееся ему с откровенным дружелюбием молодости, видящем в каждом человеке, прежде всего, друга.

— Конечно, не стоит раздражать других, — согласился он. — Это понять нужно. Ведь величественный храм был, это что и говорить.

Он повернулся в сторону храма, над которым, освещенные заходящим солнцем, еще спускались клубы пыли, и добавил небрежно:

— А по-вашему — стоило ли взрывать?

Молодой черноволосый студент насторожился при этом вопросе и многозначительно переглянулся с девушкой, как бы приглашая ее промолчать. Но комсомолец откликнулся тотчас же:

— Ну, а конечно! На что он сдался? Наплевать! На этом месте Дворец Советов построен будет — хоть какой-нибудь толк. А то сколько места эта махина занимала и ни к чему. Для нее и верующих-то в Москве теперь достаточно бы не наскреблось. Верно, д'Артаньян?

Названный таким романтическим именем худощавый студент, пришедший вместе с рабочим, покачал головой. Тонкие брови его были сдвинуты в болезненной складке.

— Ну, дорогой мой Полмаркса, тут ты, брат, очень даже ошибаешься. Верующих еще сколько угодно. Не заметил разве, как все шапки сняли? А сколько крестилось? А плакало?.. Да я не к тому, нужно или не нужно было собор взрывать. А только… Как-то бы иначе… Народная душа — дело деликатное… А ведь советская власть — народная власть.

Рабочий посмотрел на говорившего с большим вниманием.

— Так что же по-вашему и взрывать не нужно было совсем?

Худощавый студент замялся.

— Да нет… Не то, что не нужно, — он опять испытующе посмотрел на незнакомца. — Я не с точки зрения религии, а просто целесообразности: нам, скажем, студентам, жить прямо негде, — не то, что учиться. А тут, на месте собора, Дом Советов в 300 метров строить будут!

— «Поднимай, строитель, крыши. Выше, выше — к облакам! Пусть снуют во мраке мыши — Высота нужна орлам!»

Стихотворение в устах комсомольца прозвучало гордо и вызывающе. Но худощавый студент только нахмурился.

— Красивые, но глупые слова!.. Как вот ты, Полмаркса — на Северный полюс лететь собираешься. Сколько народных денег на это уйдет? А лучше бы, может быть, пару хороших больниц или университет на эти деньги выстроить… Глупо же это.

— Сам ты дурак, — вспыхнул комсомолец. — Раз партия и правительство решили, то не тебе критиковать. Балда!

Студент пожал плечами и спокойно усмехнулся.

— Может быть, я дурак, — согласился он. — По сравнению с Эйнштейном — в особенности… Но только настоящие дураки обижаются на слово «дурак». Я, брат, не обижаюсь. Как ни говори, дураки умным нужнее, чем умные дуракам.

Сказано это было так спокойно и едко, что все рассмеялись. Веснушчатый комсомолец не понял этих слов, но почувствовал насмешку своего товарища и, видя на себе смеющийся взгляд девушки, готов был сцепиться с худощавым студентом со странным прозвищем «д'Артаньян». Но тут розовощекий увалень, прислушавшись к далекому звону кремлевских курантов, воскликнул:

— Заткнись, Полмаркса!.. Ах, елки-палки. Да ведь уже 17.45. Потопаем скорее, братва! Сеанс-то ведь в 18.30. А еще ходу минут с двадцать, да, пожалуй, и в очереди постоять надо будет!

— Идем… До свиданья, товарищ!

Комсомолец дружелюбно кивнул головой рабочему и повернулся, собираясь уходить. Девушка, улыбнувшись незнакомцу и взяв приятелей под руки, резко повернула к спуску с моста. Обнаженные загорелые руки напряглись в усилии сдвинуть с места шутливо сопротивлявшихся спутников. Смех и шутки потоком зашумели в группе приятелей. Наконец, все разом, тесно обнявшись, шагнули вперед. Девушка еще раз обернулась к стоявшему рабочему. Милые ямочки сверкнули в приветливой улыбке.

— Счастливо, товарищ. Спасибо за объяснения!

Рабочий в прощальном привете снял свою старую кепку, ко потом внезапно пошел вслед за молодой компанией.

— Можно и мне с вами? — мягко спросил он. — Вы, кажется, в киношку? А я — парень одинокий; сегодня у меня выходной день. Не хочется одному трепаться по городу. Давайте уж вместе.

Тон рабочего был мягок и просителен, но твердые суровые глаза, казалось, приказывали. Чувствовалось, что он ни мало не сомневается в согласии группы молодежи принять его в свою компанию. Девушку удивили и просьба и ее тон. Но рабочий говорил вежливо и просто. Он не был, пьян, скромно, но прилично одет, очевидно, был человеком бывалым и прекрасным рассказчиком.

— Ну, что ж? — посоветовавшись взглядом с товарищами, весело ответила она. — Идем вместе — веселей будет!

Она шутливо отодвинула от себя комсомольца и просунула свою руку под руку рабочего.