— А как вас звать, товарищ-незнакомец?

Рабочий мягко высвободился, церемонно и шутливо снял свою старую кепку и важно поклонился.

— Позвольте уж по всей форме. Михаил Пенза. Мастер авиазавода. Сорок годов без малого. Беспартийный. Потомственный почетный пролетарий. Бабушка тоже признавала бы советскую власть, ежели бы дожила. Холост и никакого снисхождения не заслуживаю. Под судом и следствием не был, но наперед не ручаюсь… Хватит?

Веселые искорки блеснули в его темных глазах, остро смотревших из-под темных же, крылатых, широких бровей. Непокорная прядь черных волос упала на широкий лоб. Твердые, красивые, резкими углами вырезанные губы дрогнули в лукавой усмешке.

Девушке понравилось шутливое представление. Она весело рассмеялась и в свою очередь серьезно сказала мелодичным голосом:

— Хватит ли? Ну, навряд. А что вы, товарищ, делали до Великой французской революции? Ara! В молчанку играете? Так и запишем… Ха-ха-ха!.. Ну, да ладно. Теперь на скорую руку давайте и мы представимся. Это вот (она ткнула пальцем в веснушчатого комсомольца) — Петька Сорокин, наш будущий «генсек», светило марксизма. Из старых беспризорников, а теперь механик — готовится на Северный полюс лететь. По кличке: «товарищ наплевать» — «Полмаркса» — врал, что полтома «Капитала» одолел. Между нами говоря — конечно, врет! И вообще у него мозги малость набекрень — даже вранью «Правды» верит.

Черноволосый студент с усиками недовольно поморщился и тронул девушку за плечо. Та удивленно поглядела на него и поняла.

— Ах, вот что! Тебе, дорогушенька, везде сексоты чудятся? Ничего — не бойся! Наш новый приятель не таков — это я ясно чувствую!

Рабочий молчаливо улыбнулся и кивнул головой. Стараясь загладить неловкость, студент сказал:

— Ну, конечно, конечно! Хотя в наше время… Есть такой анекдот: смотрит один активист на себя в зеркало и сам себе говорит: «Уж я не знаю, кто именно, но кто-то из нас обоих… сексот…»

Приятели засмеялись. Потом девушка продолжала свои характеристики:

— Этот вот (она ласково провела рукой по стриженой голове коренастого паренька, от чего тот мгновенно вспыхнул) Николашенька Гвоздев, по прозванию «Ведмедик», за необычайную ловкость. Студент школы ОАХ[3]. Снайпер на ять. А этот(в голосе девушки прозвучало дружелюбное уважение, когда она показала на своего третьего спутника, стройного, задумчивого, смуглого юношу) Женька Полевой, поэт и художник, краса и гордость Вхутемаса[4]. Правдоискатель, за что и прозван — «К-у-у-удавышенебесходященский»… Но это, конечно, длинно, а потому его «д'Артаньяном» зовут — фехтует он, как Бог!

— Почему именно, «как Бог», — мягко запротестовал художник, — словно Бог фехтует? Вечно ты, Таня, что-нибудь преувеличишь!

Рабочий пожал руки своим новым знакомым и улыбаясь повернулся к девушке.

— Прекрасно. Ну, а вас-то кто мне представит?

— А я, — быстро отозвался Ведмедик. — Это наша вроде, как королева, Таня Смолина, из ГЦИФК'а[5]. Прозвища своего она не имеет, потому как никто не осмеливается. Стрельчиха и певунья: даже такого зверя из бездны, как Полмаркса, и то песенками приводит в лирику. Мы ее зовем по-разному…

— По-разному? — насмешливо прервал его комсомолец. — То-то ты ее «Танюренькой» зовешь. Эх ты, влюбленное рыло!

Багровая краска опять покрыла свежие щеки Ведмедика.

— Как это?.. Откуда ты взял? — А кто во сне проговаривается?

— Ах ты, сукин сын, — рассердился снайпер. — А сам-то ты разве по Тане не вздыхаешь? Нашел чем подзуживать: да у нас все в Таню врезавшись. А чего ты меня срамишь перед чужим человеком? Сволочь ты, а не товарищ после этого!

— Так это же правда!

— Ну, ну, — примирительно вмешался д'Артаньян. — «Не всякая правда, товарищи, правда!» — как ловко сказал Косарев[6]. Так что — не ругайтесь. А греха таить нечего — мы все и верно в нашу Таньку влюблены. Ничего не попишешь — «королева»…

— Да бросьте вы царапаться, ребята. Совсем заклевали бедного моего Ведмедика. Ведь все равно — ни в кого из вас я не влюблена и влюбляться не собираюсь. А так, по-хорошему, всех вас люблю. Хватит с вас и этого.

Девушка ласково улыбнулась смущенному приятелю и опять взяла рабочего под руку.

— Ладно. Официальная часть окончена. И будет вам шпильки пускать. А вы, товарищ… Пенза, называйте нас просто по именам или прозвищам. Идет?

— Добре, — спокойно отозвался рабочий, на суровом лице которого мелькнуло что-то вроде мягкой усмешки. — Только в таком случае и я требую, чтобы меня били тем же самым, по тому же самому месту. Если вы все: Таня, Петя или… А ведь, правда, по прозвищам легче… То и я тоже — просто Миша.

— А прозвища у вас нет? — наивно спросил Ведмедик. — Все засмеялись. Таня опять провела пальцами по его затылку.

— Эх ты — тетеря! Откуда у взрослого человека кличка возьмется?.. Ну, да ладно, не будем торговаться. Миша, так Миша. Пошли скорей.

— Качай ногами!

— Сгибай коленные шарниры, братва! — А куда вы, собственно, идете? — А что — у вас времени нет?

— Нет, не то… Времени у меня целый почти вечер. А на какой фильм?

— О фильм распречудесный! — восторженно воскликнул Ведмедик. — Только что вышел. С времен отечественной войны. «Кутузов». Может слыхали?

— Про Кутузова? Нет, никогда не слыхал, — ответил Пенза таким серьезным тоном, что опять все рассмеялись.

— Да ты, чорт снайперский, сперва подумай, прежде чем спросить!

— Иди ты к Аллаху под рубаху, — огрызнулся Ведмедик. — Пусть конь думает — на то у него и голова большая. Да и что я такого сказал?

— Ах ты, ведмедище неуклюжее. Сам, оболтус, ничего не знает, так и другие, думает… Он у нас, кроме своей стрельбы, ни в зуб ногой. Зато по стрельбе за сборную Москвы выступает. Первый класс. А в голове у него маловато.

— А ну, скажи скорей, стрелок ты разнесчастный, — вдруг сурово спросил Полмаркса, — какие полюсы есть?

— Полюсы? — растерялся Ведмедик. — Да обыкновенно какие…

— Ну, скорей — какие?

— Да… Ну, северный, южный… восточный и западный; Это ж ясно.

Взорвался веселый хохот.

— Ну, вот, сами убедились, товарищ, какие у нас снайперы. Он недавно рассказывал про Евгения Онегина. И выпалил, что тот «каждое утро мочился одеколоном»… Ха-ха-ха!..

На глазах краснощекого стрелка показалось что-то, очень похожее на слезы обиды.

— Ну, вот… Чего ты, Танька, на меня насела? Откуда мне знать? Я бы и сам рад подковаться, да в нашей школе, сама знаешь… А про Кутузова я так только…

Девушка ласково провела ладонью по стриженой голове и смущение крепыша мигом прошло.

— А ты, Ведмедик, не только в школе учись, — поучительно сказал д'Артаньян. — В библиотеку запишись, книги бери… Век живи, век учись…

— А дураком все едино помрешь! — смеясь, подхватил комсомолец. — В особенности ты, Ведмедик. Зачем стрелку мозги? Наплевать. Но все-таки, будя, ребята, трепаться — нажмем. А у вас, кстати, дядя Миша, деньга на киношку найдется? Потому что, откровенно говоря…

— Ничего, ничего, — успокоительно сказала девушка. — Как-нибудь хорошему человеку сообща на билет наскребем, если надо.

Милое оживленное лицо склонилось ближе к плечу рабочего, и его веселый молодой свет словно зажег ответное тепло в суровых чертах. Пенза ответил невольной улыбкой на улыбку, с деликатной благодарностью легонько прижал тонкую руку девушки и уверенно ответил:

— Деньга найдется!

Голос его звучал, как всегда, ровно и спокойно. Молодые люди, сами не зная почему, но словам этого незнакомого человека верили сразу же, без всяких сомнений. Была какая-то уверенная в себе, напряженно-спокойная сила в этом рабочем со старой приплюснутой кепкой на голове. Рядом с ним молодые студенты как-то чувствовали себя желторотыми птенцами, еще не испытавшими своих сил в настоящей жизненной борьбе. А этот мастер авиазавода видал, очевидно, всякие виды. И вышел из этих испытаний закаленным и твердым, как сталь. Но манера рассказывать и все поведение рабочего были деликатны и мягки. И его сила только чувствовалась. В молодую компанию незнакомец вошел, как «свой», простой и понятный человек, старший, но не давящий и не стесняющий молодого задора и свободы.