Чико разбирался в повадках людей и выбрал стол с партнерами, если так можно сказать, малобюджетными. Он использовал преимущество своих наличных, ставил на одно поле, потом на другое, на цифру, на несколько цифр и всякий раз по крупной. И ухватил удачу. Объем его ставок заметно преодолевал разрыв между скоростями проигрышей и выигрышей, этим он переламывал качество игры за столом в собственную пользу. Менеджер катрана замедлял прогулку по залу, когда оказывался возле стола Чико.

Как игрок, делающий наибольшие ставки, распределяемые по секторам и полям, Тургенев становился практически партнером крупье. Подобно крупье, он присутствовал теперь почти всюду на раскладке и вырывал в свою пользу долю участия в прибылях. Остальные игроки, рыбешка мелкая или усредненная, видели, как выигрывал Тургенев, возбуждались и ставили ещё и еще, по существу, в складчину отдавая деньги не столько крупье, сколько Тургеневу.

Меня настораживало, что Чико не собирался останавливаться. Грабеж «казны» в рулетке обычно завершается предложением администрации заведения переменить стол, а то и вообще выйти на улицу и не возвращаться. Везение клиента лишает казино или катран смысла существования. Счастливчик заносится в черный список и получает от ворот поворот бессрочного действия.

Если Чико Тургенев столь беззастенчиво обирал заведение, значит, не собирался в него возвращаться. Другими словами, он завершал пребывание в Таллинне, по крайней мере, легальное.

Я впивался глазами в Чико, благо над стойкой, за которой я сидел, царил полумрак, низкие лампы с фарфоровыми подставками высвечивали только её глянцевую поверхность, стаканы и кожаный валик подлокотника.

Я старался запомнить каждое особенное движение Чико, каждый жест, поворот головы, манеру обращаться к своим двум спутникам — вне сомнения, Махмадову и Вайсиддинову. В течение часа он два раза выходил в туалетную комнату, из чего следовало, что у него нелады с мочевым пузырем, возможно, задетым московским ранением.

Тревога моя немного подтаивала, потому что Чико все-таки отличался от своих сопровождающих. Обычную динамическую последовательность движений усилие мускулов, потом их действие, затем само движение корпусом, руками или ногами — Чико подменял тем, что хотелось бы назвать рыбьей маневренностью. Действовало как бы не его тело, не руки и ноги, а то, что заполняло их. Скорость движений была практически неуловимой.

Даже если бы кавказскую голову Чико замаскировали под голову сикха в чалме, я бы узнал его теперь в любой обстановке.

Я расплатился с барменом, буркнул, что не в настроении играть, и отправился к выходу. Я не боялся потерять Чико. Если он нырнет этой ночью на дно, Пантагрюэлич укажет, в каком водоеме. Прока, вероятно, уже вручил ему пакет с немецкими марками в сумме, эквивалентной пяти тысячам долларов.

В пансионат я вернулся на такси. Под задними колесами «Форда» лежали два кирпича, как бы предохранявшие машину от скатывания под уклон. Ефиму нравились подобные трюки. Этот означал, что заказанная экипировка в багажнике и звонить ему не обязательно.

Поспешность, с какой выполнили заказ, свидетельствовала, что обстановка действительно усложняется. То есть, ни у Шлайна, ни у Дубровина внятной схемы предполагаемого развития событий не появилось, и Бэзил Шемякин остается единственной картой в игре, идущей все ещё в темную…

В буфете я не обнаружил носителей белесых бакенбард и ухмыльнулся, предвкушая появление их начальницы. Прихватил две порции копченого цыпленка, бутылку коньяка, несколько банок с минеральной водой и коробку конфет. Вэлли понимающе улыбнулась.

— Не влюбитесь всерьез, господин писатель, — кокетливо сказала она. В Лохусалу девушки не чета немецким…

— Немецким? Ах, да…

В моей регистрационной карточке в графе «Откуда прибыл» Шлайн, заказывая номер, указал: Германия.

Я завернул в туалет в вестибюле, чтобы полюбоваться отражением в зеркале испитой физиономии потрепанного женатого человека, ради которого молодая женщина решается на адюльтер. Мне очень хотелось надеяться, что она ждет с подсвечником наготове.

И женщина не подвела.

— Отчего ты не позвонил, когда вернулся из Пярну, и не рассказал, как съездил? — спросила она из постели, в которой по-семейному шелестела Таллиннской «вечеркой», воздев на кончик носа очки для чтения. В отличие от Шлайна, Марина сняла замшевый свингер с меховой оторочкой и бросила его в кресло. Я приметил, что она переоделась в ночную сорочку. Обе бретельки умопомрачительно сползли до локтей. На убогом пансионатском кресле, поверх свингера и шали, демонстрировались парижское белье и фиолетовые колготки.

— Уф, — выдохнул я и сполз спиной по двери на пол, надвигая шляпу на глаза. Предметы, выложенные на кресле, ослепляли. Многообещающе. Так я ей и сказал.

— И все же? — спросила Марина, по-старушечьи глядя поверх оправы.

— Все сексуально, кроме очков…

— Тогда я сниму все и оставлю только очки. И ничего не изменится, пока не ответишь…

— Потому что у тебя имелись люди, которые сделали это проворнее, сказал я. — Разве не так?

Она не возразила. Что же, в Пярну и на шоссе до Таллинна бакенбардисты переиграли меня с маскировкой?

Я пересел с пола на стул так, чтобы натюрморт на кресле оставался в поле зрения, откупорил коньяк и разлил по принесенным ею знакомым рюмкам в серебряном окладе. Минуты две или три мы молча потягивали бренди, оказавшийся не слишком хорошим. Тянули время. По одной простой причине. Мы оба затруднились бы сказать, в чем участвуем — в контактной встрече шпионов или в тайном свидании женатых любовников?

В ванной на табуретке возле умывальника меня ждал подарок — купленная Мариной пижама в пластиковом пакете. Наверное, Рауль Бургер вышел в плавание с контрабандным товаром или же просто решил опробовать очищенные от наростов винты, и у неё нашлось время съездить в город за покупками до появления в Лохусалу. Или Рауль заехал в казино за Чико и двумя выпускниками Херсонского училища, отвез их на дачу к Ге-Пе, а затем после товарищеского ужина доставил в ангар поболтать о ходовых и грузоподъемных характеристиках «Икс-пять»? А может, азерики приехали только покататься на подводной лодке? Душа после кладбищенского мрака попросила глубин и качки, вот они и взяли лодку в аренду через знакомых им Тургенева и Ге-Пе. Если так, то, значит, я накручиваю впустую?

…Когда Марина уснула, ночь за мутным окном посветлела. Наверное, ни дождя, ни снега больше не было. Господи, подумал я, Господи, почему именно так и именно со мной? Ну, почему?

Жизнь подобных мне людей внешне представляется рутинной, заполненной прозаическими заботами, не менее прозаическими радостями и печалями, и при этом достоинства и пороки тоже выглядят весьма прозаическими. Таково правило выживания в подполье. Сам не прячешься, но скрываешь под обычными свои необычные заботы. Может быть, поэтому человек, поглощенный повседневными мелочами, автоматически вызывает у меня подозрительность.

Я-то определенно знаю, что вот этот восточного обличья господин, выбирающий зажигалку, вовсе не турист, он лишь играет роль туриста, выдуманную для прикрытия его истинных намерений. Как, должно быть, удивился бы приказчик табачной лавки, если бы узнал, что отпускает в эту минуту товар личности, готовящей публичное уничтожение российского генерала и крупного предпринимателя.

Чико проводил рекогносцировку в полном соответствии с планом покушения на генерала Бахметьева, который я представил Шлайну ещё три дня назад. Было чем гордиться! Чико и Бэзил, Бэзил и Чико, сладкая парочка…

Я отпустил Дечибала Проку, прибывшего утром от Ге-Пе с информацией о месте, где залег на дно Тургенев после посещения казино со своей командой. Когда мы садились на хвост Чико, который на прогулку прихватил с собой двух телохранителей-славян и одного азерика, а именно — Вайсиддинова, сотрудника береговой охраны снова затрясло от страха. Он нудил, просил «держать дистанцию», и в конце концов я опять избавился от него.