Мы начали с первого снимка и двигались последовательно до тридцать шестого. Каждый я сопровождал объяснением: кто — что — когда. Последние кадры делались в обстановке суеты и паники. После блика от оптики снайперки. Так я и сказал.

— Давай сядем туда, — предложил Ефим, подталкивая меня на один из порочных диванов напротив главного снимка.

Я лениво пересел.

— Займи положение под тем же углом по отношению к этой фотографии, под каким ты целил на азиата объектив. Можешь вспомнить?

— Да… Вот так, или почти вот так.

Ефим отодвинул меня и сел на то же место.

— Он видел не тебя, — сказал он. — Он смотрел куда-то ниже, приблизительно на два, два с половиной средневековых этажа. Обрати внимание на угол, под которым идет по отношению к тебе, фотографу, осевая линия прицела. Видишь? Теперь вспомни расстояние от него до тебя!

— Он целил в «Мерседес» Тургенева?

— Или в человека, который покинул «Мерседес» и возвращался из музея. Или в человека, который подходил к таксофону и звонил из него, а потом снова сел, как ты рассказываешь, в «Мерседес».

— Вне сомнения, целили не в тебя, — сказал Ефим. — Ты по чистой случайности снял всю… как бы сказать… панораму тренировочной прикидки на месте будущего покушения. Всю генеральную репетицию, проведенную Тургеневым. Поздравляю, Бэзил Шемякин!

— Стало быть, Чико Тургенев не имеет никакого отношения к охоте на меня?

— Стало быть. Он и в плен-то тебя взял случайно, только потому, что этого хотел Толстый Рэй. Толстый легко развел бы тебя и Чико, когда ты заявился на виллу, где уже торчал Тургенев. Толстый хотел показать свой нейтралитет Тургеневу и, воспользовавшись твоим появлением, сделал вид, что зацапал тебя, чтобы преподнести ему. И нам тоже показал свой нейтралитет, когда отпустил тебя потом без всякого сопротивления, даже помогал… Всех и дел-то…

— Тогда кто же охотится за мной?

— А сейчас увидим, — сказал шепотом Ефим Шлайн.

В открытую дверь съемочной-кабинета, где мы сидели, было видно, как завивавшиеся концы пленок в зале разом встрепенулись, опали и теперь раскачивались, путаясь и шелестя.

Сбрасывая ботинки, я сделал Ефиму знак «продолжай шуметь», а потом ещё один — «прикрывай».

— Тут не найдется что-нибудь выпить? — спросил он тоном матерого алкаша, доставая нелепый «Стечкин» и снимая его с предохранителя.

— Кто его знает, — сказал я погромче и пополз с «ЗИГ-Зауэром» на четвереньках в большую комнату.

— Пожалуй, я поищу, — сказал Ефим. — Здесь нет, здесь ничего… ничего опять… ничего опять…

Он прошелся за моей спиной, шаркая по цементному полу.

Рысцой на носочках я пересек ближайшую и подбегал к следующей зале, когда почувствовал деликатный захват за локоть.

За гирляндами пленок, прижимая палец к губам, стояла Марина. Она покачала головой и объяснила на пальцах, чтобы я хлопнул входной дверью в полуподвал и вернулся к Ефиму.

Меня не устраивало, чтобы она осталась подслушивать. Я тоже помотал головой, взял её за руку и отвел к выходу из полуподвала. Она показала на мои часы — «через полчаса». Я пожал плечами — как получится — и притиснул её к себе.

— Ерунда, Ефим! — крикнул я весело. — Дверь не плотно закрылась, сквозняк растворил… Закрываю! Только вот справлюсь с задвижками и защелками!

Марина сымитировала удар коленом снизу, когда я поцеловал её в губы.

Злости моей не было предела. Этот сукин сын притащил хвост. Марина потеряла меня с того времени, как я переехал в Синди. И не находила. Принялась тогда пасти Ефима. И этот так называемый профессионал притащил её за собой. Сошлись две школы. Как говорится, группа отрыва одной оказалась слабее группы захвата другой. А ключ от студии у Марины имелся. Тармо её человек. Она оплачивает и его, и его помещение.

Вырядилась она, словно на прием. Темно-синее трикотажное платье с глубоким вырезом на спине, янтарные клипсы, бусы и браслет. Замшевая сумочка отягощена какой-то аппаратурой, потому что плоский немецкий «Перфекта» она носила на перевязи с внутренней стороны бедра. Возле трусиков.

— Ты проверялся по пути, за тобой чисто? — спросил я Ефима, вернувшись в съемочную-кабинет.

— Сто процентов!

— Тогда сквозняк, действительно…

Шлайн устраивал «Стечкина» в кобуре под мышкой минуты три.

— Ефим, — сказал я, — давай возвратимся к генералу. Сегодня переговоры в пярнуской гостинице «Каякас». Тихо, пустынно, безопасно… Таким образом, день спокойный. Завтра утром продолжение встреч на уровне помощников, генерал едет в Таллинн. Время?

— Выезд в десять утра. Затем ознакомительная прогулка по городу, обед, отдых и — музей. Музей в пятнадцать. Отдых в представительстве «Балтпродинвеста». Не думаю, что возможны поправки. Принимая во внимание обстоятельность местных, нежелание немцев высовываться, то есть покидать Пярну, и характер самого генерала, выполнение расписания — стопроцентное.

На сто процентов он был уверен и в отсутствии хвоста, подумал я, и спросил:

— А Чико Тургенев знает его?

— Думаю, что да, и думаю, что его постоянно держат в курсе. Утечка информации о визите — постоянная. Это следует принимать как данность.

— Ты хочешь сказать, что твоя контора допускает это с расчетом?

— Организовывает.

Ефим перестал бегать по съемочной-кабинету и уселся рядом со мной на диване. Мне показалось, он чем-то надломлен. Приблизительно я догадывался, чем. Дубровин не был предателем, как и Воинова. Они разыгрывают иные в отличие от шлайновского варианты. И Ефиму Шлайну это очевидно. Отсюда и сравнение его отношений с конторой, как с неверной женой. Начальство выжидает выгодной для себя раскладки сил и обстоятельств. Не более. Ничтожная игра. А Ефим-то полагал, что делается серьезная политика. Как говорится, за измельчавшую державу обидно, потому что завершение дела при такой раскладке не сулило ни повышения в должности, ни нового, может быть, генеральского звания.

Хотелось пить, но я не знал, где Тармо держит холодильник или шкаф с напитками, если они вообще у него имеются.

Ефим забрал пленку, как оправдательный документ на будущее. Грея руки над костерком из фотоснимков в раковине темной комнаты, мы прикидывали варианты завтрашних действий Чико Тургенева.

Первый. Изначальный. Когда генерал войдет в здание, помощник Чико звонком из таксофона, расположенного напротив входа в музей, приведет в действие взрывное устройство. Тургенев, изготовившийся в шестиэтажке, из снайперской винтовки покончит со звонившим. В пользу этого варианта говорило то, что подношение музею делал двойник Чико. Сам Тургенев сидел в это время с винтовкой — примеривался — и оказался на моей пленке.

Второй. Исправленный в связи с новыми открывшимися обстоятельствами. Принимая во внимание незначительность заряда, установленного в туалетной комнате музея, взрыв производится опять-таки по звонку, но лишь тогда, когда генерал покинет музей и направится к машине. Это отвлечет внимание всех, блокировка Бахметьева телохранителями на мгновение расстроится, он станет более открытой целью и Чико стреляет в него с шестого этажа. Второй пулей устраняет звонившего. Или нет, это уже неважно.

Мои действия. Скрытно изготавливаюсь в оконном проломе с «Галил». Чико — в моем прицеле. Едва срабатывает взрывное устройство, за долю секунды до тургеневского выстрела спускаю курок. Оставляю оборудование на месте, покидаю заброшенное здание.

Действия Ефима Шлайна. Первым прибывает на шестой этаж здания для обнаружения трупа киллера, то есть Чико. Обеспечивает захват в качестве живого свидетеля подготовки покушения или ликвидацию на месте — по обстоятельствам — человека, подавшего сигнал из телефона-автомата на взрывное устройство. Приписывает уничтожение Чико Тургенева заказчику, который, заказав Бахметьева, заказал и Тургенева для разрыва цепочки, ведущей к нему. В подтверждение этого — камера и винтовка, которые я брошу и которые найдет эстонская полиция.

Связь с этой минуты по радио. Три коротких зуммера — машина Бахметьева и эскорт, если будет, приближаются к музею. Два ответных зуммера — цель, то есть Чико Тургенев, поражена.