Враждебно относится к журналу Миллера и Ломоносов. Началось тоже с придирок, а кончилось доносами. Ломоносов уязвлен тем, что редактором «Ежемесячных сочинений» назначен не он, а его злейший враг Миллер, с которым ведется спор о происхождении Руси. Миллер — сторонник варяжской теории. Ломоносов — противник ее. Но в полемике о журнале Миллера спор идет не о варягах. Ломоносов требует предварительного просмотра академическим собранием содержания «Ежемесячных сочинений» (Тредьяковский в данном вопросе либеральнее Ломоносова, он выступает против него, против академической предварительной цензуры). Разумовский поддерживает Тредьяковского. 12-го декабря 1754 г. принято решение, что журнал поручается «под смотрение» Миллера. 14-го декабря тот в академическом собрании читает статью-предисловие к № 1 журнала и показывает его титульный лист. Академики, в том числе Ломоносов, не возражают. Но 11-го января 1755 г. Ломоносов потребовал исправления заглавного листа и предисловия. Он заявил в академическом собрании, что титул и предисловие сильно раскритиковали при дворе и надо их переменить. Миллер язвительно отвечал, что, если Ломоносов хочет стать редактором «Ежемесячных сочинений», то он, Миллер, против этого не возражает. Миллер предложил передать журнал в руки Ломоносова, если тот гарантирует его регулярный выход; если же нет, то пусть он не вмешивается в дела редактирования. В итоге Ломоносов редактором не стал, но название, предложенное Миллером, пришлось изменить, изъяв слово «Ученые». Журнал стал называться «Ежемесячные сочинения». Скабичевский довольно подробно рассказывает о полемике, которая велась с переменным успехом между редакцией журнала и Ломоносовым (22…). Спор завершается тем, что журнал попадает под контроль академической канцелярии, куда входил и Ломоносов. Но Ломоносов не пренебрегает и доносом. В январе 1761 г. он подает представление в президиум Академии, где утверждает, что Миллер — политический злоумышленник, ненавистник России, стремящийся к ее унижению. В пользу своих обвинений Ломоносов указывает на конкретные факты. По его словам, Миллер подробно останавливается на смутном времени, на правлении Годунова, самозванцев, на самой мрачной части истории России, акцентируя «пятна на одежде российского тела», не желая замечать «многие истинные ее украшения'» (25-6). Начальство согласилось с обвинениями Ломоносова, пришло к выводу, что изложение русской истории должно оканчиваться смертью Федора Иоанновича, а о дальнейших ее событиях, о смутном времени лучше молчать. Миллеру был сделан строгий выговор и он приостановил свою работу над историей России (26). Рассказав об этом, Скабичевский отмечает, что уже в то время «доносы оседлали конька горячего патриотизма». Можно бы добавить. что обвинения в отсутствии патриотизма, в очернительстве дожили до советских дней, и даже более поздних времен.

Дело изменилось с 1762 г, после воцарения Екатерины II, благоволившей Миллеру, его журналу. Но вскоре последний прекратился. В начале 1765 г. Миллер назначен главным надзирателем Воспитательного Дома в Москве. Перед отъездом он выразил желание, чтобы журнал продолжался и без него, обещал целиком снабжать его материалами. Но Ломонсов такое предложение оспорил, вместо издания журнала предложил выпускать 4 раза в год сборник экономических и физических сочинений. Академия с ним согласилась. В итоге не осталось журнала, не появилось и сборника.

Подобным же образом Ломоносов относился к журналу «Трудолюбивая пчела» Сумарокова, единственному частному журналу. До 1759 г. Сумароков — наиболее деятельный сотрудник «Ежемесячных сочинений». Затем, после какой-то ссоры с Миллером, он подает заявление в канцелярию Академии о разрешении ему журнала; просит печатать его в академической типографии. Академическая канцелярия (Тауберт и Ломоносов) высказываются против: за Сумароковым есть еще долг академической типографии; кроме того Академии нет времени рассматривать его пьесы и стихи, а если в них «какая противность» окажется, «кто будет в ответе?» Но Разумовский разрешил и журнал, и печатанье его в академической типографии (Сумароков принадлежал к партии Разумовского, делавшей ставку на Екатерину, еще не императрицу, в противность партии Шувалова, фаворита Елизаветы, в которую входил и Ломоносов). «Трудолюбивая пчела» даже посвящена была великой княгине Екатерине Алексеевне, которая в немилости у Елизаветы. Это придавало журналу оппозиционный характер, делало его враждебным для всех сторонников Шувалова, для Ломоносова. Наблюдение за журналом поручили академику-астроному Никите Попову. И уже 22 апреля 1759 г. Сумароков жаловался в канцелярию Академии на цензора, обвиняя его в нетрезвой жизни и в придирках к журналу. Сумароков просит назначить нового цензора, на что Разумовский согласился. Цензорами стали два академика. Один из них, Котельников, тщетно просит уволить его от цензурных обязанностей (29).

Попов был назначен цензором, видимо, не без влияния Ломоносова. Когда наблюдающие за «Трудолюбивой пчелой» с майской книги 1759 г. сменились, в журнале стали появляться материалы, направленные против Ломоносова, которые, вероятно, Попов не пропускал. Выпады в адрес Ломоносова содержались в статье Тредьяковского «О мозаике» (Ломоносов — пайщик стекольного завода). Ломоносова высмеивала пародия Сумарокова «Вздорные оды». Печатались и иные материалы такого рода. Ломоносов обратился в Президиум Академии с просьбой о запрещении нападок на него. Он сам стал вмешиваться в цензуру содержания «Трудолюбивой пчелы», в дела журнала, помимо назначенных цензоров. По его распоряжению в типографии остановлено печатание «Вздорных од». Он жалуется Шувалову на статью «О мозаике». Сумароков, в свою очередь, обращается к Шувалову с жалобой на самозванное цензорство Ломоносова. Всё это происходит в 1759 г. В результате всех этих свар «Трудолюбивая пчела» просуществовала всего два года.

Некоторые итоги по периоду: первой половины ХVIII в.: вся печать находится в руках правительства. Казенно-официальный характер ее, при всех внутренних противоречиях. В обществе, если о нем можно говорить, отсутствуют не только оппозиционные, но и всякие самостоятельные мысли. Нет никакого противостояния правительству. Правительство — владелец всех типографий, заинтересовано в их работе. Частные типографии отсутствуют. Потребность в книгах невелика. Их покупают настолько плохо, что рассматривают предложение о насильственной продаже книг. Не возникает нужды в особом цензурном ведомстве. Надзор над духовными книгами осуществляет Синод (поручая цензуру книги тому или другому своему члену). Светские книги, периодические издания, кроме «Санкт Петербургских ведомостей», контролирует Академия. В редких случаях следуют доклады на высочайшее имя. Полный разнобой, хаос, отсутствие четких правил. Академия скорее не цензор, а коллективный редактор (исправляет сочинения, редактирует их). Нет особых карательных мер за погрешности печати. Взаимная цензура и взаимные обвинения.

Новый период начинается с царствования Екатерины II (1762–1796). Появление в какой-то степени независимой интеллигенции, самостоятельной критической мысли. Правительство вначале содействует и покровительствует этой силе, ориентирующейся на европейское развитие. Такая ориентировка характерна и для самой императрицы, а, следовательно, для правительства. Затем происходит довольно существенное изменение, в особенности во время и после событий французской революции. В годы правления Екатерины можно выделить два периода:1) первое десятилетие царствования, 2) последующие годы. Еще до Екатерины началась деятельность Академии, а с 1756 г. и университета, направленная на развитие в стране культуры. В Россию ввозилось большое количество иностранных книг просветительского толка. Ряд указов и распоряжений, поощряющих распространение подобной литературы. После вступления Екатерины на престол довольно продолжительное время (около 20 лет, особенно первые 9-10) более или менее сохраняются относительно печати прежние порядки (беспорядки), в целом благоприятные. Существует самый ничтожный контроль, почти фиктивный. Издается ряд журналов, связанных с Московским университетом, с деятельностью Хераскова и Богдановича. Принимаются меры поддержки типографий. Наряду с казенными типографиями появляются частные. 1 марта 1771 г. выходит Сенатский, высочайше утвержденный, указ: о разрешении иноземцу Иогану Михелю Гартунгу основать вольную типографию в Санкт-Петербурге, для печатания книг на всех иностранных языках (на российском не разрешается). Речь идет и о контроле за этими книгами, о предварительной цензуре их: «книги, кои не предосудительны ни Христианским законам, ни Правительству, инже добронравию» до печати «объявлять для свидетельства в Академию Наук», «что дозволено будет, то и печатать»; и на каждом экземпляре ставить, что печатанье в его типографии дозволяется. Разрешено печатать и объявления, но с дозволения полиции. В п. 3 специально оговорено, что нельзя печатать на русском языке, чтобы не подрывать дохода казенных типографий. На иностранных языках тоже не печатать без дозволения Академии Наук и ведомства полиции, «под опасением конфискации и лишения сего дозволения». Разрешено также лить шрифты, и иностранные, и русские, но продавать их позволяется только в казенные типографии, «а не кроме сих мест» (17). Эти права передаются и наследникам, что не препятствует появлению других приватных типографий; каждый имеет право просить об утверждении таких типографий, как та, которая разрешена Гартунгу. И опять напоминание, что нужно остерегаться печатать книги, где порицается Христианство, Правительство, добронравие. И новое добавление: о книгах должны знать не только Академия и Главного полицеймейстера Канцелярия, но и Военная, Адмиралтейская, Иностранная Коллегии, Московский университет, Главная таможенная Канцелярия, Сухопутный кадетский корпус, Канцелярия Главной Артиллерии и Фортификации (16–18).