— Конечно, сэр. На какой-то момент вы озадачили меня, но сейчас я все вспомнил. Когда я сидел в барселонской тюрьме, вам, наверно, говорили об этом, со мной в камере находился один испанский коммунист. Однажды рано утром его должны были увести куда-то. Когда в коридоре раздались шаги, он отдал мне эти вещи, сказав, что если их найдут у него, его расстреляют. Он попросил меня хранить их до его возвращения.

Пожав плечами, он продолжал:

— Но он так и не вернулся. Я положил эти вещи в саквояж и совершенно забыл о них. Честное слово.

Его находчивость восхитила меня. Оставался только один путь заставить Тиммерманса признаться. Я решил испробовать его. Как человек, умеющий оценить хорошую шутку, я начал улыбаться. Мои плечи стали вздрагивать от сдерживаемого смеха. Откинув голову, я так захохотал, что лицо у меня покраснело, а на глазах выступили слезы. Казалось никогда в жизни я так не смеялся, как над этой нехитрой шуткой.

Тиммерманс сидел неподвижно, стиснув зубы. Вены на его лбу вздулись, а суставы сжатых в кулаки пальцев побелели. Он начал дрожать, а я тем временем продолжал истерически хохотать. Наконец Тиммерманс не выдержал. Он схватился за голову, вскочил и, крича и ругаясь, стал просить меня прекратить этот сумасшедший смех.

— Я расскажу вам все, — закричал он, — но ради бога перестаньте смеяться!

Я предупредил Тиммерманса, что все сказанное им будет записано и что он не сможет отказаться от своих слов. Через два часа его признание, напечатанное на машинке и подписанное им, лежало передо мной.

Тиммерманс — жертва немецкой скрупулезности — был повешен в Вандсвортской тюрьме 7 июля 1942 года.

Все началось в Сохо, в этом необычном районе, расположенном северо-восточнее Пикадилли Серкус[3], который славится своими кабаками и отъявленными преступниками. Однажды поздно вечером двое полицейских, патрулировавших в этом районе, задержали трех странно выглядевших мужчин, которые просили милостыню. Как это было принято в военное время, полицейские потребовали у них документы. Таковых они не имели. Попрошайки могли говорить только по-французски, полицейские же — только по-английски. С подчеркнутой вежливостью, свойственной англичанам, находящимся на государственной службе, полицейские предложили им следовать за ними в полицейский участок на улице Кэннон Роу. Они «повиновались без каких-либо возражений».

Полицейский инспектор немного говорил по-французски и кое-как допросил этих людей. То, что он понял из разговора с ними, взволновало его.

Стояла ранняя весна 1941 года, и хотя операция «Морской лев» — план Гитлера, предусматривавший вторжение в Англию годом раньше, — не состоялась, опасность еще не миновала. За время короткой передышки на побережье Англии была создана мощная система обороны. На отлогих песчаных берегах появились проволочные заграждения, а все побережье ощетинилось дотами и дзотами. Были заминированы все вероятные места высадки. На дорогах, по которым могли проходить танки, виднелись железобетонные заграждения и всевозможные противотанковые препятствия. Генерал Монтгомери, которому в недалеком будущем предстояло одержать ряд крупных побед и который уже прославился своими незаурядными личными качествами и спартанскими методами боевой подготовки войск, командовал 12-м корпусом на юго-востоке Англии, где, как ожидалось, немецкие, войска должны были нанести первый удар. По всему побережью Англии войска днем и ночью находились в состоянии полной боевой готовности. Патрули и дозоры на берегу и в море зорко всматривались в даль, ожидая появления противника.

Нет ничего удивительного в том, что полицейского инспектора взволновал рассказ этих трех мужчин. Всего лишь несколько дней назад они на лодке бежали из Франции и днем, не замеченные патрулями, высадились на юго-восточном побережье Англии. Затем на попутных машинах, миновав несколько запретных зон, они добрались до Лондона. Никто не задерживал их на контрольных постах, и никто не проверял у них документы.

В голове инспектора возникло два предположения, и оба одинаково тревожили его. Если рассказ этих людей достоверен, то это означало бы, что система обороны Англии не способна помешать высадке немецких войск. Если же их рассказ — выдумка, тогда что же это за люди? Тайные агенты, прибывшие раньше своих войск для передачи немцам разведывательных сведений, распространения всевозможных слухов и создания беспорядков, как только раздастся орудийная канонада? Во всяком случае дело было очень серьезным, и инспектор решил сам заняться им. Он поднял трубку телефона…

Его сообщение быстро долетело до высших властей. Об этом случае узнали министр внутренних дел, все члены кабинета и даже премьер-министр Уинстон Черчилль. Вскоре пришел приказ: проверить, в каком состоянии находится оборона страны, и установить, как могло случиться, что люди, которые не знали английского языка, беспрепятственно высадились на территории Англии и добрались до Лондона, причем никто не обратил на них внимания и не задал им никаких вопросов. Пятый отдел управления военной разведки получил приказ тщательно расследовать дело этих трех человек.

Этим делом стал заниматься я.

Тем временем задержанных из полицейского участка на улице Кэннон Роу перевели в Королевскую викторианскую патриотическую школу, которая находилась в Клафаме на улице Тринити Роуд. Нет сомнений, что полицейский инспектор с облегчением вздохнул, увидев спины этих трех странных субъектов, покидавших его участок: теперь он мог заняться более знакомой работой — лондонскими преступниками.

Прежде чем начать допрос, я детально изучил этих людей. Это была разношерстная группа. Первому, который показался мне самым слабохарактерным, было не более восемнадцати-девятнадцати лет. Обращали на себя внимание его полные румяные щеки и потупленный взгляд. Он все время покусывал нижнюю губу, словно хотел сдержать слезы, которые вот-вот должны были хлынуть из его глаз. Второй был полной противоположностью первому — коренастый, с квадратными плечами и телосложением борца. Он имел смуглый цвет лица, казался физически сильным, но не обладал достаточно гибким умом. Его глаза непрерывно бегали по комнате, беспокойно перепрыгивая с одного предмета на другой. На мой взгляд, это был ловкий, хитрый, коварный, но недостаточно инициативный человек.

Третий, по всей вероятности, возглавлял эту группу. С первого же взгляда он напомнил мне — охотнику за крупной дичью, к тому же владельцу небольшого домашнего зоопарка в те далекие, как теперь кажется, времена — обитателей джунглей. Плавные, гибкие движения; настороженный, угрожающий вид; изуродованное шрамами лицо; безобразно вывернутая верхняя губа; проплешины на голове — результат ударов ножом или бутылкой во время кровавых драк. Таким запомнился мне этот человек. Поймав его холодный взгляд, я подумал, что он имеет власть над своими товарищами. Они явно боялись этого страшного человека. Нетрудно было заметить, что один только его взгляд действовал на них сильнее, чем могущество официальной власти, которую в данном случае представлял я. Да, мосье Мажи, так он назвался полицейскому инспектору, был человеком, за которым следовало понаблюдать. Он коротко рассказал мне историю их побега из Франции, которую его товарищи слушали с видом совершенного безразличия. Придя к выводу, что заставить их говорить в присутствии главаря не удастся, я решил прекратить этот разговор и допросить каждого в отдельности.

Я сразу же послал за «ребенком», молодым человеком, который пока еще не вымолвил ни одного слова. Он явно нервничал, когда входил в комнату, поэтому, пока он усаживался на стул, я, стараясь успокоить его, начал говорить о разных мелочах. Он нервно крутил пальцы и все время оглядывался, словно ждал, что его вот-вот ударит мосье Мажи. Однако через некоторое время он немного успокоился.