Я рассмеялась и вдруг ляпнула:

— Как это кто? Дедушка Тимофей! Он ведь узнал, когда я вылетела. Значит, есть где-то запасная рация!

Дед стукнул кулаком по столу:

— Замолчи, соплячка! Боец называется… Я тебя всего лишаю, всякого моего доверия!

Сказал, а сам ухмыльнулся в бороду. Думал, наверное, что я его ухмылки не заметила.

— Вот, — сказал он в заключение и вздохнул, — Андрей пропал… Теперь эта кузурка дурью мучится. Эх, молодежь, молодежь!

Штольц встретился у нас с «учительницей». Я стояла на страже. Он недолго сидел, поторопился уйти. И тут как тут явился Сашко. Я первая заметила, что перелезает через плетень. Вбежала в курень, чтобы предупредить, но никого не удивила. Приезжая меня успокоила:

— Я у него остановилась.

Час от часу не легче. Думаю: «Наш пострел везде поспел».

Пока Сашко тайком пробирался по участку, «учительница» нам с дедом шепнула, что все свои зарисовки Штольц ей передал. И к этому добавила:

— Землями, занятыми под складами, гауптман сильно заинтересовался…

Больше сказать не могла — постучался и вошел Сашко. Без дальнейших разговоров она забрала свой портфельчик, и опять же через лаз они вдвоем ушли в его хату.

Я понимала, что тут какие-то особые обстоятельства. То, что Сашко не с улицы к нам пришел, было понятно: скорей всего, от нашей соседки прятался. Но как можно, чтобы наш человек — подпольщица из Краснодара — мог с подобным типом якшаться?

Для меня это было слишком сложно. Не могла я Сашко до конца раскусить. Он, конечно, помогал старику. Меня два раза спас. Но я чувствовала — и дедушка к нему относится с опаской. Мне же Сашко виделся каким-то скользким. Однако можно ведь и ошибиться…

Ладно, об этом позже.

От Сашко «учительница» утром вместе с ним отправилась в комендатуру. Это я сама видела — дед меня снова пустил в станицу. На этот раз я отправилась «гулять». Из комендатуры «учительница» часа через два уехала на автобусе вместе с гауптманом и другими офицерами. Они ее пропустили вперед; гауптман сам открыл дверцу. Удивительные дела!

Вернувшись домой, я пристала к деду:

— Неужели все это может быть? Она — и разведчица немецких коммерсантов, и советский подпольщик. Тимофей Васильевич, как это?

— Много хочешь знать, Женюшка! Ладно, скажу тебе простую вещь. Твой отец и твоя мать из рабоче-крестьянского сословия? Ну, ежели так, никогда ты душой не сможешь понять, что такое есть собственность и на что буржуи ради нее готовы пойти. Ты способна представить, чтобы железная дорога на тысячу верст длиной принадлежала тебе или мне? А ведь у германца, как раньше у нас, дороги частного капитала. Вот и подумай, на что пойдет буржуй, хотя бы и в военной форме, чтобы прикарманить железную дорогу! Также и земли. Штольцы всю землю тутошнюю хотят прикарманить. Увидишь, Женюшка, гауптман обязательно раздостанет пропуска и себе и мне, чтобы пройти или проехать в запретную зону, туда, где склады. Не сможет здесь получить — поедет к армейскому либо к фронтовому начальству. Своего достигнет! — Сказав это, старик заулыбался: — Давай-ка сообщу тебе о другом, Женюшка! Есть новость поважнее. Совинформбюро передает: наши перешли в наступление в районе Сталинграда. Четырнадцать тысяч гитлеровцев убиты, тридцать тысяч взяты в плен. Вот тебе и начало того самого, что я предрекал. Помнишь, недели две как тебе говорил?..

Было 22 ноября. Никогда этой даты не забуду. В тот же день через час после нашего разговора солдаты комендантского взвода устроили у нас обыск.

А мы не сопротивлялись. Не стреляли и не швыряли гранаты.

Обыск проходил тихо.

С винтовками наперевес пробежали по участку солдаты: семеро во главе с фельдфебелем. Окружили курень, то есть пятеро занялись во дворе и в огороде, а двое вошли внутрь и принялись нюхать. Точно как нюхают собаки — и ноздри расширяли и втягивали воздух. Им понравился запах рыбы. И они первым делом за нее принялись — заталкивали в мешки. Солдатам не разрешалось рыбу ни ловить, ни глушить — это делали одни офицеры. Все, что добывал дед Тимофей, он доставлял офицерам, и прежде всего заместителю коменданта гауптману Штольцу.

В то утро гауптман, как вы знаете, отбыл на автобусе, зато сам комендант в его отсутствие распоряжался. Как это понимать? Неужели заместитель был сильнее самого начальника? Так оно и было. Причина крылась в том, что гауптман был несметно богат, а майор, из мелких чиновников всего лишь, собирался через своего заместителя разбогатеть.

Однако в данном случае была, конечно, получена телеграмма, и вся комендатура пришла в действие. Часа в два начались крики, вопли и причитания по всей станице. Мой старик сразу сообразил: пошли отбирать у населения последние припасы. Так оно и оказалось. Выводили коров, телят, овец, свиней, ловили кур и петухов. Расскажу, кстати, до чего ловки были оккупанты, когда надо было поймать во дворе или в огороде курицу. Курицу схватить не так-то просто. Мне самой дома приходилось это делать, когда мама велела. Как ни глупа эта птица, догадывается, что за ней охотятся, и начинает суматошно бегать, а я за ней. Стараюсь загнать в угол. Гитлеровские вояки, надо думать, проходили специальную подготовку. Вот солдат входит во двор и видит курицу или петуха. Он за ними не бежит. Наоборот — каменеет. Только глазами вращает. Но как только подойдет курица поближе, солдат, не щадя себя, падает на нее не хуже вратаря в футболе. Техника и прицельность высшего класса.

Дед не имел живности. Зато я нагляделась, когда отлавливали кур во дворе соседки.

Но я оторвалась от обыска в нашем доме. Пора сказать, что дом справа от нас был населен: там жила вдова красноармейца с двумя крошечными девочками, слева же от нее, почти впритык, стоял хоть и целый, но неказистый, скривленный набок, глинобитный домишко с камышовой крышей. Двери и три его окошка были крест-накрест забраны досками, а стекла почти все побиты. Значит, у нас были одни соседи. Остальные — на другой стороне улицы. Гитлеровцы ловко делали: подходили тихо с двух концов улицы и, разбившись на отделения, беглым шагом врывались во все дворы одновременно. Если начинали брехать собаки, их тут же пристреливали. Хозяек, которые пробовали оказывать сопротивление, не отдавали свою живность, били прикладами. Если же те начинали кричать или плакать, хлестали по щекам, а слишком буйных связывали веревками.

Увидев всю эту картину, я переполошилась, но дед на меня цыкнул:

— Держись простенькой послушной девочкой, кланяйся!

Это он успел сказать, пока шла конфискация у соседки. Я больше всего тревожилась о рации, хотела перепрятать понадежнее, но старик махнул рукой:

— Все оставь на местах!

Я напомнила ему о месте под картофелем, где раньше лежали тол, мины и парашют.

— Все оттуда вынули?

— Не хвилюйся, Женюшка. Сей минут там побывал — что нужно, давно, как тебе говорил, оттуда вынуто и отправлено… А зараз туда одну вещь для их интереса подсунул…

Дед загадочно сказал. Я подумала: подстроил для немцев ловушку.

И вот они, солдаты. Новые, неизвестные деду люди: солдатский состав комендантского взвода, что ни месяц, целиком обновлялся. Такая была у фашистов политика: не хотели, чтобы солдаты свыкались с местным населением. Я так думала, что Ганс к нам придет с обыском, но как потом узнала — этого Гансика, как молодого, давно отправили во фронтовую часть. Пожилой фельдфебель и средних лет рядовой. Не ожидали, что старик с ними заговорит по-немецки. Дед сразу же всю рыбу, какая была у него, выложил на стол — порядочная кучка. Предложил самогонки, но фельдфебель нахмурился: я, дескать, на службе не пью.

— Так возьмите с собой!

Интересно: дед Тимофей каждое свое слово повторял и по-русски и по-немецки. Наверное, чтобы я была в курсе. Он предъявил фельдфебелю свой полицейский документ, но тот сказал, что приказ касается всех русских без исключения. Правда, тщательного обыска не делали — искали исключительно продовольствие. Дед сам отодвинув диванчик, открыл путь в подпол, погнал меня вперед подсвечивать. Солдаты оба спустились. Приказали деду вынести мешки с мукой. Вот тут-то я и увидела, как мой дедушка за последний месяц сдал. Под мешком сильно закашлялся. Его качнуло — как только не свалился! А фельдфебель подгоняет: