Леониду Васильевичу снилась его кровать. Почти трехместная, мягкая, удобная. Снилась Лизонька, любимая, и тоже мягкая. Снилось, что Лизонька его целовала. Села на него верхом и елозила, елозила на нем, заставляя утопать в кровати. Снилось, что от обилия и частого ритма любви, Леонид Васильевич даже схватился за край, чтобы удержаться на месте, но рука лишь скользила по шершавой поверхности боковины и не как не могла зацепиться за нее. А Лизонька все ускорялась и придавливала сильнее, заставляя смещаться в сторону. А потом его бегемотик его поцеловала. Жадно, страстно. Воздух в груди у Леонида Васильевича закончился, а Лизонька все не отстранялась. Дышать было нечем. Леонид Васильевич захлопали руками по сторонам, но ладонь лишь больно била по твердой поверхности.

В задыхающемся сознании полковника что-то щелкнуло. Кровать была твердой, когда должна была быть мягкой. Он в ужасе открыл глаза. На нем, подсвеченный лишь одним фонарем, стоящим рядом, сидел Моня и пытался удушить.

Полковник схватил его за запястья, но парень давил всей массой тела, не сдвинешь. Леонид Васильевич попытался ударить гопника, но сил, да и замаха не хватало.

— Ты никому не расскажешь, — тихо шипел Моня. — Это все мое.

Тогда Леонид Васильевич схватил левой рукой стоящий рядом фонарь. Сильно ударил им по камню, разбивая его. Свет погас и тут же полковник всадил осколки фонаря в руку гопника.

Раздался легкий вскрик. Еще удар. Хватка ослабла и в голову прилетел сильный удар. Но этого момента хватило, чтобы набрать в грудь воздуха.

— Помогите, — прохрипел Леонид Васильевич.

— Себе захотел все оставить? Меня слить, а себе оставить? Нет! Мое!

Еще один удар в челюсть чуть не отправил полковника в нокаут. Но хватка на шее не возобновлялась. Еще один вдох.

— Помогите, — уже громче прошипел полковник, не переставая в свою очередь наносить слепые удары расколотым фонарем. А когда поднабрал в легкие еще побольше воздуха, а связки немного пришли в себя, он как ему показалось, заорал. — Помогите!

Раздался шорох. Зажегся свет, метнулся сверху вниз и замер на двух борющихся фигурах. Моня, поняв, что убить полковника ему не удастся, перестал колотить его, а при наличии света схватил полковника за лицо и попытался выдавить глаза.

— Все здесь мое, — брызгал слюной Моня.

И тут давление пропало. Миха оттащил брыкающегося кореша от полоудушенного и почти ослепленного полковника.

— Сука, — прохрипел Леонид Васильевич, ощупываю лицо. — Тварь.

Как оказалось, когда все уснули, Моня перерезал веревку на руках, вытащил кляп. А затем попытался столкнуть полковника вниз. Не вышло, слишком тяжелый оказался, а зашевелившись, вынудил парня попытаться его задушить.

— Держи этого говнюка на привязи возле себя, — зло бросил полковник Михе, когда голосовые связки смогли производить звуки. — Я ему в следующий раз осколки в шею воткну.

Он мимолетом взглянул на руку гопника. Она была исполосована чуть ли не до кости. Но парень этого не замечал. Когда Миха его оттащил и снова связал, Моня затих, отвернувшись от всех и не обращая на истекающее кровью запястье ни капли внимания.

— Да, он точно поехал, — заключил Бес. — Надо ему хоть руку перебинтовать, а то подцепит что-нибудь.

— Ты предложил, ты и бинтуй, — Леонид Васильевич все ощупывал рукой саднящее горло.

Бес, сначала, осторожно подошел к Моне, тот не повернулся. Медленно стал бинтовать ему руку. Парень никак на это не отреагировал, как будто это его вовсе не касалось.

Анна, наблюдая за своим парнем, лишь сокрушенно качала головой. Во всем виноват этот спуск. Что он с ними делает? Кем они выйдут из подземелья? Да и выдут ли?

— Ну, что? Отдохнули? — Миха устало посмотрел на теряющуюся в темноте лестницу. — Хоть бы ветер что ли подул. Как в могиле.

— Пойдемте, — Анна поднялась и закинула за плечи свой рюкзак.

— А может чай попьем сначала? — полковник совсем не хотел никуда идти. — Или, вообще, потрескаем?

— Потом, — Бес подобрал свой рюкзак и тоже собрался шагать вниз.

— Черт. Надоело, — Леонид Васильевич почесал бороду. — А бритвы никто не взял? Да и помыться хочется. Долбанная пещера.

— Ты что это, мент, раскис что ли? — Миха накидывал на Моню его рюкзак. — Все, лапки к верху? Я — не я?

— А тебе это не надоело? — тоскливо посмотрел на него полковник.

— А есть другой выход? — вопросом на вопрос ответил гопник. — Ты если знаешь, то скажи.

— Гадство! — сплюнул себе под ноги Леонид Васильевич. Конечно, он не знал никакого другого выхода. Да и не знал: была ли выходом эта дорога.

— Поднимайся, пойдем, — подтолкнул его Миха. — А похаваем потом, попозже.

Друг за дружкой, следуя за светлыми пятнами фонарей, спотыкаясь и матерясь, компания двигалась вниз. Все дальше и дальше, а ощущение складывалось такое, что они стоят на месте. Черные ступени сменяли друг друга похожие, как две капли воды. Как нескончаемая цепь, эскалатор, двигающийся вверх, а ты, навечно застрявший на нем, идешь вниз с стой же скоростью, что и он. Ты останавливаешься, и он тормозит. Ты ускоряешься, и он добавляет оборотов.

Вокруг все также не было видно ничего ровным счетом. Черная пустота. Фонари не добирались своими лучами до стен и свода, разрезали темноту, но она тут же стягивалась за лучом. Ей было все равно кто и что тут делает. Она здесь вечная и полноправная хозяйка. И со временем она раздавит под собой любого, медленно прижмет к бесконечным ступеням и выжмет последние силы, а затем и душу, на десерт. Деликатес, которому не будет выхода из этого огромного каменного мешка.

— Я сейчас свихнусь, — Леонид Васильевич обхватил руками голову и начал массировать виски. — Ей богу, свихнусь.

— Сколько уже идем? — на ходу спросил Миха.

Анна нехотя посмотрела на часы.

— После последнего привала шесть часов.

— А когда мы последний раз ели?

Анна молчала, что-то прикидывая в уме, а потом устало ответила.

— Уже больше суток назад.

— Сутки? — без удивления переспросил Бес. — А так и не скажешь. Есть хочет кто?

Леонид Васильевич хотел было сказать, что да, хочет, ведь хотел недавно, но прислушался к своим чувствам. Нет, не хочет. Еще раз помассировал виски.

— Здесь что-то не так, — остановился он.

Все замерли. Молча, опустились на ступени.

— Вы что не чувствуете? — настаивал полковник.

— Что мы должны почувствовать, мент? — безучастно спросил Миха.

Моня, как безмозглая дворняга, шел за ним на поводу. Все остановились, и он встал. Глаза опушена вниз. Пустой взгляд прикован к ступеням, а изо рта, как показалось полковнику, срываются вязкие тягучие капли.

Леонид Васильевич хотел ответить, что ничего, мол, нормально все, но, мотнув головой, резко хлопнул себя ладоней по щеке. Даже эхо не отозвалось на шлепок.

— Такое чувство, что я под наркотой, — смог сформулировать свои мысли полковник.

— А ты под ней был? — без усмешки и стеба, серым голосом спросил Миха. — Хотя, — не дожидаясь ответа продолжил гопник. — Есть что-то. Чем мы глубже, тем как-то депрессивней становится и в тоже время безразличней.

— Вот и я о том, — поддержал полковник, опустив вопрос про наркоту, — могу шагнуть в сторону в пустоту, и не задумаюсь ни о чем. Лишь чувство, что станет легче. И есть не хочется совсем. Хотя давно уже пора.

— Может газ, какой здесь скапливается? А мы им дышим, — предположила Анна. — Я вот тоже, пока вы не заговорили, как будто наяву спала. Только вышагивала вниз и не о чем не думала.

— Так, — Леонид Васильевич еще раз шлепнул себя по щекам. — Хотим, не хотим. Давайте есть.

— Что это ты, мент, покомандовать вздумал? — Миха тоже стал массировать себе виски.

— Нет, — отрицательно покачал головой полковник. — Не начал. Просто надо поесть. Иначе мы от голода загнемся и не заметим как.

— Давайте, — согласилась Анна.

Бес достал горелку, воду, которой становилось все меньше. И если думать о возвращении назад, то воды на подъем не хватило бы уже точно. Вермишель. Пока закипала вода, никто не проронил ни слова. Молча, сидели по кругу и смотрели в темноту, как будто каждый что-то там видел, а может даже и слышал ведомое только ему.