Рей стал обмениваться информацией с репортерами, которые без конца названивали ему, желая получить новые сведения о брате. До сих пор Рею и в голову не приходило, что на свете так много репортеров. В перерыве между телефонными звонками из Нью-Йорка и Чикаго он пытался помочь и местным журналистам, готовившим собственный репортаж для ричмондской ежедневной газеты «Палладиум-айтм».

Новость беспрерывно передавалась по радио в течение всего дня, и Рей уже привык к тому, что их фамилия произносилась неправильно. Все дикторы произносили последнюю букву «е», в то время как его родители предпочитали ее опускать. Теперь их фамилия еще больше походила на итальянскую и звучала совсем не по-английски. Рей также узнал, что похитившие его брата люди называли себя «тупамарос», что тоже резало слух. Вспоминая свой последний разговор с Дэном, когда тот был дома этой весной, Рей не мог припомнить, чтобы тот хотя бы раз упоминал эту группу.

За всю свою жизнь, насколько помнилось Рею, он встречался лишь с одним уругвайцем. Это было примерно год назад. Как-то в середине золотой осени в магазин Кесслера зашел чистенький, хорошо одетый парень (несмотря на жару, он был в костюме и при галстуке) и представился: Билли Риал. Он сказал, что приехал навестить сестру, которая вышла замуж за учителя из Сеитервилла неподалеку от Ричмонда. Узнав, что брат Рея работает в Монтевидео, он решил зайти и оставить на всякий случай свой адрес. Уругваец попросил Рея написать брату, что, если тому случится бывать в его краях, пусть непременно зайдет — ему будут всегда рады. В общем, это был весьма приятный и вежливый молодой человек.

Рей вновь подумал о матери, находившейся сейчас в доме для престарелых «Херитедж». Она очень слаба и может не выдержать такого удара. На всякий случай он позвонил туда, чтобы предупредить медсестер, но те уже и сами обо всем позаботились. Теперь, как только начинали передавать очередную сводку новостей, они выключали радио.

Мальчишка-почтальон приносил в приют «Палладиум-айтм», но это было не страшно: Мария Митрионе не умела ни читать, ни писать. В свое время семья очень жалела, что мать так и не научилась грамоте. Теперь же Рей подумал, что это, видимо, было еще одним доказательством того, что всевышний печется о детях своих: ведь то, что когда-то было злом, теперь оказалось благом.

Отец семейства Джозеф Митрионе родился в деревне Бизачья в ста километрах к юго-востоку от Неаполя. Не успел он окончить и пяти классов, как его послали работать на виноградники в провинцию Авелиио. Там он повстречал свою будущую жену Марию Аринчелло, которая вообще не ходила в школу.

Джозеф Митрионе всю жизнь работал на виноградниках и поэтому, решив отправиться на поиски счастья в Америку, сразу же подумал о Калифорнии. Избрав своим конечным пунктом Напавэлли, он пустился в путь вскоре после того, как 4 августа 1920 года у них родился третий выживший ребенок и второй сын. Семья, решил он, приедет позже. Прибыв, однако, в Соединенные Штаты, Джозеф изменил первоначальные планы. От своего родственника в Индиане он узнал, что компания «Пенсильвания рейлроуд» нанимает людей в Ричмонде, и решил, что сбор винограда в центре Калифорнии вряд ли обещал лучшую перспективу, чем сбор винограда на юге Италии. Железная же дорога олицетворяла собой производство, развитие, будущее.

Когда по вызову мужа 28-летняя иммигрантка Мария прибыла в Нью-Йорк, на руках у нее были малолетняя дочь Анна, сын Доминик (ему было еще меньше) и грудной ребенок. Родители сделали первую уступку Новому Свету и американизировали имя своего младшего ребенка, назвав его Дэниелом.

За время своего замужества Мария была беременна 14 раз. В восьми случаях был либо выкидыш, либо новорожденные вскоре умирали. Шестеро детей все же выжило. Иногда они наследовали имя умершего ребенка. До Рея, например, был еще один Реймонд, а перед выжившей Джози была другая Джозефина.

Хотя в Италии у Марии осталась родная сестра, она никогда не порывалась вернуться домой. Возвращаться, говорила она, вновь видеть бедность и нищету и знать, что рано или поздно снова придется убегать от всего этого в Америку, было бы слишком жестоко как для нее самой, так и для ее родственников.

Экономические соображения стали решающим фактором, определившим постоянное место жительства семьи Джозефа Митрионе. Их новая жизнь в Индиане оказалась совершенно не похожей на ту, какой они жили в Италии.

Жители Ричмонда называли свой город «городом роз» (садовод Э. Герни Хилл в свое время построил здесь теплицы общей площадью 30 акров, где выращивал розы и поставлял их в цветочные магазины всей Америки). Но даже полмиллиона кустов роз на окраине Ричмонда не могли скрыть его мрачность и унылость. Когда один из мэров города попросил напечатать на фирменных бланках мэрии девиз «Прекрасный Ричмонд», горожане восприняли это как грустную шутку.

Итальянские иммигранты предпочитали селиться вместе и жили неподалеку от железной дороги на северной окраине Ричмонда. Дети Джозефа Митрионе выросли в районе, который назывался Густауном. В том же районе, к югу от Хиббард-стрит, жили и чернокожие ричмондцы. Их было больше, чем итальянцев, но вели себя они тихо и вежливо. Когда по воскресеньям Рей Митрионе с матерью спозаранку выходили из дому, чтобы поспеть к 5-часовой заутрене, по дороге в церковь им встречались группы чернокожих парней, бродивших по улицам всю ночь напролет и никак не желавших, чтобы наступало утро. Рей их нисколько не боялся, так как те неизменно уступали им дорогу и уважительно приветствовали мать словами: «А, миссис Митрионе! Здравствуйте! Как поживаете?»

Вначале семья Митрионе жила на 12-й улице. Их дом ничем не отличался от других таких же строений, стены которых были обшиты досками, а крыши покрыты толем. Все дома были либо серыми, либо мутно-зелеными. Их дом стоял в каких-нибудь двух кварталах от товарной железнодорожной станции. Обочины дороги были усеяны ржавыми консервными банками, которых было гораздо больше, чем деревьев. В сточных канавах скапливались горы всякого хлама. Крохотные дворики перед домами были унылыми и неприглядными, и фольга от жевательных резинок была там, пожалуй, единственным, что блестело.

Но вся эта унылость не убила в чете Митриоие тягу к природе и ярким краскам. Мария любила цветы и разбила вокруг дома цветочные клумбы. Когда Рей подрос, отец арендовал пустовавший клочок земли в полутора километрах от дома, и теперь по вечерам вся семья отправлялась туда, чтобы покопаться в огороде.

Если бы Рей умел обижаться, то непременно сердился бы на отца за то, что тот ни разу не пришел посмотреть, как его сыновья играют в мяч. Джозеф Митрионе предпочитал этому свои грядки. Частично его увлечение объяснялось тоской по родине, по земле. Но только частично. Главной же причиной было другое — когда у тебя восемь ртов, иметь в доме собственные овощи было просто выгодно. Отец выращивал кукурузу, перец, салат, картофель, капусту, помидоры (для консервирования). Одну грядку он всегда засаживал чесноком — для Марии, которая всю еду готовила сама.

Зимой Джозеф Митрионе находил себе приют в итальянском клубе, разместившемся здесь же, на 12-й улице. Туда он отправлялся каждую субботу и воскресенье (сразу после мессы). Членами клуба были такие же иммигранты, как и он, говорили там исключительно по-итальянски и сохраняли все итальянские традиции. Сначала сыновья Митрионе слонялись возле клуба (мальчишек туда не пускали), когда же они подросли, то тоже стали его членами. Поскольку в клубе и в семье говорили по-итальянски, дети Митрионе сначала научились говорить по-итальянски, а уже потом по-английски.

Клуб представлял собой скромную комнату с небольшим баром в глубине. В подвальном помещении был душ, которым могли воспользоваться те члены клуба, у которых дома не было ванной.

Все члены итальянского клуба работали допоздна, и у всех были большие семьи, поэтому, если они и встречались вечерами по будням, то происходило это, скорее всего, на похоронах кого-то из близких. Но по уикендам они непременно собирались вместе, чтобы выпить пива или поиграть в карты. Выигравший становился клубным «падроне» — человеком, решавшим, кому оплачивать выпитое пиво.