Подполковник Хизель сидел за столом и отвечал на письма. У него был весьма загруженный график. Наверняка, голова пухла от бессчётного количества злодейских дел, требующих его срочного вмешательства. И тут вдруг в его мир вторгся запах рыбы. Он почувствовал его с порога и, подняв на меня взгляд, уже открыл было рот, дабы озвучить проклятья на мою стриженую и вдобавок пустую голову… Но весь его гнев принял на себя человек, решивший в эту секунду позвонить подполковнику.

Сорвав трубку с телефона, Хизель рявкнул:

— Не сейчас! — Стиснув зубы, он слушал чей-то торопливый лепет. — Жду — не дождусь, мать его! А этот генеральский прихвостень, которого они хотят сюда направить, хоть представляет, с чем нам тут приходится иметь дело? На черта он мне тут вообще сдался? Пусть лучше пришлют подкрепление! — Я подошла ближе, прислушиваясь. В динамике прошипело что-то вроде "мне так и передать?" — Да, так и передай! Тупой ты сукин сын!

Он бросил трубку с такой силой, что телефон едва не разлетелся на куски, надрывно звякнув. Когда Хизель в очередной раз на меня посмотрел, я решила, что в сложившейся ситуации может быть два исхода: либо он меня убьёт, либо расскажет мне всё, что сейчас у него на душе.

В общем, он меня не убил.

Взглянув на тарелку и салфетку, в которую были завёрнуты столовые приборы, комендант утомлённо проворчал:

— Убери это с моих глаз. Немедленно.

Я развернулась и пошла к двери, но он меня окрикнул:

— Ко мне, дура! — Я вернулась к столу. — Сядь.

Потоптавшись на месте, я скосила взгляд на тот самый деревянный стул.

— Хотя нет, погоди… — пробормотал Хизель, оглядев стол.

О, ну если он настаивает.

Как будто степень моей занятости с некоторых пор играла какую-то роль, когда дело доходило до коменданта и его "капризов". Я послушно наблюдала за тем, как он сгребает в кучу конверты, письма, папки, разглядывает их, пытается сортировать… но в итоге одним широким движением всё сметает на пол.

— Теперь садись. — Я подчинилась. Безэмоционально. Удивляться, радоваться или морщиться от боли здесь тоже можно было только по приказу. — Ешь.

Я поставила тарелку на стол и наклонилась над ней. От блюда ещё шёл влажный, ароматный пар. Опустив голову ниже, я почувствовала, как он касается моего лица, забирается в лёгкие… Еда, господи… Не пересушенная, пригоревшая или разваренная каша. Не просроченные консервы. Не шелуха и очистки. В тот вечер ужин превратился для меня в священнодействие. В какой-то религиозный ритуал.

Трясущимися от волнения ладонями я разгладила салфетку на коленях. Чистую салфетку на измазанных чёрт знает чем штанах. Взяла начищенные до белого сияния столовые приборы. Мои искалеченные руки не узнавали нож и вилку спустя полтора года, но этикет… он у дваждырождённых в крови.

Похоже, выдержка и соблюдение худо-бедных приличий удивляли не только меня.

— Я же сказал убрать это с моих глаз поскорее! — рявкнул Хизель, добавив мягче: — Жуй давай.

Возможно, он решил, что стряпня отравлена?

Комендант встал из-за стола, пнув крутящегося у него под ногами кота. Тот, возмущённо взвизгнув, занял безопасный наблюдательный пункт под креслом.

Пока я резала рыбу на мелкие кусочки, подполковник добрался до запасов алкоголя, которые хранил под замком. Забрав из сейфа графин, он вернулся за стол, как раз в тот момент, когда я боролась со слезами. Я жевала, а они самовольно текли по моему ничего не выражающему лицу и скапливались на подбородке, как дождевые капли на карнизе. Аномалия: такой реакции не мог добиться от меня даже старательный Кенна Митч.

— Только этого мне тут не хватало, — проворчал Хизель, наполняя мутный стакан. — Что? Не нравится? Это, конечно, не сигары, ха-ха

Прежде чем ответить, я подождала, пока он осушит первую стопку.

— У меня… особое отношение к рыбе.

— Неужели? У меня тоже.

Он подумал несколько секунд, прежде чем послать дела к чёрту и налить себе вторую порцию. Вероятно, телефонный звонок и скорый визит нежеланного гостя окончательно приговорили этот и без того паршивый вечер.

— Ты ешь, ешь… — Голос мужчины охрип, из него пропала агрессия. — Ну так что там, с твоим отношением?

Я задумалась на мгновение… Нет, не над его вопросом. А над самой ситуацией: вражеский офицер интересуется вкусовыми предпочтениями грязного сопляка, пока тот, плача, приканчивает его ужин. Кто из нас двоих сумасшедший?

— Я чуть не утонула, когда мне было четыре. Рыба шла на нерест… Я потянулась за ней и упала в реку.

— И как ощущения? — поинтересовался Хизель, доставая из внутреннего кармана кителя серебряный портсигар.

— Я не помню.

— Серьёзно?

Бессмысленно тратить время на болтовню, когда всё, чем ты хочешь занять свой рот — еда. Я обращалась с ней так внимательно, почти любовно, что подполковник не решался меня торопить.

— Я помню лишь запах и скользкие, упругие тела… Их было так много… казалось, больше чем самой воды. Они погибали сотнями… в зубах животных, разбиваясь о камни или по воле течения оказываясь на берегу. Но это не заставило их передумать, даже замедлить ход… — Я насадила на вилку кусочек. — Это…

— Вдохновляло?

— Это…

— Пугало? Завораживало?

— Это хотелось остановить, — сообразила я, в конце концов. — Спасти их.

Комендант смеялся, не разжимая зубов, в которых была зажата сигарета. Он некоторое время возился с зажигалкой, но, видимо, сегодня вещи не желали его слушаться. Ни зажигалка, ни верхняя пуговица рубашки, ни стакан…

— Отставить! — Случайно опрокинув стопку, комендант попытался вернуть ей вертикальное положение. — Я кому сказал "отставить"?! Смирно, солдат!

Похоже, Хизель частенько закладывал за воротник. И когда в меню числилась рыба, он менял одно блюдо на другое — на алкоголь и табак. Знать бы, почему…

— И что же произошло? — спросил подполковник, пожевывая сигарету.

— Меня вытащили. Спасли.

— Спасли, правда? — Он демонстративно огляделся. — И кто же этот герой, приговоривший тебя к такой сладкой жизни? Кого нам следует благодарить?

Я молчала, глядя на быстро — как будто против моей воли — пустеющую тарелку.

— Твой папка? Нет? Мамочка? Они-то само собой, однако… Наверное, слуги, у вас же их было, как грязи. — Я покачала головой. — Ну, так кто же?

— Собака…

— Атомная?

— Нет, обычная собака. Она залаяла, и её услышал… — Я попыталась вспомнить лицо Дагера. — Лучший друг полубрата.

— "Лучший друг полубрата", ха? У них тоже имён нет?

Спиртное делало Хизеля похожим на ребёнка всё сильнее: теперь он выглядел не только капризным, но ещё покачивался на стуле, отшвыривая ногой разлетевшиеся по полу конверты, письма, документы…

— Нет. Думаю, теперь нет.

Озвучивать родные имена, надеяться на то, что эти люди ещё живы — это было больнее, чем просто мысленно их похоронить. С известных пор смерть нас не пугала.

— И куда же они подевались в такой ответственный момент, а? Где же твой спаситель? Рассуждая логически, ему должно быть сейчас хуже, чем тебе. Иначе в его геройстве не было никакого смысла.

— Он уже… наверное…

— Сдох, — подсказал сухо Хизель. — Они все сдохли: те, кто тебя "спасал". Потому что были слабаками. И тебя оставили здесь, потому что у слабаков кишка тонка решиться на другое, единственно верное в таких вот ситуациях "спасение". Ты понимаешь, о чём я говорю?

В качестве подсказки, он вытащил из кобуры револьвер и положил его на стол.

— Как они могли оставить тебя здесь? На месте твоей матери я бы удавил тебя собственными руками. — Что это? Садистская разновидность жалости? — Уверен, мне бы хватило сил… Хотя я этого никогда не узнаю. У меня-то детей нет.

Хизель раскручивал револьвер на столе, словно крупье — рулетку.

— Так может, положение, в которое меня поставила война, не такое уж и плохое?

— Какое положение? — спросила я, хотя и понимала, что задавать вопросы здесь может только он.