— Во-первых, тут написано «они обвиняют». Так по-русски не говорят. По-русски никогда местоимение не ставится перед глаголом, надо сказать «обвиняют». Во-вторых: слово «апеллировать» пишется через одно «п» и два «л». Здесь же написано через два «п» и одно «л»[2]. В третьих, тут сказано «граждане своих правительств», — так по-русски нельзя сказать…

К сожалению, не говорящие по-русски не могли по достоинству оценить показание этого свидетеля.

Г. Ланг, председатель Федерации комбатантов и депортированных, Союза резистантов и военнопленных (коммунист), пространно рассказывает о том, как в Германии, во время войны, русские не шли работать к немцам.

— Те, кто становились эс-эсами затем стали ди-пи, — сказал он. — Русские люди любят свое отечество и жертвуют своей жизнью за него. Те, кто выбирают, якобы, свободу, выбирают предательство.

Мэтр Изар устало машет рукой. Не в интересах Кравченко затягивать процесс. Но к этому, видимо, стремится противная сторона.

После г. Ланга выступает известный полковник Маркье, смещенный со своего поста в свое время, когда он дал в Москве пресловутую пресс-конференцию по поводу Борегара и высылки советских патриотов из Парижа.

Мэтр Изар: Какое наказание понесли вы за это?

Маркье: Тридцать дней крепости.

Мэтр Изар: Судя по «Юманитэ», в Болгарии за это расстреливают.

Вторично пришедший давать показания Жолио-Кюри опять не был выслушан. Будет ли он вызван в понедельник, или обойдутся без него? Прибудут ли, наконец, советские свидетели? На эти вопросы пока ответа нет.

Следующее заседание — 31 января.

Четвертый день процесса был посвящен допросу свидетелей со стороны Кравченко.

Перед началом заседания, в громадном холле Дворца Правосудия можно было видеть приехавших из Германии «перемещенных лиц», одного из которых внесли на носилках.

Перед Дворцом Правосудия, на набережной, стоял привезший невозвращенцев из отеля «Сен-Ромэн» громадный, голубой автокар.

В 1 час дня — все на своих местах: адвокаты, журналисты, истец, ответчики и трое переводчиков: личный переводчик Кравченко (парижский житель), переводчик трибунала, г. Андронников, и переводчик, приглашенный «Лэттр Франсэз» для проверки официального переводчика — г. Зноско-Боровский (сын известного шахматиста).

Мэтр Изар, адвокат Кравченко, отсутствует по болезни. Мэтр Гейдман заменяет его. Рядом с ним — его помощники: мэтры Альперович и Эспиноза.

Прежде чем вызвать первого свидетеля, адвокат «Лэттр Франсэз» желает задать Кравченко несколько вопросов.

Нордманн: Я хотел бы знать, кого видел Кравченко между тем моментом, когда он покинул советское посольство в Вашингтоне и тем временем, когда он (через два дня) дал «Нью-Йорк Геральду» свое интервью? (Апрель 1944 г.). Кто был посредником между ним и журналистами?

Кравченко: Было несколько интервьюеров, не только от одной газеты. Их привел тот человек, который им переводил мое интервью. Я могу его назвать только суду, но не при публике.

Нордманн: В 48 часов все было организовано. Это доказательство, что секретная полиция Америки все уже знала.

Кравченко: Нордманн играет крадеными картами. Идея интервью была мною продумана много времени до этого.

Нордманн: Все это невероятно! Америка находилась в войне. Полиция должна была знать все о Кравченко.

Кравченко: Американская полиция мною не интересовалась, но советская заинтересовалась очень скоро.

Мэтр Гейцман: Вспомним, как был убит Троцкий!

Председатель: Дайте мне это интервью!

(Ему подают перевод интервью Кравченко.)

Нордманн: Кем, когда и где был Кравченко допрошен в американской полиции?

Кравченко: Я никакого отношения к американской полиции не имею. Я слишком дорого заплатил за свою свободу, и теперь я свободный человек. В ту субботу (апрель 1944 года) вечером я отчитался перед советской закупочной комиссией, взял чемодан и выехал из Вашингтона в Нью-Йорк. В низкопробном отеле я снял комнату. (Было около 3-х часов ночи.) Полиции я не видел. Через несколько дней я переехал на частную квартиру. Докажите, что я связан с американской полицией! Я, так и быть, могу назвать имя человека, который привел ко мне журналистов, если близкие его это разрешат.

Внезапно, мэтр Нордманн раздраженно требует, чтобы Кравченко не сидел, а стоял перед ним, когда он его спрашивает.

Председатель поясняет, что Кравченко стоять не обязан перед адвокатом ответчиков.

В публике сильный шум, возгласы, возмущение. Председатель требует вывести кого-то.

Нордманн: Я хотел бы знать, когда и кем был Кравченко допрошен в секретной полиции Америки?

Мэтр Гейцман просит переводчика перевести Кравченко, чтобы он пока не отвечал на этот вопрос.

Кравченко кивает головой.

Мэтр Гейцман: Мой клиент ответит на этот вопрос после опроса советских свидетелей.

Кравченко: Американская полиция меня не касается. Советских агентов у моего дома я видел на третий день после моего приезда в Нью-Йорк.

Нордманн: Я прошу ответить мне: кто такой Павел Кедрин? Знаете ли вы, Кравченко, такого человека?

Кравченко (широко улыбаясь): И да, и нет. В полицейских вопросах вы очень просвещены. Но я знаю советскую полицию еще лучше, чем мэтр Нордманн. Если он поработает с Вюрмсером подольше, он ее лучше будет знать.

(Смех в публике).

Нордманн: Павел Кедрин — это вы!

Кравченко (опять улыбаясь): И да, и нет.

Председатель: Я не понимаю, к чему вы клоните?

Нордманн: Сим Томас писал, что Кравченко агент американской секретной службы. Я хочу это доказать.

Кравченко: Какое убожество! Я меняю имена очень часто, к этому вынуждают меня мои противники, Сим Томас — просто трус, иначе бы он явился на процесс.

Нордманн: Вы путешествовали под именем Павла Кедрина?

Кравченко: Вы докажите сперва, что Кедрин — агент Америки. Это мое личное дело, под какими именами я путешествую.

Председатель: Это вполне его дело.

Но мэтр Нордманн продолжает свои вопросы, по которым можно понять, что он хочет выяснить отношения Кравченко к Америке: есть ли у него обратная виза, заплатил ли он налоги, живет ли в штате Нью Йорк? Затем он переходит на Францию: под какой фамилией он живет? Кому была дана виза?

Председатель: Куда вы клоните? Это его дело.

Нордманн (в возбуждении): Павел Кедрин находится во Франции!

Председатель: Ну, и что же из этого?

Нордманн: Значит, три министерства сговорились, чтобы дать возможность Кравченко приехать под чужим именем. Значит — американская разведка ему покровительствует.

Но мэтр Гейцман считает, что вопросов довольно. Он читает речь Сталина, которую цитирует в своих книгах Кравченко и о которой коммунистический депутат Ф. Гренье сказал, что он ее процитировал неправильно.

Гренье находится в зале. Он выходит на середину. Гейцман доказывает, что Кравченко цитировал Сталина совершенно правильно. Гренье смущен.

Председатель: Мы проверили вопрос об Ашхабаде. Он, действительно, назывался одно время Полторацком.

Авиатор, командир Почетного Легиона, кавалер многих советских орденов, в 27 лет — герой войны, ныне депутат, Муанэ — один из участников знаменитой эскадрильи «Норманди-Неман». Он был в России, он видел русскую жизнь. Он считает, что книга Кравченко — правдивый рассказ об этой жизни. Он передает свой разговор с советским механиком, о том, что рабочим «живется так же плохо, как при царе, даже хуже».

Председатель: Словом, он был немножко недоволен?

Муанэ: Очень недоволен, г. председатель.

Далее Муанэ рассказывает, как в Туле женщины работали, как каменщики, на дорогах, под надзором других женщин, вооруженных пулеметами. Он то и дело цитирует книгу, которую держит в руках и, по поводу каждой небольшой цитаты, рассказывает свои собственные впечатления. Женщины эти, говорит Муанэ, провинились в том, что опоздали на службу на свой завод.