— Я не буду прибегать к отговоркам, а скажу вам правду. Эти женщины с их рассказами о замерзающих в холодных домах детях ранят мне сердце. Я просто не могу арестовывать их. Как мне возвращаться с холода и ветра в теплый дом, зная, что у этих людей нет места, где они могли бы согреться? Я человек, а не зверь.

— От вас никакой пользы, — констатировал директор. — Думаю, что своим поведением вы еще больше поощряете этих людей. Нужно убрать охрану, и, может быть, кражи прекратятся сами по себе.

Тем самым он как бы искал себе оправдания за то, что не делал то, что должен был делать по закону. Подозреваю, что и он сочувствовал бедным крестьянам. Я был рад встретить в качестве примера такой доброты сотрудника зловещего НКВД в чине майора. Время, которое я провел в тех двух колхозах, было лучшим периодом моей жизни в плену. И половиной этого времени я обязан директору-майору. Как когда-то при других обстоятельствах генерал Дрешер, этот человек сумел заслужить мое самое глубокое уважение. Это был один из лучших людей, встретившихся на моем жизненном пути. Он всегда вел честную игру, был открытым и трудолюбивым человеком и отдавал окружающим все, чего мог для них добиться. Под его руководством наши повседневные работы — сев и сбор урожая, заготовка дров, строительство свинарников и коровников — начинали доставлять настоящее удовольствие. Человек всегда счастлив, когда он ближе к своему естественному состоянию, а здесь мы никогда не чувствовали себя пленниками и рабами. Мы были полезными членами общества, мы помогали производить продовольствие, чтобы прокормить себя и других.

Может, кому-то нужно шампанское и пуховые перины. Я же чувствовал себя по-настоящему счастливым в той почти примитивной жизни в колхозе.

Моя сельская идиллия закончилась с той неожиданностью, к которой я, солдат и военнопленный, уже давно привык. Не предупредив и не объяснив причины, вас просто вдруг выдергивают из ежедневного распорядка и пешком или на машине отправляют в неизвестность. С нами это произошло так: нас всех вызвали с работ на картофельном поле, приказали собрать вещи и отправили назад во все тот же лагерь под Смоленском. Здесь продолжались работы по восстановлению города, но в последнее время среди контингента военнопленных вдруг вспыхнула эпидемия тифа, в связи с чем нас изолировали от остальных.

После этого мне приказали отправиться в местечко под названием Вадино (в 12 километрах от Сафонова, станции на железной дороге между Смоленском и Вязьмой. — Ред.), где я должен был возглавить «лесную бригаду» численностью сорок человек, которая работала там уже некоторое время. В лагере собрали для бригады кое-какие вещи, которые я должен был захватить с собой.

В семь часов меня отвезли из лагеря на станцию, где я погрузил все в товарный вагон. Свирепого вида охранник лишь лениво наблюдал за тем, как я работал. Мне сразу не понравился этот парень, и, к сожалению, моя неприязнь к нему оказалась оправданной. «К сожалению» — потому что его назначили одним из двух русских охранников, наблюдавших за работой бригады в лесу. Он вызывал чувство брезгливости своей привычкой сплевывать каждую минуту. Позже я узнал, что он был болен туберкулезом. В вагоне была печка для обогрева, у которой грелись мы с охранником. Даже одной ночи в подобной компании было бы достаточно, но, когда имеешь дело с русскими железными дорогами, все возможно. Чтобы преодолеть около ста километров до Вадина, нам потребовалось три дня и три ночи. (Дороги на Смоленщине были немцами полностью выведены из строя при отступлении, а в данный период были восстановлены на скорую руку. — Ред.) В первый же день печка в вагоне вышла из строя.

Все пленные, размещенные в Вадине, были истощены. У большинства были обморожены ноги и руки, а также лица. Из основного лагеря сюда присылали достаточное количество продуктов, но двое охранников привыкли доставлять себе удовольствие за счет военнопленных. Они отбирали себе все самое лучшее из пайков заключенных. Когда мне об этом рассказали и я сам убедился в этом, я прямо спросил конвоиров, не забыли ли они о том, что продукты были предназначены для военнопленных, а им следует обходиться своими пайками. Те принялись громко браниться, но ничего не смогли мне возразить.

— Очень хорошо, — спокойно договорил я. — Впредь я не позволю вам забирать себе еду из наших пайков. Это идет вразрез с рекомендациями лагерных врачей.

Я мог себе позволить так себя вести. Мы были оторванным мирком, за которым лагерная администрация могла наблюдать лишь издали, а меня официально назначили старшим над этими людьми. Однако реальная власть была в руках двух вороватых охранников. Они были вооружены и прекрасно сознавали, что ни у кого не будет никаких вопросов, если я вдруг таинственным образом исчезну. В то же время за ними было много грешков, что позволяло мне заключить с ними своего рода соглашение. Мое поведение с самого начала настроило охрану против меня. Ведь все мои предшественники предпочитали следовать самым простым путем; вместе с охранниками они распивали водку в караульном помещении. Зато другие военнопленные были довольны тем, что я не принял эту форму взятки. Каждый из них по отдельности подходил ко мне и рассказывал о многочисленных скандалах, которые успели здесь произойти.

Самым осведомленным оказался повар, который рассказал, что водку покупали на деньги, вырученные от продажи казенного имущества. Наши продукты хранились в отдельном строении. Ключ от этого склада был у повара, однако по первому же требованию конвоиров он был вынужден открывать его. Конвоиры забирали со склада все, что хотели, давая повару обманные обещания, что все вернут на место сразу же, как только получат собственные пайки. Было бы излишним говорить, что они и не думали выполнять свои обещания. Когда мне рассказали об этом, я сразу же забрал ключ себе. Каждое утро я лично выдавал повару продукты на день. Никому ни под каким предлогом не разрешалось входить на продуктовый склад без моего разрешения и в мое отсутствие. Конвоирам новые порядки явно не понравились, но они не осмеливались просить у меня ключ или требовать, чтобы я выдал им что-нибудь из продуктов.

Они попробовали решить проблему по-другому. Как они заявили, недавно вышел приказ, согласно которому им полагались специальные пайки, куда входили жареная рыба, картофельное пюре, кофе и белый хлеб. Нам такие продукты выдавались в ограниченном количестве. Они предназначались для той категории заключенных, у которой были обнаружены болезни желудка или зубов. В обход меня охранники потребовали от повара, чтобы он обеспечивал их этими продуктами, иначе ему придется отправиться на лесоповал.

— Я сбегаю за ключом, — отговорился повар и побежал за мной.

— Мы не можем делиться с вами своими продуктами, — снова заявил я. — Я не могу нарушать указания врачей лагеря.

— По новому приказу нам полагается специальный паек, — настаивала охрана.

Это была явная ложь. Но я притворился, что верю в нее.

— Тогда, наверное, дополнительные продукты для вас скоро поступят.

Мои оппоненты начали выходить из себя. Они повернулись к повару, почувствовав, что с ним будет справиться легче.

— Вот он будет готовить для нас, иначе тебе будет плохо.

— Уверен, что он с удовольствием сделает это. Вы только дайте ему продукты, и он приготовит для вас все, что пожелаете. Но я не позволю ему забрать ни одного грамма продуктов с нашего склада.

Коля, тот, что был болен туберкулезом, пообещал пристрелить меня, но я успел уже изучить его и не испугался. Благодаря директору колхоза НКВД я чувствовал себя здоровым и был в хорошей физической форме. И у меня не было ни малейшего желания пресмыкаться перед этими мерзавцами. В их присутствии я повернулся к повару и приказал:

— С этого момента приказываю тебе готовить только то, что скажу я. И не смей выполнять больше ничьих распоряжений, кроме моих.

Если бы Коля и его напарник, помимо вороватости, обладали еще и смелостью, они пристрелили бы меня на месте, а потом заставили бы повара подтвердить сочиненную ими историю о том, что я попытался напасть на них. Но они, помимо всего прочего, были еще и изрядными тугодумами. А мои предшественники были такими уступчивыми, что конвоиры пришли в изумление от моей дерзости. Я продолжал наступать, заявив, что по возвращении в Смоленск должен буду обо всем доложить дежурному офицеру и доктору, после чего охранники тут же испугались и пошли на попятную.