После некоторых раздумий они решили атаковать на другом участке, и наша следующая битва разыгралась по поводу «нормы выработки». Потерпев поражение на одном направлении, эта парочка мошенников решила, что сможет заработать себе средства на жизнь, продавая нашу продукцию на сторону. Они объявили, что военнопленные работают недостаточно старательно. Объявлялось, что дневная норма будет составлять по четыре кубических метра древесины на человека, а тех, кто не будет с ней справляться, перестанут кормить. Тем самым эти плуты хотели добиться от нас переработки — с тем чтобы перепродавать излишки заготовленной древесины. Но я точно знал, что дневная норма выработки зависела от толщины снежного покрова.

— Дневная норма составляет четыре кубометра только летом, — стал протестовать я. — Зимой же норма составляет два с половиной кубометра в хорошую погоду и только один кубометр, в случае если толщина снежного покрова превышает полметра. Сейчас глубина снега более метра, что гораздо больше нормы, к тому же стоят морозы больше тридцати градусов. Кроме того, вы, наверное, забыли, что вопросы питания здесь решаю я.

И снова охранникам пришлось отступить, как только обнаружилось, что они блефуют. Но взгляды, которые они бросали на меня, не сулили ничего хорошего. Моя моральная победа была временной, и стоило мне лишь на время потерять бдительность, как эти люди поспешили этим воспользоваться. Когда пришло время отправиться в лагерь за продуктами, они взяли вместо меня в Смоленск другого человека, который не знал русского языка и, следовательно, не мог ни о чем рассказать лагерному начальству, как собирался сделать я.

Когда Коля вернулся из Смоленска с продуктами для пленных, все спали после тяжелого рабочего дня в лесу. Он прибыл примерно в полночь с пьяными воплями. С помощью дубины он выгнал заключенных из барака и заставил их бежать на станцию и забрать оттуда продукты. Станция находилась примерно в двух километрах, но, поскольку Коля не позволил людям обуться, осыпая самых медленных ударами, большинство побежало на станцию в носках или даже босиком. Я спал в маленькой комнатке рядом с кухней, где мы жили вместе с поваром и санитаром. Коля постарался не разбудить меня, и когда я все-таки проснулся, то, узнав о его пьяной выходке, едва накинув китель и сапоги, со всех ног бросился в сторону станции. Однако команда несчастных уже успела отбежать довольно далеко.

Они почти прибыли на место, когда я их догнал. Не обращая внимания на Колю, я скомандовал всем немедленно остановиться. Тем, на ком не было обуви, я приказал немедленно возвращаться в лагерь. Сам Коля был настолько пьян, что не сразу понял, что происходит, и часть людей успела благополучно убежать обратно. Увидев это, Коля пришел в ярость. Он бросился на меня, потрясая дубиной и громким голосом выкрикивая ругательства. Но той снежной ночью я, в отличие от него, был абсолютно трезв и спокоен, как тот огурец в поговорке. Я увернулся от удара и сам впечатал свой кулак в лицо конвоира. От звука моего удара вдоль сосен по лесу прокатилось эхо. Дубина отлетела в сторону, а сам Коля упал на спину и замер, неуклюже растянувшись вдоль дороги, ведущей на лесосеку. По его щеке поползла струйка крови. Был ли я первым немцем, который после окончания войны ударил русского? Если нет, то что стало с моими предшественниками?

Один из пленников крикнул мне:

— Скорее беги на станцию. Он убьет тебя, когда придет в себя.

— Уходите и оставьте нас вдвоем, — ответил я. — Начинайте разгрузку, я скоро приду.

Мои товарищи исчезли в лесной тишине. Коля лежал лицом вверх, на его лице отражался лунный свет, а я раздумывал, не стоило ли мне просто убить его. Второй охранник в это время находился в Вадине, где он регулярно посещал знакомых женщин, поэтому у меня было достаточно времени на побег. Но каковы были бы мои шансы на успех и что меня ждет, если меня поймают? По крайней мере, ответ на второй вопрос был очевиден. Инстинктивно я почувствовал, что с моей стороны лучшим поведением будет держаться нагло и делать упор на моей моральной правоте, не забывая о том, что при первой же возможности пристрелить меня охрана воспользуется этим шансом.

Не успел я принять решение, как Коля зашевелился и сделал попытку встать на ноги. Я шагнул в его сторону, чтобы помочь ему, но как только он увидел меня, то вскочил на ноги и бросился по дороге назад в лагерь, где осталось его оружие. Я направился в другую сторону, на станцию, где как ни в чем не бывало помог своим товарищам разгружать продукты. Те пленные, которых я отправил в лагерь обуваться, тоже вернулись на станцию. Они рассказали мне, что Коля молча пронесся мимо них с диким выражением глаз. Все считали, что я должен быть настороже.

Мы взяли на время сани с лошадью и отправились обратно в лагерь. Двое моих товарищей шли впереди, чтобы вовремя предупредить меня об опасности. Но все было спокойно: должно быть, Коля решил сначала выспаться. Мы спокойно разгрузили продукты на складе и снова отправились спать. Весь остаток ночи я так и не смог заснуть, но мое беспокойство было напрасным. Утром охранники так и не появились, и я вместе с бригадой отправился в лес, на участок, где мы обычно работали. Когда мы вернулись, оба конвоира стояли около кухни. Изо всех сил стараясь быть невозмутимым, я направился к ним и поздоровался:

— Добрый вечер.

Они ответили вежливо, даже несколько застенчиво. Из этого следовало, что мне пока не следовало ждать никаких неприятностей. Я мог чувствовать себя в безопасности, пока не повернусь к ним спиной, но им не удастся застать меня врасплох. Это открытие вдохновило меня предпринять против конвоиров кое-что еще.

Я начал рассчитывать количество древесины, которая была заготовлена при мне, и сравнивать эти данные с тем количеством, что заготавливалось до моего прибытия. Я распорядился, чтобы каждый из моих людей ставил на обработанном им бревне свое имя. Это позволило мне точно подсчитывать объем нашей работы. Потом я сообщил охранникам, которые все еще вели себя подозрительно покладисто, что проведу в лесу целый день, чтобы сверить данные наших записей с данными приемки. Они ответили, что в этом нет необходимости, к тому же в лесу выпал глубокий снег. Одним словом, им совсем не хотелось, чтобы я этим занимался. Я взял себе помощника, чтобы можно было закончить работу за один день.

Готовые бревна лежали на участках леса, где наша работа была давно закончена. По дороге в лес нам встретилось несколько волков и диких кабанов, которые старательно рыли снег под деревьями в поисках пищи. Голод, что делал их особенно свирепыми, в случае если бы нам пришлось вступить с ними в схватку, в то же время удерживал их от неспровоцированного нападения. У нас с собой был топор для того, чтобы обрубать сучья на бревнах перед тем, как их пометить, и лопата, чтобы разгребать снег. Вооруженные этими инструментами, мы смело шли на животных, пока они медленно не отступали перед нами, исчезая в заснеженном лесу. Готовую древесину сильно занесло снегом, и мы, несмотря на то что работали споро и упорно, не успели закончить работу до сумерек.

В тот вечер случилось так, что я остался в комнате один. Повар все еще возился на кухне, а медик делал свой ежевечерний обход, пытаясь помочь обмороженным. В комнату прокрался Коля.

— Давай все забудем, — предложил он. — Оставь эти угрозы сообщить обо всем в главный лагерь. Мы здесь одни, без офицеров. Почему бы не перестать ссориться и не пожить мирно?

— Я готов согласиться, — ответил я.

— Хорошо! — поспешно воскликнул конвоир.

Но я не закончил:

— Я готов согласиться, но с одним условием: еда пленных предназначена только для пленных. А вы занимаетесь своими прямыми обязанностями, которые, как мне сказал в лагере полковник, заключаются в том, чтобы не дать нам совершить побег. Ответственность за работу и общее руководство остается за мной.

— Хорошо, — согласился Коля. — Если ты не будешь доставлять нам хлопот, мы согласны не трогать тебя. Но если что-то пойдет не так, если вы не будете выполнять норму, то нас тоже накажут. А сейчас пойдем и выпьем.