— Нет, спасибо, — многозначительно ответил я. — Мне нужно закончить расчеты.

Несколько дней мы строго придерживались этого соглашения, и все было хорошо. Я даже перестал обращать внимание на охранников. Потом вдруг ко мне снова зашел Коля.

— У нас кончились продукты, и нам нечего есть. Как солдат, ты должен знать, что такое часто бывает. Это временно. Но в эти холодные долгие дни так хочется есть!

— Да, это действительно так, — согласился я. — Мне очень жаль вас. Почему бы вам не пойти в лес и не застрелить дикого кабана? Это позволит вам продержаться какое-то время.

— И это все, что ты можешь предложить?

— Я не вижу другого выхода. Я не могу поделиться с вами продуктами со своего склада, даже временно.

— Но прежде я никогда не стрелял диких кабанов. Я даже не знаю, смогу ли я сделать это.

— Тогда дай мне свою винтовку, и я сделаю это за тебя, — предложил я.

Но мое предложение напугало его еще больше, чем перспектива самому выйти на охоту. Он вцепился в свою винтовку, будто примерз к ней, и позвал своего напарника Ивана. Посовещавшись шепотом, они решили последовать моему совету. Взяв с собой еще двух пленных, мы отправились на охоту. Теперь, когда мы специально искали диких зверей, я не видел ни одного. Я вспоминал о том, сколько их бродило вокруг, когда в руках у меня был один топор. У Коли был один шанс, но он не сумел им воспользоваться. Старый матерый кабан неожиданно появился перед нами, примерно в ста метрах. Он спокойно переходил заснеженную дорогу. Охваченный азартом охотника, Коля выстрелил слишком поспешно. Он легко ранил зверя, который, завизжав, стремительно скрылся в кустах. Остаток дня мы пробродили между деревьями, не встретив больше ни единого живого существа, после чего несолоно хлебавши вернулись в лагерь.

День охоты совпал с постной пятницей, но это вовсе не заставило меня преисполниться христианским состраданием по отношению к Коле и Ивану. Я сказал им, что небольшое воздержание пойдет им только на пользу, но в ответ они с руганью отправились в ближайшую деревню, где, как я подозревал, вскоре попытались украсть себе что-нибудь из еды.

В субботу ярко светило солнце. В лесу все еще лежал снег, но его верхний слой уже начал подтаивать. Дома я встал бы на лыжи и провел весь день скользя по сверкающему белому ковру, когда время застывает на стыке двух сезонов: под ногами все еще лежит зима, но в воздухе уже ощущается весна. В тот день я отменил обычные работы в лесу. Мы очистили от снега трехметровые бревна и возвели недалеко от нашего барака настоящую баню, где приступили к весеннему омовению. Во второй половине дня мы впервые воспользовались этой баней, затем я отправил на кухню помощников, которые должны были помочь приготовить дополнительные порции картофельной похлебки, нашего главного блюда на Пасху. Охранников нигде не было видно.

Позже несколько человек отправились на прогулку в лес. Мы вспоминали о доме, о том, как там жили. В жизни пленника Пасха и Рождество становятся предметом самых теплых воспоминаний и самых смелых мечтаний. К тому же они являются своего рода временными вехами: пережив очередной такой праздник, каждый задается мыслью: попадем ли мы домой к следующей Пасхе? Ведь ходят слухи, что это вот-вот должно случиться. Некоторые признаки очевидно говорят о том же. При этом менее оптимистичные умозаключения просто отбрасываются в сторону.

Так мы прогуливались, пока вдруг не заметили спереди сани, груженные бревнами. Они направлялись через лес к ближайшей деревне, что сразу же пробудило в нас подозрения. Мы попытались догнать их, но опоздали. Вернувшись по следам обратно, мы обнаружили, что были украдены бревна с нашего участка. Это означало, что при проверке может обнаружиться, что мы недовыполнили норму, и тогда всех нас обязательно накажут, например урежут нормы продуктов. Это было первое подтверждение моих подозрений о том, что плоды нашего труда регулярно разворовываются. Не нужно было быть мыслителем, чтобы догадаться, кто мог стоять за всем этим.

Этот случай омрачил всем нам воскресенье Пасхи. Начиная с того дня я организовал постоянную охрану готовой продукции. Наблюдатели размещались скрытно, так как я горел надеждой добыть новые улики против расхитителей, которых рассчитывал поймать за руку. Картофельная похлебка в тот день совсем не обрадовала нас. Мы все искренне надеялись на то, что наше положение должно улучшиться, но, как оказалось, та Пасха была последней, которую я встречал в почетном качестве военнопленного, попавшего в советский рай. Очень скоро мне предстояло превратиться в преступника.

Через несколько дней примерно в полдень конвоиры подошли к нашему сторожу, который охранял заготовленный лес, и сообщили ему, что он может отправляться на обед. Как только он появился в лагере и рассказал мне об этом, я сразу же заподозрил подвох и тут же сорвался с места и побежал в лес.

Когда я добрался до опушки, где были складированы заготовленные бревна, то увидел Колю, который о чем-то торговался с местным крестьянином. Потом Коля с удовольствием получил от крестьянина пачку денег, которые спрятал в карман. Его «клиент» забрался в сани, уже загруженные лесом. Тут мне пришлось спрятаться за деревом, для того чтобы избежать встречи с охранниками, которые направлялись обратно в лагерь. Сани уехали, но мне удалось догнать их, срезав дорогу, которая петляла между деревьями в лесу. Когда крестьянские сани повернули за поворот, я остановил его на дороге взмахом руки.

— Привет! — прокричал я.

Он сразу же узнал меня, наверное вспомнив, что я много раз был у них в деревне, и остановился.

— Откуда вы взяли эти бревна? — спросил я.

— Купил у ваших охранников.

— За сколько?

— Сто пятьдесят рублей и четверть водки.

Мы продолжали смотреть друг на друга. Он знал, что этот лес заготавливали военнопленные, что конвоиры не имели права продавать его. Но он знал и то, как трудно мне будет помешать такой сделке. Мы сверлили друг друга взглядами, как два борца на арене, которые никак не решались начать схватку.

— Хорошо, — отступил я в сторону, решив про себя, что запомню этот случай и воспользуюсь им, когда настанет удобный момент.

На следующий день я отправился в деревню и обошел там все дома в поисках улик. Не менее чем у семнадцати крестьянских домов я обнаружил бревна с отметками товарищей из моей бригады. Я тщательно переписал количество бревен и прикинул про себя примерный объем проданного на сторону леса. Всего у крестьянских изб было сложено примерно пятьдесят один кубический метр таких бревен. Пока я выполнял мою работу, несколько человек спросили у меня, что я делаю, но я просто улыбался им, ничего не отвечая. Встревоженные крестьяне стали мне рассказывать, что расплатились за лес яйцами, маслом, копченым мясом, курами или водкой. Они были явно напуганы: ведь нелегальная покупка леса считалась серьезным преступлением. В случае если их признают виновными в этом, этих людей ждут тюрьма или лагеря. Причем один из таких лагерей находился всего в пяти километрах. Это место пользовалось в округе зловещей славой.

Вернувшись вечером в лагерь, я рассказал новости товарищам, и мы сели кружком, чтобы тщательно обсудить положение, в котором оказались. Неожиданно в помещение, покачиваясь, вошел пьяный Коля с полупустой бутылкой водки в руке. Громко отрыгивая, он уселся за стол и начал рассказывать нам о своем походе в село Вадино. Этот человек был настолько одурманен алкоголем, что не замечал возникшую вокруг него атмосферу враждебности. А может быть, он все прекрасно сознавал, просто не придавал этому значения.

Указывая на меня дрожащим пальцем, Коля продолжал:

— Почему бы тебе не отправиться туда вместе со мной? Там женщины, красивые женщины. Они так и ждут мужчину вроде тебя. У них там настоящие концерты: все поют, танцуют и тому подобное.

— Не ходи с ним, — прошептал мне повар, который сидел рядом со мной. — Он явно что-то затевает.