Пока я рассматривал убранство комнаты, Татьяна успела снять куртку. Обругав себя последними словами за невнимательность, я попытался было исправиться, и потянулся за курткой, чтобы повесить ее в шкаф, но моя благоверная лишь усмехнулась.

— Я сама, — сказала она. — Ну, чего это вы замерли?.. А, может, мои апартаменты вам не нравятся?

— Нормально, — сказал я чужим голосом. — Очень даже неплохо.

Мы с компаньоном занесли вещи в комнату. Чемодан временно определили под кровать, мою сумку сунули под стол, вытащив предварительно оттуда табурет. Сняли верхнюю одежду. Татьяна сунула ноги в домашние тапочки. На ней клетчатая фланелевая рубашка навыпуск; что-то не помню, чтобы она носила такие наряды дома.

Татьяна села на кровать — у торца стола. Я уселся на стул, Тень оседлал табуретку. Разговор не клеился, и это еще мягко сказано.

— Я здесь, кстати, не одна живу, — сказала вдруг Татьяна.

— Так… — облизнул пересохшие губы. — Не одна, значит. А с кем?

— С одной девушкой… Она — полька. Зовут ее Стася.

Не стану кривить душой — в этот момент я облегченно перевел дух.

— Как вы тут размещаетесь? — спросил Тень. — Мля… — он обвел глазами комнатушку, — да у меня кухня в полтора раза больше.

— Думай, что говоришь! — сказал я, слегка ткнув приятеля кулаком по ребрам. — Забыл, какие клятвы давал?!

— А я чо… Я только спросил, Папаня. Ну, и чего ты сердишься?

— Я сплю на кровати, — сказала Татьяна. — Стася на раскладушке. — Она показала рукой на довольно узкий проход между столом и шкафом. — Вот здесь… Тут все так живут — по два, или даже по три человека в комнате.

Увиденное мною не соответствовало тому, о чем писала Татьяна в отправленных уже из Саутгемптона письмах. Это первая загадка, с которой мне довелось здесь столкнуться. И, как подсказывает чутье, наверняка не единственная.

— А где сейчас эта Стася? — спросил я.

— Она собиралась заночевать у каких-то земляков. — Татьяна кивнула в сторону глухой стены. — В одном из соседних домов.

— Да?

— Я сказала, что ты приезжаешь, что поеду в Хитроу тебя встречать… — Татьяна нервно погладила правое запястье. — Приглашала ее прийти, думала, посидим немного за фужером вина… Но мы изрядно задержались.

— Ты сказала, что приезжает муж?

— Я сказала, что ты, возможно, захочешь приехать в Саутгемптон.

— Что значит — «захочешь»? Я к тебе приехал.

— Ну, ну, — глядя куда-то сторону, сказала моя благоверная. — Не слишком-то ты торопился.

— Ну что это мы, ира, как не родные? — подал реплику Тень. — Надо бы, ира, отметить…

— Мы привезли кое-что с собой, — сказал я, пропустив мимо ушей очередную колкость. — Имеется в виду — спиртное.

— Вы, наверное, проголодались? Времени, чтобы сварить обед у меня не было. — Она скупо усмехнулась. — Но кое-что, думаю, найдется… если только не случился очередной набег на холодильник.

Она посмотрела на нашего давнего знакомого, которого я, подобно прикованной к ноге цепью гире, вынужден теперь буду таскать за собой до нашего отъезда из Англии.

— Пойдем, Николай, поможешь мне принести снизу закуску.

Я поднялся на ноги.

— Я пойду.

— Ну… ты, так ты, мне без разницы.

— А много здесь проживает народа? — спросил я, когда мы спустились по лестнице. — Хотя бы примерно.

— Только примерно и можно сказать.

— И сколько здесь жильцов?

— Где-то… человек пятнадцать. Иногда хозяин подселяет еще одного или двух… Бывает, что приводят своих знакомых или земляков… это если им переночевать негде. Так что, по-разному.

Мы прошли по узкому коридору. Татьяна, щелкнув включателем, зажгла в гостиной свет.

— Ну вот, опять устроили свалку, — недовольно сказала она.

Из мебели в гостиной узкий, короткий диван с вытертой обивкой, на которой видны подозрительного вида пятна, и кресло с подставленными вместо отвалившейся правой передней ножки двумя кирпичами. А еще пластиковый стол и четыре сложенных стопкой для экономии пространства пластиковых же кресла грязно-серого цвета (должно быть, приволокли с ближайшей свалки или спёрли из какого-нибудь паба). На столе громоздятся грязные тарелки и кружки; здесь же на тарелке засохший нарезанный хлеб; довершают картину две полные окурков пепельницы.

В гостиной обнаружился камин; в закопченном проеме вместо стопки дров или прогоревших углей громоздятся пакеты с мусором. Но, хотя камин нынешние обитатели дома, судя по всему, давно не использовали по прямому назначению, в помещении довольно тепло: источником тепла является включенный калорифер, вокруг которого на переносных щитах, тоже явно откуда-то спертых, развешена нуждающаяся в просушивании одежда.

Миновав узкий арочный проход, — я на всякий случай пригнулся — мы оказались в помещении кухни. Электрическая плита с навесом для гриля, два холодильника, встроенная в кухонный комплект раковина, откидной стол. Как и в гостиной, здесь не убрано; в углу стоит доверху набитая мусором пластиковая корзина, в раковине отмокают чугунная сковородка и кастрюлька с остатками какой-то каши.

— Здесь «мужской» туалет, — Татьяна показала на нишу с дверным проемом, которую я ошибочно принял за кладовку. — Тот, что наверху — «женский». Там же душевая кабинка.

— А эта куда ведет? — я кивнул на дверь, оклеенную плакатом с голыми красотками.

— Во внутренний дворик. Про эту дверь, кстати, полезно знать тем, у кого не в порядке документы.

— Что, ходят по домам с проверками?

— Зависит от того, какие связи у собственника или субарендатора. И еще, как мне сказали, от поведения постояльцев, а также от времени года.

— Таня, нам надо поговорить.

Татьяна открыла ближний к нам холодильник.

— Надо же, — сказала она. — Ничего не покрали.

— Возможно, я был не прав…

— Держи, — она передала мне блюдо, затянутое сверху пищевой пленкой. — Здесь нарезка.

— Я, наверное, слишком глубоко погрузился в свой внутренний мир… в свои писательские дела…

Она достала пакет с нарезанным хлебом.

— Хлеб из супермаркета, другого нет.

— Ты меня слышишь?

— Еще есть банка лечо… Шпроты… ты будешь смеяться, латвийские.

— Не притворяйся, что ты меня не слышишь! — теряя терпение, сказал я. — Мы ведь с тобой договаривались как-то, что не будем больше в эти вот игры играть!..

— Напомни, милый, когда именно мы об этом договаривались? — в голосе моей благоверной зазвучали знакомые мне опасные нотки. — После какого из наших разводов?

— Таня…

— После первого развода? Или после второго?

— Я хочу знать, почему ты оказалась… в этом месте? И в этом окружении?!

Она повернула голову на звуки голосов.

— Что произошло, Таня?

— Не надо шуметь.

— Я уже не спрашиваю даже, почему ты вдруг решила отправиться в Англию! Меня интересует другое…

— Так, — сказала она. — Кажется, Стася пришла.

Мы поднялись на второй этаж — с захваченной из кухни закуской. У двери комнаты стоят двое; Таня подала голос:

— Стася?! Марек! Cześć!

— А! Tanja! — отозвалась молодая женщина. — Cześć!

Мужчина заговорил по-польски; если я правильно понял, он сообщил, что они увидели свет в окне, а потому и решили нагрянуть.

— Тсс! — сказала Татьяна. — Что вы шумите… как поляки! — Она сдержанно улыбнулась. — Заходите.

В комнате, и без того не слишком просторной, стало совсем тесно. На столе литровая бутылка «Абсолюта», бутылка Martini Extra Dry и коробка конфет — это добро приятель достал из моей сумки. Визитеры сняли верхнюю одежду, и сами определили ее в шкаф, повесив куртки на вешалки. Они принесли с собой бутылку вина и пакет с краснобокими яблоками.

— Познакомься, Артур, это Стася… Она спасла мне жизнь.

«Спасла жизнь? — пронеслось у меня в голове. — Вот так новость!..»