Он свернул с Никитского бульвара на улицу Герцена, прошел несколько кварталов, безошибочно, не обращая внимания на приметы, определил — вот он, Нижне-Кисловский переулок. У старого красно-кирпичного дома 82 перевел дыхание. Спустился по выщербленным ступеням в полуподвал, нащупал в темноте кнопку звонку.

«Я волнуюсь! — со стороны отметил он. — Я еще могу волноваться?»

Услышал, как из глубины квартиры приближаются шаги. Тапочки без задников шлепают по полу. Пауза. Одна тапочка, наверно, соскочила с ноги. И снова: шлеп, шлеп… Звякнула цепочка. Громыхнул засов. Щелкнул ключ. «Не боится открывать. Может быть, кто-то еще есть в доме?..»

Дверь распахнулась.

На пороге стояла Катя. В бумазейном халате. В пуховом платке, наброшенном на плечи. Она вглядывалась в темноту.

— Кто?

Он шагнул на свет.

— Рихард!

Она рванулась к нему, уткнулась венцом косы в его лицо. Но сразу же отстранилась. Подняла на него заблестевшие глаза.

— Проходи. Извини, так неожиданно…

— Разрешите, товарищ корпусной комиссар?

Старик поднялся ему навстречу:

— Здравствуй. Знакомься: мой сын Андрей.

За столом Павла Ивановича, сбоку, сидел мальчик лет одиннадцати и листал толстую книгу. Старик мог и не объяснять — крепкий, крутолобый, с большими серо-голубыми глазами, мальчик был копией отца. Сейчас он смотрел на вошедшего сердито, исподлобья — понимал, что придется уходить.

— Вот так… — вздохнул Берзин. — Не отец к сыну приходит, а сын к отцу…

Зорге умел разговаривать с самыми различными людьми и на многих языках. Но он не знал, о чем и как говорят с детьми. Сейчас почему-то остро подумал: «У меня тоже уже мог бы быть такой большой сын…» И задал Андрею вопрос, обычный для взрослых людей, которые не знают, о чем говорить с детьми:

— Кем ты хочешь быть, мальчик?

Берзин-младший, как о давно решенном, спокойно ответил:

— Разведчиком.

— О нет! — остановил его Рихард. — Это совсем не такое веселое занятие, Андрей. Будь лучше летчиком. Или моряком. А еще, кажется, мальчики хотят быть пожарниками.

— Я буду разведчиком.

— Правильно, — неожиданно для Рихарда одобрил Старик. — Если к тому времени, когда Андрейка станет большим, еще будут нужны разведчики — пусть будет разведчиком. Стране требуются не только моряки, летчики и пожарники. И больше всего нам нужен мир. А его оберегают не только дипломаты и солдаты…

Он скупо и ласково провел ладонью по волосам сына.

— Иди, Андрейка. Можешь взять книгу. Нам нужно поработать.

Андрей послушно встал и направился к двери.

— Скажи маме, чтобы не ждала.

Мальчик вышел.

— Как бы я хотел, чтобы не понадобилось Андрейке становиться разведчиком!.. — сказал Павел Иванович. — Несбыточно.

— А я женился, — не удержался Рихард.

Берзин протянул ему руку и крепко пожал.

— Поздравляю. Екатерина Александровна Максимова? Знаю. К сожалению, мы должны всем интересоваться… Достойная женщина.

И повторил:

— Поздравляю.

Потом сделал пометку в блокноте:

— Мы о ней позаботимся…

— Лишнее это. Вы не подумайте…

— Я и не думаю, — остановил Рихарда Старик. — Я думаю о другом: не очень-то счастливы наши жены… Так вот. В субботу мы все, как обычно, выезжаем семьями за город. Возьмешь Катю с собой. Отдохнем, подышим воздухом. Сразимся в городки. Любишь городки? Занятная игра!

Он с хрустом потянулся.

— А теперь давай о деле. До твоего отъезда в Берлин осталось не так много времени.

И Павел Иванович стал расспрашивать, как идет подготовка к отъезду. Зорге до мельчайших деталей должен знать политическое и экономическое положение в стране, чтобы ничто не могло застать врасплох.

«Конечно, невозможно предусмотреть все ситуации, в которых может оказаться разведчик, — говорил своим ученикам Берзин. — Жизнь подчас выкидывает такие фортели, какие и не приснятся, и полагаться нужно прежде всего на свой ум, на свою находчивость и выдержку. Разведчик, подобно математику, должен блестяще знать теорию, и тогда он с успехом решит любые практические задачи».

И сейчас, как профессор студента, он придирчиво экзаменовал Рихарда. Зорге выдерживал экзамен на «пять». И все же одно дело — беседа здесь, и совсем другое — работа там. Павел Иванович откинулся на спинку кресла.

— А теперь представь: пригласили тебя к крупному нацистскому бонзе. Входишь ты в кабинет… Ну?

Рихард отошел к дверям. Круто, по-военному повернулся и вздернул вверх правую руку, одновременно прищелкнув каблуками:

— Хайль Гитлер!

Потом быстро, прихрамывая, подошел к Берзину, склонился над ним и вперил взгляд в его ухо.

— Герр генерал! — рявкнул он. — Я вынужден усомниться в вашем арийском происхождении. Ваши уши совсем не такой формы, как у Рамзеса Второго!

— При чем тут Рамзес Второй?

— Как, герр генерал? Вы не знаете основ учения о расе господ? Мы, арийцы, — прямые наследники древних египтян, это бесспорно доказано изучением форм ушей мумии великого фараона!

Старик расхохотался:

— Нечего сказать — вошел в роль!

Он пощипал свои уши, продолжая смеяться. Потом посерьезнел:

— Все это хорошо. Но только в театре. Несколько наших ребят провалились потому, что решили, что они актеры. А жизнь — не подмостки. И разведчик — не первый любовник. Твоя новая роль должна стать твоим вторым существом. И только тут, — он постучал себя по груди, — скрытый от всех, ты останешься самим собой. Я слышал про один случай — это было еще во время войны: очень опытный и башковитый разведчик попался только потому, что у него радостно засверкали глаза, когда ему внезапно сообщили о крупной победе войск его страны. Впрочем, ты, кажется, в этих советах не нуждаешься.

Старик встал из-за стола, подошел к распластавшейся по всей стене политической карте мира. Отступил от карты на несколько шагов:

— Да, Карл Маркс снова мог бы сказать: «И вот кипит весь котел чародейки-истории». Как ты думаешь, Рихард, фашизм в Германии — это серьезно и надолго?

— Думаю: серьезно и надолго.

Берзин вернулся к столу.

— Однако многие считают, что он недолговечен.

Рихард пожал плечами.

— Может быть, я ошибаюсь… Но фашизм и Гитлер возникли не сами по себе.

Павел Иванович оценивающе посмотрел на него.

— Однако в Германии имеются мощные антифашистские силы. На выборах в рейхстаг в ноябре прошлого года компартия получила без малого шесть миллионов голосов.

— Но нацистская партия весной того же прошлого года — больше тринадцати миллионов, — возразил Рихард. — И дело совсем не в голосах.

— А в чем же?

— В том, что германский рабочий класс, как и прежде, расколот. Ведь до чего дошли социал-демократы — руководители многих профсоюзов: просят у Гитлера свидания, чтобы обсудить, как им лучше сотрудничать с фашистами! — Зорге начал злиться: «Неужели Старик не понимает этого?»

— Значит, все дело в продажных лидерах профсоюзов и социал-демократии? — не унимался Берзин.

— Не только. Хоть они и раскололи рабочий класс. Главное в том, что значительная часть трудящихся, крестьянство, мелкая буржуазия попались на удочку нацистской пропаганды, — стараясь говорить спокойно, стал объяснять Рихард. — Гитлеровцы умело пользуются оружием социальной и национальной демагогии. Людям труда они сулят более высокие заработки и участие в прибылях предприятий. Безработным — работу. Лавочникам и ремесленникам — снижение налогов. Крестьянам — увеличение наделов земли и списание всех налогов. К тому же эти посулы приправлены национализмом, пышнословием о превосходстве арийской расы и великом предназначении Германии.

— Значит, демагогия и идеология, растлевающая умы?

— Да. Плюс сила: до зубов вооруженные «шутцштаффельн» — охранные отряды СС, отряды «штурмабтейлунген» — штурмовиков, полиции, вспомогательной полиции. И, конечно же, финансовая и политическая помощь Гитлеру со стороны промышленников.