— Прошу вас, доктор Зорге, подождать в соседней комнате, — холодно говорит штурмбаннфюрер.

«Что это значит?»

Комната пустая. Только потертый диван и стол. На столе чернильница. Рихард подходит к двери.

Прислушивается. За дверью — мерные шаги. Так ходит часовой на посту. «Неужели ловушка?» Может быть все. Главное — держать себя в руках.

Время тянется медленно. Минуло пять минут. Десять. Двадцать… Это уже что-то определенное…

Дверь распахивается.

— Доктор Рихард Зорге? Штурмбаннфюрер просит вас.

Чиновник встает из-за стола, протягивает Рихарду бланк.

— Пожалуйста, господин корреспондент: ваше удостоверение.

Но это было еще не все. «Федерация журналистов рейха», официальная и полностью контролируемая нацистами, созданная вместо всех разогнанных журналистских организаций Германии, должна была дать в честь нового заграничного корреспондента «прощальный ужин». Это была новая, установленная Геббельсом традиция, нарушать которую не следовало.

Рихард шел на ужин с чувством тревоги. Какие неожиданные встречи ожидают его?

В актовом зале Палаты печати собрались представители крупнейших газет.

Шеф федерации познакомил его с японскими журналистами.

— Отныне доктор Зорге — ваш коллега. Любите его и жалуйте!

Японцы ответили улыбками.

Зал был заполнен, столы накрыты, бутылки откупорены. Но все кого-то ждали. Наконец по лестнице прогромыхали шаги. По обеим сторонам двери встали эсэсовцы в черных мундирах. И тотчас в зал вошли долговязый Эрнст Боле, государственный секретарь министерства иностранных дел рейха, и сам министр пропаганды Иозеф Геббельс, скособоченный, колченогий карлик. Эти фигуры одна подле другой выглядели комично, как цирковые Пат и Паташон. Но Рихарду было не до смеха. Что означает столь высокий визит?

Геббельсу пододвинули специальный стул с высоким сиденьем, как детям в парикмахерской. Он вскарабкался на него — и «дружеский вечер» начался.

Министр поднял бокал.

— За ваше здоровье и ваши успехи, доктор э… — Ему подсказали. — Доктор Зорге! Мы даем вам нашу визу, так как уверены, что вы будете достойным пропагандистом идей фюрера и германской нации в столице дружественной Японии!

Что ж, эта дополнительная «виза» была совсем не лишней для советского разведчика.

30 июля Зорге передал в Москву:

«Я не могу утверждать, что поставленная мною цель достигнута на все сто процентов, но большего просто невозможно было сделать, а оставаться здесь дольше для того, чтобы добиться еще других газетных представительств, было бы бессмысленно.

Так или иначе — надо попробовать, надо взяться за дело. Мне опротивело пребывать в роли праздношатающегося. Пока что могу лишь сказать, что предпосылки для будущей работы более или менее созданы. Рамзай. 30 июля 1933 года».

Да, его почти двухнедельное пребывание в гитлеровской Германии было лишь подготовкой к предстоящей операции.

Но путь в Токио теперь был открыт.

Полковник Номура включил электрический вентилятор и откинулся в кресле. Его полное, рыхлое лицо покрывала испарина. Кончики коротких пальцев нервно бегали по краю обитого зеленым сукном стола. Шеф второго отдела токийской контрразведки переживал в эти дни один из тех приступов бессильной ярости, против которых не было никаких лекарств, кроме времени.

Последние недели ему явно не везло. Прежде всего эта дурацкая история со сгущенным молоком. Провалился старый, опытный японский агент, который работал в Европе еще с конца первой мировой войны. Погибла отличная резидентура, и все из-за случайной оплошности, которую, казалось бы, невозможно было предусмотреть.

Вместе с женой и сыном этот человек регулярно ездил из Брюсселя в Париж, куда он привозил секретную информацию об английском военно-морском флоте. Каждый раз полицейские на границе осматривали его багаж; и поскольку они не находили ничего подозрительного, его беспрепятственно пропускали. И надо же было случиться, что один из сотрудников таможни, опытный контрразведчик, осматривавший его вещи, оставил свои отпечатки пальцев на банке со сгущенным молоком. Когда агент появился на границе во второй раз, контрразведчик обратил внимание, что путешественник вез все ту же банку. Офицер задержал семейство и исследовал банку. Это все погубило. Банка имела двойное дно, в котором находились важнейшие сведения. Номура уже послал за ними в Париж своего специального курьера. Но тому пришлось вернуться ни с чем.

История с банкой была лишь началом целой цепи его злоключений. Англичане поймали и еще одного его старого агента — известную оперную певицу, которая, совершив успешное турне по Америке, не успела уследить за капризами европейской моды. На границе какому-то сверхбдительному офицеру бросилась в глаза ее накрахмаленная нижняя юбка, каких тогда уже давно не носили в Европе. Певицу задержали. Юбку обработали химическими реактивами. Она сплошь была покрыта тайнописью.

Сколько дерзкого воображения, фантазии и энергии убил Номура, готовя эти операции! Начальство не раз восхищалось его гением. Сам великий Мицуро Тояма одобрительно хлопал его по плечу: «У вас блестящее будущее, полковник!..»

Номура подставил лицо под струю воздуха, которую гнал вентилятор, но не почувствовал никакого облегчения. Его взгляд был устремлен на маленький листок бумаги, одиноко белевший на зеленом поле стола. На этом листке было написано всего лишь две цифры. Но именно они и не давали ему сейчас покоя.

В течение нескольких недель Служба перехвата сообщала о появлении в Токио анонимного радиопередатчика. Хотя он и работал на любительском диапазоне, но для разведки сразу стало ясно, что это не любитель. Таинственный радист регулярно слал короткие шифрованные телеграммы, содержание которых все еще оставалось загадкой. Сотрудники шифровального отдела дни и ночи напролет безуспешно бились в поисках ключа. Но все было напрасно. Сегодня незнакомец снова вышел в эфир. Две цифры на листке бумаги означали время начала передачи и количество переданных знаков.

Злополучным передатчиком уже заинтересовались во втором отделе генерального штаба — главком японском разведывательном центре. Слухи о его существовании дошли до руководителей «Черного дракона». Генерал Осава, который еще совсем недавно говорил о Номуре, как о новой восходящей звезде на шпионском небосклоне, смотрел теперь на него с нескрываемым презрением. И Номура прекрасно понимал, что другого он не заслуживает. Появление неопознанного передатчика в самом сердце империи было дерзким вызовом японской контрразведке — этой мощной организации, стоящей на страже секретов Страны Восходящего Солнца.

Более чем половину своей жизни провел Номура в этом тайном мире рыцарей плаща и кинжала. Это был особый мир со своими законами, обычаями и философией. Здесь не любили поражений и привыкли к победам. Здесь не любили считать деньги, и, когда того требовало «дело», отдельные операции обходились в десятки миллионов иен. Японские агенты работали в Европе и Америке, на Ближнем Востоке и в Австралии. Они наводнили Китай и Приамурье, пытались просочиться через границы Советской России. Они выведывали, выслушивали, покупали и похищали чужие политические и военные секреты, составлявшие высшие государственные тайны.

Чего стоит только один полковник Доихара — этот дальневосточный Лоуренс, на счету которого были такие «дела», как организация восстания войск китайского генерала Ши Ю-саня в Северном Китае, похищение бесславного потомка последней китайской династии Генри Пу И, посаженного затем японцами на императорский престол в Манчжоу-Го. За каких-нибудь пять-шесть лет Доихара совершил головокружительный путь от полковника до генерал-лейтенанта. Это он создал в Маньчжурии гигантский диверсионно-разведывательный аппарат, который готовил и снаряжал отряды из белогвардейцев для переброски на территорию Советской России. Известный белогвардейский атаман Семенов и царский генерал Кислицын были у него мальчиками на побегушках.