— Это Алексей Григорьевич, — сказал Анатолию Виктор Мокеев, заменявший тогда надолго заболевшего секретаря. — У него к тебе важный разговор. — И вышел из комнаты.

Поначалу предложение работать в органах государственной безопасности показалось Кочергину просто недоразумением. Он отнекивался, приводил разные доводы, сослался на то, что без пяти минут инженер.

— А я инженер с десятилетним стажем, — весело возразил Алексей Григорьевич и уже серьезно объяснил Анатолию, что органы государственной безопасности нуждаются именно в таких, как он, ребятах, прошедших рабочую закалку, школу армии и комсомола, вооруженных хорошими знаниями, в том числе и техническими. В подтверждение рассказал, не раскрывая, разумеется, подробностей, историю о том, как серьезная, тщательно подготовленная вражеская операция была успешно предотвращена в значительной степени потому, что один из сотрудников госбезопасности оказался дипломированным специалистом в области судостроения.

Уже сдаваясь, Анатолий неуверенно спросил:

— Что я отцу-то скажу?

— А так и скажешь, — ответил чекист. — Дмитрий Васильевич знает о нашем разговоре. Мы с ним советовались, как с членом райкома партии.

...Несколько лет спустя Кочергин узнал, что всего лишь два месяца спустя после этого разговора подполковник государственной безопасности, которого он знал лишь по имени и отчеству — Алексей Григорьевич, погиб при исполнении служебных обязанностей.

Быстро пролетела преддипломная практика, последние зачеты, защита. После положенного отпуска, проведенного им впервые в жизни не в «родовом имении Кочергиных» (так отец называл крохотную, в восемь дворов, деревеньку в Вологодской области, где родился), а на Черном море, Анатолий явился в здание на площади Дзержинского.

Когда Кочергину поручили работать с Корицким, ему было тридцать лет, шесть из которых он уже пребывал на службе в органах государственной безопасности. Годом раньше он участвовал, совместно с работниками Московского уголовного розыска, в ликвидации банды крупных валютчиков, главарь которой, некий Мокрецов, был связан с иностранной разведкой. На заключительном этапе операции Мокрецов с двумя ближайшими подручными, старыми, матерыми рецидивистами, пытался бежать, а при задержании оказал отчаянное вооруженное сопротивление: терять ему было нечего. При обезвреживании опасных преступников особо отличились старший лейтенант милиции Виктор Богданов и старший лейтенант госбезопасности Анатолий Кочергин. Оба они были награждены орденом Красной Звезды и повышены в звании. О Богданове позднее появился очерк в «Вечерней Москве». Фамилия Кочергина в нем даже не упоминалась.

— Привыкай, — после поздравлений сказал тогда Анатолию Владимир Николаевич Ермолин, Вээн, как его называли между собой молодые сотрудники. — Ордена будете носить по праздничным дням. Когда станете ветераном, лет эдак через тридцать...

Введя Кочергина в курс дела Корицкого, генерал вручил ему билет в научный зал Ленинской библиотеки и предлинный список специальной литературы.

— Будьте любезны, Анатолий Дмитриевич, все это проштудировать. Представьте, что вам предстоит строгий экзамен по вашей старой специальности. Кроме того, — добавил Ермолин, — вам сегодня привезут те книги и рефераты, которые у вас всегда должны быть под рукой. Для освежения памяти.

Неделю Кочергин не появлялся на службе, только читал — и дома, и в строгом двусветном зале Ленинки — книги и статьи в технических журналах по предмету, знание которого, как ему казалось, уже никак не могло потребоваться (несмотря на былые заверения Алексея Григорьевича) в чекистской работе.

— Вы должны не только контролировать встречи Корицкого и направлять их в оперативном плане, — сказал Ермолин, — но и хорошо разбираться в сути технической проблемы, которой он занимается много лет. Наши шаги будут рассчитываться в прямой зависимости от того, что выдаст лаборатория Корицкого завтра. Но мы должны не только ждать, но и предвидеть его успехи, равно как и неудачи. У вас есть и другая задача, — подчеркнул Владимир Николаевич, — воспитательная. Корицкий совершил деяние, за которое, он еще будет держать ответ перед судом, и знает это. Но он пережил тяжкое потрясение, сам пришел с повинной. Мне хочется верить, что он искренне раскаялся и сделает все, чтобы искупить свою вину. Помогите ему в этом. Держитесь с ним не как с изобличенным преступником, а с человеком, ну... как это сказать? Перенесшим тяжелую болезнь, что ли...

Кочергин жадно впитывал указания своего начальника. Молодой чекист высоко ценил каждое общение с Владимиром Николаевичем, ибо это была школа чекистского мастерства, партийной принципиальности, уважения и доверия к людям, личной скромности и какого-то не понятного еще для Кочергина умения проникать в самые изощренные замыслы врага.

— О чем думаете, Анатолий Дмитриевич? Я сказал: помогите Корицкому пережить его потрясение. Это нужно для дела и просто по-человечески.

— Понял вас, Владимир Николаевич.

— Чтобы квалифицированно работать с бывшим партнером Баронессы, завтра в девятнадцать ноль-ноль посетите Осокина на квартире. Я с ним договорился, он ждет вас. Он будет консультировать вас по сложным вопросам. Но и вы не подведите нас перед ученым мужем своими познаниями в металлургии.

...В назначенное время Анатолий Кочергин позвонил в дверь с начищенной медной дощечкой, на которой было выгравировано: «С. А. Осокин». Открыла высокая молодая женщина с темными, рыжеватыми волосами и строгими карими глазами.

— Здравствуйте, вы — Кочергин, — даже не спросила, а констатировала она. — Отец ждет вас в кабинете.

Анатолий почему-то смутился. Дочь ученого представлялась ему не такой. А какой «не такой»? Этого он объяснить себе не мог.

Светлана была предупреждена отцом, что к нему придет инженер Кочергин. Специалистов отец принимал у себя дома не так уж часто. Случаев таких она, во всяком случае, не помнила, а потому, открыв дверь, взглянула на Кочергина с известным интересом, правда, настолько хорошо скрытым, что гость ничего не заметил.

Перед ней стоял худощавый парень несколько выше среднего роста, как ей показалось, лет двадцати пяти, одетый в недорогой пиджак и темную водолазку. Глаза у пришедшего были серые, а волосы пепельные. На левой скуле синел рубчиком небольшой шрам — его оставила хоккейная шайба в бытность Кочергина защитником заводской команды. На лацкане поблескивал институтский ромбик.

Завидев Светлану, гость смущенно улыбнулся и — забыл сказать, кто ему нужен, вернее, от некоторой растерянности не успел. Светлане это показалось забавным. В прихожей, при свете, она разглядела, что Кочергину не двадцать пять, а все тридцать, и тут же рассердилась на себя за то, что слишком уж много вынимания уделяет этому ничем не примечательному инженеру, потому и пригласила его зайти с излишней сухостью.

Разговор с ученым был продолжительным и для Кочергина нелегким. Сергей Аркадьевич, как понял Анатолий, устроил ему сущую проверку.

— Когда вы закончили институт? — спросил он в конце беседы.

— Шесть лет назад.

— Что ж, перезабыли вы, к счастью, не все. — Осокин вдруг улыбнулся, и Кочергин облегченно вздохнул. — Здесь оттиски моих последних статей, — Осокин протянул молодому человеку папку с бумагами. — Они еще не опубликованы. Вам нужно ознакомиться с ними. Для успеха вашей миссии.

Больше между ними не было сказано о подлинной задаче Анатолия ничего, и чекист был безмерно рад, что маститый ученый столь тактично и умно ввел его в курс дел и проблем института. Такт, видимо, был семейной чертой в характере Осокиных. За три часа Кочергин ни разу не ощутил ни проявления жизнеактивности внука (о его существовании он был предупрежден), ни женской любознательности дочери. Светлана Сергеевна появилась в кабинете лишь один раз — принесла чай с ватрушками и проследила, чтобы отец принял какое-то лекарство.

Домой Анатолий вернулся чрезвычайно довольным. Тут же позвонил Турищеву и доложил о встрече с Осокиным. Григорий Павлович подтвердил капитану, что тот ближайшие дни может работать по намеченному графику с литературой. Ранее они условились, в какие часы ежедневно Анатолий будет находиться у себя на квартире, чтобы с ним, в случае чего, можно было связаться.