Да, все это оставалось позади, и возврата быть не могло.

Летний зной под жестяной крышей очередного наблюдательного пункта, дождливая ночь, промокший насквозь плащ и маячащая впереди фигура «клиента», визг терзаемых на вираже покрышек, бессонные ночи и холодные, одинокие утра, когда все еще спят и долго еще будут спать. «Ох, рано встает охрана…» Долгая, на метро и трамвае, дорога в институт и обратно, занятия на кухне коммуналки, экзамены, бессонница, ставшая привычной, потрескивающая рация и свист тональных сигналов в ней, «травля» на базах и глаза, покрасневшие от оптики ночного видения, возвращение домой под утро промозглым осенним днем, инструктажи перед выходом на пост и писанина после окончания смены, надутые физиономии в парткоме Управления, череда быстро сменявших друг друга начальников, изредка хороших, но чаще — плохих, лица немногих друзей и многих товарищей — девять лет жизни.

Я в последний раз подошел к двери отдела. Изнутри она открывалась не как снаружи, не надо было… потом… Нужно было просто…

Я вышел и плотно закрыл за собой дверь «семерки».

21 сентября 1967 года я вышел на работу в 1-е отделение 1-го отдела 5-го Управления. Вошел в «Дом», поднялся на пятый этаж к Лебедеву.

Вскоре я заметил, что стучать в дверь здесь не принято: начальству всегда или почти всегда звонят, спрашивая разрешения зайти, но не стучат никогда.

«Пойдем, отведу к ребятам». Пришли в комнату 547, в которой мне предстояло трудиться. В комнате было трое. Лебедев представил меня, продребезжал в мой адрес что-то любезное, сказал заглянуть через полчаса и, окутанный табачным дымом, удалился. Я хорошо помню всех троих и сейчас.

Федор Иванович К., темноволосый, с большими залысинами, живыми цепкими глазами, хорошо сложен, широкие запястья — признак физической силы. Видно сразу, что неглуп и непрост, даже хитер. Сдержан, ироничен, пытается выглядеть интеллигентнее, чем есть на самом деле, и не без успеха: дает о себе знать определенная внутренняя культура. Не употребляет бранных выражений, опрятно одет, свежая сорочка. Участок работы — культурно-общественный обмен (я понятия не имел, что это такое, но именно «обмен» мне и предстояло унаследовать от Федора Ивановича; как крупно мне повезло, я, конечно, не понимал).

Анатолий Сергеевич С. Позже я узнал, что иначе, чем «Черный» его в Управлении за глаза и не звали: черноволосый, смуглый, весь какой-то кубический, налитой огромной физической силой, которая так и прет из него. Движения быстрые, ходит почти бегом, шепелявит, речь малограмотная, манеры жуткие — может в любую минуту почесать самые неожиданные места, беспрестанно цвыкает зубом, всегда лезет посмотреть через плечо пишущего или читающего, вмешивается в любой разговор, перебивая говорящих и только что не расталкивая их руками. По телефону обычно орет, орать любит, и работать в одном с ним кабинете очень нелегко. Мгновенно тишает и вообще меняется в присутствии любого начальства — черта, которая меня сразу насторожила, и не зря, ох как не зря! Участок работы — спорт.

Владимир Иванович К. — здоровенный, почти лысый, лицо и движения, как у крупной человекообразной обезьяны. Добрый, всегда готов расплыться в улыбке, в разговорах часто поминает Вену, где работал недолго по линии ПГУ, из которого, судя по всему, его «попросили». Тоже шумный, но не скандальный. Судя по всему, из интеллигентной семьи, брат — довольно известный музыкант из Большого. Единственный из работающих в комнате немного говорит по-английски, но мои пижонские попытки «потарахтеть на языке» не поддерживает — стесняется. В одежде и манерах признаки некоторой потрепанности. Участок работы — некоторые из институтов общественных наук.

Все трое — выходцы из 2-го Главного управления, которое, как и другие подразделения КГБ, «делегировало» часть своих сотрудников в новое 5-е. Мои соседи по комнате принадлежали к старшему поколению чекистов, у каждого 15–17-летний стаж работы в КГБ, они считались грамотными агентуристами. Для таких, как они, перевод в новое Управление означал повышение по службе и какие-то перспективы на будущее, а для таких, как я, — новичков в агентурной работе — вообще начиналась новая жизнь.

Итак, участок работы агентуриста-контрразведчика, мой «культурно-общественный канал» представлял собой вот что:

Союз советских обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами, где работало около 200 человек в Москве и почти столько же в многочисленных представительствах за рубежом на должностях от советника посольства до зав. библиотекой или фильмотекой в местном Доме науки и культуры СССР. Ежегодный приезд иностранцев — 500–700 человек.

Курсы русского языка ССОДа при МГУ: ежегодно там учились примерно 50 человек из различных стран мира, на учебу их направляли местные общества дружбы с СССР, иногда компартии.

Такие же курсы, но летние, трехмесячные, при МАДИ, тоже по линии ССОДа, куда приезжало человек по 300 ежегодно.

Комитет защиты мира — сотрудников человек 50, приезд иностранцев небольшой — человек 200 в год.

Комитет советских женщин: сотрудников человек 20, приезд иностранцев — не более сотни в год, считая участников различных форумов, съездов и прочее.

Институт государства и права АН СССР — около 200 сотрудников и совсем пустяковый выезд-приезд.

Что требовалось от меня и как я должен был вести контрразведывательную работу на этом не самом «остром» и важном участке?

Я должен был установить (или получить в наследство) «официальные контакты» с представителями руководства этих ведомств на предмет обмена с ними (читай — получения от них) нужной мне информации. Чем доверительнее такие контакты, тем большим влиянием в «обслуживаемом» ведомстве обладает куратор КГБ. Как руководители, так и кураторы — люди разные и по характерам, и по взглядам, порой притираются друг к другу годами, и по-настоящему крепкие рабочие отношения складываются нечасто: руководители учреждений и ведомств — люди номенклатурные, и чаще всего опасаться КГБ им нечего, а иные не прочь и поэпатировать некогда страшную организацию. В отместку уж очень озлобленный куратор может накатать «телегу» в ЦК, а его начальство эту «телегу» поддержит и доложит в соответствующий отдел Центрального Комитета, откуда может посыпаться и «град из кирпичей».

Официальные контакты необходимы и с руководителями подразделений ведомства — в ССОДе это были заведующие территориальными и другими отделами: кадров, выездов и прочими. КГБ интересовалось выездами советских граждан за рубеж почти столько же, сколько и приездами иностранцев в страну — не только с намерением кого-то на чем-либо поймать, но и стремясь получить от выезжавших информацию самого разного рода. Контакты разной степени доверительности устанавливались со многими выезжавшими.

С каким бы недоверием или даже пренебрежением ни относились штатские или спецслужбисты к многочисленным «экшн» фильмам и книгам, непосвященные именно из них черпают представление о работе спецслужб как о непрерывной цепи операций, гонок, стрельбы и т. д. Все эти атрибуты тоже, конечно, имеют место, но главная цель — Знание. Знание противника, методов его работы, знание той или иной страны и ее политико-экономических реалий, а также прогноз на завтра, послезавтра. Знание сколько-нибудь известных людей во всех областях жизни своей или чужой страны — их привычки, образ жизни, планы, карьера, связи, любые данные, которые могут в определенный момент быть использованы либо для компрометации этих людей, либо для оказания на них нужного влияния, либо для выдвижения их на нужные кому-то рубежи. Такие знания добывают и копят годами, десятилетиями. Их подновляют и пересматривают, подгоняют под сегодняшнюю или послезавтрашнюю обстановку, видоизменяют, чтобы сделать кому-то приятными или чтобы кого-нибудь напугать. Главное — иметь их. Они стекаются к вершинам спецслужб из периферийных точек страны, с погранзастав, из зарубежных резидентур и радиоперехватов, их получают от своей, местной и зарубежной, агентуры, из дружественных спецслужб и от людей, внедренных в спецслужбы противника. Профессионалы всегда пользуются термином «информация», но мне кажется, что на определенном уровне накопления можно говорить именно о Знании.