Навстречу Гильдебрандту торопливо шагал унтер–штурмфюрер Белинберг.

Вид у заместителя начальника гестапо был сконфуженный, точно он ожидал нагоняя.

— Ну? — нетерпеливо и капризно спросил Гильдебрандт. — Много пленных? Вы захватили Бородача?

— Пленных нет, господин гауптштурмфюрер.

— Неужели никто не сдался? Все убиты?

— Никого нет, ни живых, ни мертвых… Как будто сквозь землю провалились.

— Как?! — вскрикнул Гильдебрандт. Его заместитель пожал плечами.

— Я ничего не понимаю, мы прижали их к самому болоту, они вели стрельбу до последнего момента и исчезли, Я думаю, они ушли через болото.

— И унесли с собой всех раненых, убитых и весь груз, привезенный на трех самолетах? — саркастически спросил начальник гестапо.

— Полагаю, что так.

— Но ведь топь эта непроходима.

— Я ничего не понимаю, господин гауптштурмфюрер. Гильдебрандт зашагал к болоту.

— Потери? — спросил он, не оборачиваясь к шагавшему рядом с ним унтерштурмфюреру.

— Еще не подсчитали. У меня убитых семь человек. Только один наш, остальные — полицаи.

Впереди показались стоявшие и бродившие среди кустов багульника полицаи и солдаты ― невеселые, разочарованные. Все поглядывали на заросли осоки, за которыми поблескивало заплесневевшей водой безграничное болото, лишь кое–где покрытое растительностью.

Гильдебрандт, обозленный, свирепый, шагнул к осоке и сразу же провалился по колено.

— Они прошли немного правей, господин гауптштурмфюрер, — сказал подбежавший фельдфебель Штоф и, протянув руку начальнику гестапо, чтобы помочь ему выйти на сухое место, добавил: — Если хотите, я вам могу показать. По–моему, они загатили болото хворостом, сделали себе дорогу через него.

— Когда же они успели? — тихо и озадаченно спросил Гильдебрандт.

— Я думаю, это было сделано не тогда, когда начался бой, а заранее, господин гауптштурмфюрер. Идемте, если хотите посмотреть. Только осторожнее, их снайперы еще стреляют.

Словно в подтверждение этих слов, над болотом просвистела пуля и со стоном вошла в торфянистую почву. Подбежал сопровождаемый двумя бандеровцами унтер–штурмфюрер Штемберг.

— Что у вас? — с надеждой спросил Гильдебрандт. — Задержали кого‑нибудь?

— Нет. Мы устроили засаду, но никто не подходил. Когда началось тут у вас, кто‑то поджег мост, мы, конечно, открыли стрельбу. Результаты неизвестны. У нас потерь нет. Мост сгорел…

Гильдебрандт захотел посмотреть дорогу партизан, по которой они ушли через болото. Ему все еще не верилось, что это можно было сделать. Но вот он увидел на мягкой почве следы многих ног, свежепротоптанные тропинки.

Затем широкая тропа переходила в черное жидкое месиво, помеченное зелеными вешками. Это и была тянущаяся неровной линией через все болото дорога, вымощенная затонувшим в жиже хворостом ― из грязи и воды то тут, то там торчали кончики сучьев.

Теперь у Гильдебрандта не было сомнений. Бородач не исключал возможности нападения и заранее заготовил себе путь для отхода. Он предусмотрел даже то, что противник, возможно, попытается воспользоваться мостиком через ручей, чтобы зайти ему в тыл, когда он переправится через болото. «Да, надо признать, что Бородач снова перехитрил меня, ― с тоской думал Гильдебрандт, ― операция «Воздушный змей» не удалась… Я схватил только за хвост «змея», да и тот выскользнул из моих рук. Два тюка…»

— Подсчитали потери, — подошел Белинберг. — Шестнадцать убитых, двадцать пять раненых.

— Немцев?

— Четыре… Раненых — семь.

Гауптштурмфюрер гневно взглянул на своего заместителя, но сдержался. Было бы глупо срывать злость на подчиненных. Не Белинберг был тому виной, что у «Воздушного змея» оказался такой колючий хвост.

А по ту сторону топи за густым ольшаником сидел на кочке командир отряда в кубанке и перехваченной ремнями трофейной кожаной куртке, почти до пояса мокрый, измазанный торфянистой жижей. Зажав в кулаке густую черную бороду, Василий Семенович мрачно поглядывал на усталых, облепленных грязью бойцов, проносивших мимо него по болотистой тропе раненых и убитых. Когда Бородач замечал безжизненно повисшую руку, то, словно очнувшись, вздрагивал и хрипло спрашивал: «Кто?»

Ему отвечали, называя имя погибшего бойца, и он кашлял, вертел головой.

Затем появились бойцы, несшие хорошо упакованные и обвязанные тюки.

Перед бородатым командиром отряда остановился капитан Серовол. Одной рукой он придерживал висевший на груди автомат, другой вытирал грязь и пот с лица. На лбу у него прилипло, словно углем нарисованное, колечко курчавого чуба.

— Ну, что скажешь, глаза и уши? — не подымая на него взгляда, спросил командир.

— Переправа закончена, Василий Семенович. Забрали всех раненых и убитых. Кроме Селиверстова. Он погиб в первую минуту, и подобрать не удалось. Из грузов — недостает двух тюков.

— Третий парашютист?

— Не нашли. Никто не видел даже.

Бородач сморщил лицо, точно собирался заплакать, завертел головой.

— Позор, капитан! Столько мужиков, отряд целый, а девчонку бросили на произвол судьбы… Где твой почтарь, тот, что к Камню ходил?

— Москалев… Неизвестно. Я полагаю, он наскочил на немцев и был убит. Только так можно объяснить те выстрелы, какие мы слышали еще минут за десять до нападения.

— Позор, позор… Головы нам с тобой надо поснимать, товарищ начальник разведки, за такую встречу.

Молодой командир стоял, сурово сжав губы.

— Ладно! — махнул рукой Бородач. — Об этом еще будет у нас разговор. А сейчас ответь мне только на один вопросик…

Он умолк, ожидая, пока два партизана, тащившие небольшой тюк, пройдут мимо ― разговор, затеянный им с начальником разведки, не предназначался для других ушей. Но партизаны, поравнявшись с тем местом, где стояли командир отряда и начальник разведки, опустили тюк на кочку, чтобы передохнуть. Это были командир взвода Ковалишин и Юра Коломиец. На левой руке у Юры ниже локтя белела окровавленная повязка. Было заметно, что боец обессилел, и именно ради него взводный решил сделать эту остановку. Сам Ковалишин, несмотря на то, что так же, как и другие, был почти с ног до головы залеплен грязью, каким‑то чудом сохранял подтянутый, бравый вид.

— Что, хлопцы, хорошо нагрели нам сегодня холку немцы и полицаи? — невесело улыбаясь, спросил капитан.

— Нагреть нагрели, а все‑таки не мы, а они остались в дураках, — рассудительно ответил Ковалишин.

— Не говори гоп… — как бы про себя буркнул Бородач.

— Селиверстов погиб… — тоскливо сказал Коломиец. — Даже не верится.

— Не верится! — согласился Ковалишин. — Хороший был боец, дисциплинированный. — Он взялся за ремни тюка, но, видимо, вспомнив что‑то, обеспокоенно повернулся к начальнику разведки. — Товарищ капитан, что, неужели третьего парашютиста так и не нашли?

— Пока не нашли.

— Вот беда! Несчастье прямо… Давай, Художник! Терпи, сейчас тебя сменят, поскольку ты с одной рукой.

Бородач выждал, пока бойцы отойдут.

— Так вот, мой вопрос к тебе, капитан. Мне нужно знать точно: Гильдебрандт сам, своею башкой допер, что мы должны были этой ночью на болоте самолеты встречать, или у него есть свой человек в нашем отряде?

— Определенно не скажу. Сам ломаю голову.

— Это не ответ. Тем более для начальника разведки.

— Дней пять мне надо. При условии…

— Какое еще условие? — сердито спросил командир, подымаясь на ноги.

— Если вы сегодня же отдадите приказ о подготовке отряда к ночному нападению на какой‑нибудь из ближайших немецких гарнизонов.

Бородач пытливо посмотрел на своего начальника разведки.

— Тебе нужна липа?

— Конечно. Для дезинформации. Проверим…

— Это можно. Хитростью хочешь взять… Думаешь, получится?

— Попробую.

Они медленно шли по вязкой тропе. Бородач вдруг остановился.

— Слушай, а не пошутил ли с нами этот твой почтарь? А что, время у него было… Взял да и подвел гауптштурмфюрера прямо к болоту. А?

— Нет, Василий Семенович, — после короткой паузы решительно заявил капитан. — На Москалева не похоже.