Г.П.ЮРГЕНС: Против Володарского выступали усиленно. Он не мог подойти к мотору. Железнодорожник провел его через другие ворота тайком от митинга. Я поехал кругом, к Смольному за Зиновьевым, предупредить его, чтобы он на товарной станции не выступал, ибо настроение там у людей опасное. В Смольном узнали, что Зиновьев на фарфоровом заводе. Из Смольного около семи часов вечера поехали на фарфоровый завод. Я перед этим сказал Володарскому, что у меня мало бензина, на то он ответил: "Доедем и там достанем".

Мы приехали в районный Совет около фарфорового завода. Туда зашел Володарский и находился там минут восемнадцать. Мимо нас проехал Луначарский. Одна из женщин, сопровождавших Володарского, остановила Луначарского и о чем-то с ним говорила. Потом вышел из Совета Володарский и женщина сказала ему, что Зиновьев на фарфоровом заводе. Мы поехали дальше: Володарский и с ним две женщины. Едва доехали до "Кассы" — бензин кончился. Я сказал об этом Володарскому. Он вышел из машины с женщинами и хотел идти в районный Совет.

Когда мотор остановился, я заметил шагах в двадцати от мотора человека, который на нас смотрел. Был он в кепке темного цвета, темно-сером открытом пиджаке, темных брюках. Сапог не помню. Бритый, молодой. Среднего роста, худенький. Костюм не совсем новый, по-моему, рабочий. В очках не был. Приблизительно 25–27 лет.

Когда Володарский с женщинами отошел от мотора шагов тридцать, то убийца быстрыми шагами пошел за ними и догнав их, дал с расстояния приблизительно трех шагов три выстрела. Направил их в Володарского и женщин, которые с тротуара убежали к середине улицы, а убийца побежал за ними. Женщины побежали к Совету, а Володарский, бросив портфель, засунул руку в карман, чтобы достать револьвер. Но убийца успел к нему подбежать совсем близко и выстрелить… в грудь.

Володарский, схватившись рукой за грудь, направился к мотору, а убийца побежал по переулку по направлению к полям. Когда раздались первые выстрелы, то я испугался и спрятался за мотор. У меня не было револьвера.

Володарский подбежал к мотору. Я поднялся к нему навстречу и поддержал его. Он стал падать. Подбежали его спутницы. Посмотрели, что он прострелен в сердце. Потом я слышал где-то за домом был взрыв бомбы.

Володарский скоро умер. Минуты через три. Ничего не говорил, ни звука не издавая.

Через несколько минут к нам подъехал Зиновьев, мотор которого я остановил.

…Когда я увидела, что Володарский уже мертв, я подняла голову, оглянулась и увидела в пятнадцати шагах от себя и в нескольких шагах от конца дома-кассы по направлению Ивановской улицы, стоящего человека. Этот человек упорно смотрел на нас, держа в правой руке, поднятой и согнутой в локте, черный револьвер…

Был он среднего роста, плотный, приземистый, в темно-сером полотняном костюме и темной кепке. Лицо у него было очень загорелое, скуластое, бритое. Ни усов, ни бороды. На вид лет тридцати. Кажется, глаза не черные, а стального цвета. Брюки, мне показалось, были одинакового цвета с пиджаком. Навыпуск. Как только он увидел, что я на него гляжу, он моментально сделал поворот и побежал. Я закричала: "Держите!" Вскочила и побежала за убийцей по Ивановской улице. Услышала крик нашего шофера: "Караул!…

Увидела впереди себя сначала двух, а потом нескольких человек. Показывала им, куда бежать. Кричала: "Налево! Держите!" Все побежали к дверям дома-кассы и в калитку этого дома. В калитке встретила чиновника и откуда-то слышала голос: "Не беспокойтесь, уже позвонили".

Я вернулась к Володарскому. Едва я успела склониться над ним, как к нам вплотную подъехали два автомобиля. На одном из них — Зиновьев, а на другом — какие-то солдаты. Тело Володарского положили в последний автомобиль и повезли в амбулаторию Семянниковской больницы. Там нас долго не пускали. Дверь открыли только через 10–15 минут. Вышел человек в военной форме. Взглянул на Володарского и сказал: "Мертвый. Чего же смотреть…"

Мы все запротестовали. Потребовали докторского осмотра. Носилки. После долгих споров вышла женщина — врач, едва выглянула и сказала: "Да, умер, надо везти". Я горячо настаивала на осмотре ран. Кое-как расстегнув костюм, докторша осмотрела рану в области сердца. Пыталась установить, навылет ли прострелен Володарский. Результата я не услышала.

Я не помню, чтобы Володарский после первого выстрела обернулся и бросил ли портфель.

Предъявленный мне шофер Петр Юргенсон имеет большое сходство с убийцей: лицом, особенно скулами, глазами и взглядом, ростом и всей его фигурой. Несмотря на большое сходство, я не могу утверждать, был ли убийцей Петр Юргенсон.

Предъявленного мне мальчики Ивана Федоровича Никифорова решительно не признаю за убившего, также не видела его во время убийства и погони за убийцей по улице.

Допрошенный Павел Михайлович Пещеров заявил:

…Гоц вышел из ванной посвежевший, тщательно выбритый. Благоухал запах дорогого одеколона. Настроение великолепное. Давно не ощущал такого прилива сил. Дела не отягощали, большей частью они совершались чужими руками.

Абрам Рафаилович постоял перед шифоньером. Неторопливо перебрал галстуки. Темносиний в белый горошек, пожалуй, будет в самый раз. Гоц старался следить за собой. Питер — не сибирская каторжная тюрьма, где ходили в бесформенных балахонах из мешковины и голова, выбритая по-каторжному наполовину, мерзла. В Питере больше встречают по одежке…

Хлопнула дверь, ввалился взлохмаченный, похожий на попа-расстригу, эсер С.П.Постников.

— Убили! Убили Володарского!

Свершилось! Гоц резко отвернулся к зеркалу. Долго и тщательно завязывал галстук. Поправлял отложной воротничок. Отступал на шаг, любовался собой. Постников смотрел на него, как на сумасшедшего.

— А я только вчера столкнулся случайно с ним у Смольного! Вы что-нибудь понимаете, Абрам Рафаилович?

— Вам следует успокоиться, — сухо произнес Гоц, уже овладевший собой. — Эмоции губительны. Относительно всей этой истории я достаточно осведомлен. Ничего из ряда вон выходящего, обыкновенный порыв страстей. Какой-то рабочий, да — состоящий в нашей партии — случайно встретил этого большевистского Цицерона. Не стерпел — как же, ведь перед ним узурпатор и насильник — и разрядил в него револьвер.

Конечно ужасно, но рабочий оказался исключительно нервным, чувствительным. Безусловно действовал в состоянии аффекта. Наверняка какой-нибудь исступленный правдоискатель…

— Н-да. Прискорбно, — горячо отозвался Постников. — Тем более, что на нашу партию может пасть подозрение.

— Партия к этому не имеет ровным счетом никакого отношения. Рабочий попросту одержим идеей террора и действовал на свой страх и риск. — Гоц твердо чеканил слова, но руки его слегка дрожали.

Гоц, что называется, ваньку валял перед Постниковым. Не понимает, что задавать такие вопросы официальному лицу, члену Центрального Комитета, неприлично. Избегая пытливого взгляда Постникова, Гоц закончил мягко, стремясь убедить собеседника:

— Месть. Месть несознательного рабочего. Запутался в трех соснах, не разобрался.

Гоц тут же продиктовал Постникову заявление в газеты о непричастности ПСР к покушению на Володарского. Однако у Постникова осталось впечатление, что Гоц хитрит и, похоже боится случившегося. Возможно, что Абрам Рафаилович и шокирован. Переживает за партию…