Коноплева метнула враждебный взгляд на Константина Усова. Убийцей Ленина, по замыслу ЦК, обязательно должен быть рабочий. Это произвело бы во всем мире фурор и дало бы эсерам повод для открытого выступления против Советской власти.

УСОВ: В пятницу — это стало быть, за неделю до ранения Ленина — мы отправились для исполнения террористического акта.

В буфете, в ожидании митинга, сидя за чаем, я со многими рабочими познакомился и вступил в споры по политическим вопросам. Нам это было категорически запрещено, но я нарушил запрет. Тема, обсуждавшаяся рабочими, была самой жгучей темой для меня: о власти и полномочиях Учредительного собрания, о власти и полномочиях Советов. Мне хотелось разобраться — где правда? На стороне Учредительного собрания? Прослушав речь Ленина, я понял — на стороне Советов. За них стояли все рабочие.

Мне стало понятно, почему с такой легкостью было разогнано Учредительное собрание. В нем за эсеров голосовали такие элементы, которые не носили в себе духа революции и которые не могли творить революции. Учредительное собрание было отвергнуто народов и уступило свое место Советам…

Усов не выстрелил в Ленина. Не оправдал эсеровских надежд. Рабочая рука Константина Усова не поднялась. Пальцы отказались нажать на спусковой крючок револьвера…

Коноплева яростно обрушилась на Усова. Она подозревала его в большевизме, в малодушии, в предательстве. И ошибалась. Сын рабочего Константин Усов просто не верил, что убив Ленина, совершит "святое" дело во имя революции.

— Поймите, — отвечал Усов боевикам, — убить царского генерал-губернатора или министра — это одно. Совсем другое — идти с отравленными пулями против Ленина. Здесь тебя ждет не благодарность, а проклятие всего мира.

Не отрицаю — дрогнул. Дрогнул перед собственной рабочей совестью.

— Ты просто испугался, Костя, — вспыхнула Коноплева, — выветрился из тебя эсеровский боевой дух на большевистском митинге.

— Не перебивай, — зло огрызнулся Усов. — Нутром чую, что убийство Ленина — дело не святое… Раньше царских тиранов и деспотов убивали. А Ленин — разив он тиран? Он тоже социалист, как и мы, только по-иному Россию перекраивает. В интересах рабочего класса и трудового крестьянства.

Кроме Коноплевой, Каплан и Новикова никто из боевиков не осудил Усова за отказ стрелять в Ленина. Все молчали. Мрачные. Насупившиеся. Подавленные.

"Притворное равнодушие. На лицах — непроницаемые маски. Играют в непробиваемых, — подумала Коноплева. — Не верят, что убийство Ленина — святое дело. Не дрогнут ли, как Константин Усов? Впрочем, таких как Усов, в отряде немало".

Федор Зубков из рабочей семьи. С 14 лет на фабрике. Активный участник событий 9 января 1905 года, эсеровский боевик. Царские тюрьмы, каторга, побеги. В октябре 1917 года подружился с Виктором Черновым. Защищал Учредительное собрание. Подбивал на выступление против Совнаркома матросню минной эскадры в Кронштадте. И все же на Зубкова положиться нельзя. — думала Коноплева. — Рабочий. Случай с М.В. Родзянко, с генералом А.И.Крымовым весьма и весьма красноречив…

В Февральские дни 1917 года Федор Зубков стал товарищем председателя Военного Комитета в Луге. Из Ставки поступила телеграмма: "Пропустит ли Луга императорский поезд из Пскова в Петроград?"

Зубков ответил отрицательно. Да еще пригрозил расстрелом Николая II и его свиты, если будут пытаться пробиться через Лугу.

Родзянко каким-то образом узнал об этом инциденте и прислал телеграмму: "Луга. Военный Комитет. Если придет императорский поезд, задержите и дайте мне знать, я приеду".

Зубков ответил председателю Государственной Думы: "В вашем приезде не нуждаемся. Поезд к нам не придет".

Вместо императорского поезда в Лугу пожаловал с казачьими полками генерал Крымов. С ним лужане выдержали настоящее сражение. Зубкову пришлось применить артиллерию. Крымова арестовали и доставили в Петроград. Там он и застрелился.

ЗУБКОВ: Октябрьский переворот Лужский гарнизон поддержал. Вскоре к нам в Лугу заявился теперь сидящий здесь подсудимый Семенов. От имени "Комитета спасения родины и революции" обратился с просьбой, чтобы ему дали отряд солдат для борьбы с питерскими рабочими. Соломон Беленький ответил Семенову, что на Гатчинский фронт, для борьбы с рабочими, Луга не даст ни одного солдата… Драться с рабочим Петроградом мы не желаем. Вот был наш ответ, который не откажется подтвердить Семенов.

….Гоц срочно вызвал меня из Луги в Гатчину. Я сформировал отряд из 25 проверенных членов партии социалистов-революционеров и выехал. В поезде со мной ехали Чернов и Фейт. Когда прибыли в Гатчину, то там уже тлели одни головешки. Офицеры Красновского гарнизона намеревались арестовать Керенского, как путающегося у них под ногами и утратившего реальную власть политика. Я спросил Гоца и Чернова, каковы функции моего отряда? Как хотят его использовать? Оказалось, охранять во дворце Керенского. Он располагался на втором этаже. Он был членом партии эсеров и мы должны были его спасти от ареста. И мы под руководством Семенова устроили Керенскому побег. Переодели его в матросскую форму, посадили на гоночную машину и отправили в Лужский уезд, где он и скрывался почти до самого открытия Учредительного собрания…

Действия Федора Зубкова казались Коноплевой необъяснимыми. То он с Черновым в Петрограде, то охраняет Керенского в Гатчине и помогает бежать, то вместе с большевиком Соломоном Беленьким разоружает казачьи полки в Луге.

Не верит Коноплева рабочим. Непонятна их психология. Впрочем, по-настоящему она в нее никогда не вникала. Стремилась быть на гребне революционной волны. Предугадывать и опережать события. Ее влекли заговоры, закулисная борьба, эффективные террористические акты. Они создали вокруг эсеров, особенно в среде молодежи, ореол героев, пекущихся о благе народа. В партии эсеров можно было одним выстрелом открыть доступ в элиту избранных.

"Зубков — ненадежен, — размышляла Коноплева. — Песенка Усова спета. Семенов не сможет ему доверять… Из рабочих остался один Филипп Козлов, случись осечка — наступит моя очередь выполнить долг перед партией.

Если эсеры хотят возвратиться к власти, нужно убрать с их пути Ленина. Только с его гибелью погибнет и Советская власть".

Свет из окна упал на продолговатое лицо Фанни Каплан. "Какая же она страхолюдина! — Злорадно улыбнулась Коноплева. — Крючковатый нос.

Большие уши. Длинная и тонкая шея. Ощипанная Акатуем гусыня. И чего нашел Новиков в этой узкогрудой фанатичке? — злилась Коноплева. — Таскается за ней по всей Москве. В отряде недавно, а ей уже доверили роль исполнительницы акта покушения. Рекомендуя террористку Семенову, член Военной комиссии при Московском Бюро ЦК партии Иосиф Дашевский многозначительно сказал: "Вполне надежна".

Острый кадык Фанни прикрыт глухим воротником серого клетчатого платья. Сутулая спина, худые плечи. На фоне посветлевшего окна она казалась нахохлившейся птицей. И все же Коноплева понимала, что этой некрасивой, издерганной жизнью и болезнями женщине нельзя отказать в чистоте веры в непогрешимость вождей эсеровской партии, в самоотречении во имя идей народовластия. В глубине и цельности характера. В готовности первой шагнуть навстречу смерти…