— А знаете что? — спросил он, понимая, что пора расставаться. — Вы не запишете мой телефон? На всякий случай.

— На какую букву? Как вас зовут?

— Володя.

— Хорошо, тёзка. Есть авторучка? Я почувствовал себя ханжой и святошей.

Он был медвежатник. Не из тех, кто взламывает сейфы. А из тех, кто действительно охотится на медведей.

И фамилия его была Медведев.

Я долго не мог уразуметь, зачем нужно такому добродушному человеку убивать мишек.

За полтора года нашего знакомства автослесарь Володя Медведев десятки раз приезжал ко мне по вечерам после работы в автосервисе при мотеле. Обязательно привозил с собой бутылку водки.

— Нет, но ты мне скажи, — хрипел он, разливая её по стопарикам, — почему христиане считают, что развод — грех? А если она не может родить? Если бесхозяйственная? С другой стороны, оставлю её — кому будет нужна?

Он видел, что эти разговоры мне тягостны, но продолжал бубнить:

— У меня лежачая старуха мать. Второй год, как сломала шейку бедра. И мать, и жена на моей шее. Из-за них все не могу взять из детдома какого-нибудь пацанёнка, у которого ни папки, ни мамки. Я бы его охотиться научил, рыбачить…

Он пил и не пьянел. Только взгляд останавливался, наливался тоской. Сжимались кулачища, покрытые шрамами от тяжёлой работы.

— За смену надышишься сваркой, выхлопами. Извини, — он выходил к умывальнику в ванной — отхаркаться. А вернувшись к столу, вдруг задавал какой-нибудь нелёгкий вопрос. До сих пор помню, как сказал: «В перерыв ели сосиски в буфете, один жестянщик трепал, что нельзя доказать существование Бога. Ты как думаешь, можно?»

Уходил от меня Володя Медведев поздно. Не очень-то хотелось ему возвращаться в родные стены.

И вот как-то осенью пригласил к себе в гости.

Ехать не хотелось. Но не поехать не мог. Мало того, что Володя периодически чинил мой автомобиль. Он почему-то прикипел ко мне. Хотя ничего общего между нами, казалось, не было и быть не могло. Да и в качестве собутыльника я был ему не по плечу.

…Двухкомнатная квартирка с низкими потолками тесна была Володе Медведеву, самому похожему на медведя. Печать неухоженности, запустения лежала на всём, даже на пыльной медвежьей шкуре, распятой над продавленным диваном.

Сначала он провёл меня на захламлённый балкон, где похвастался огромной пластиковой бочкой, предназначенной для вымачивания в каком-то растворе медвежьих шкур, жаровней с шампурами.

— Скоро будешь есть шашлык из медвежатины. Сам замариную в сухом вине. С луком, перцем и солью.

Он усадил меня в кухне, забросил в морозильник принесённую мною бутылку «Столичной», накрыл на стол. Поставил в центре его половину здоровенного арбуза, банку маринованных маслят. Худющая жена Володи молча разложила по нашим тарелкам дымящиеся сардельки, сняла с плиты кастрюлю отварной картошки и вышла в комнату к лежачей больной.

— В конце недели уезжаю в отпуск, — сказал Володя, нарезая хлеб. — На десять дней. Охотиться на Топтыгина. Задумал — забью зверя, выделаю шкуру тебе в подарок. На память о Володе Медведеве.

— Спасибо, тёзка. Но какого рожна? Ты ведь знаешь, как я к этому отношусь… Отправляйся лучше на рыбалку. Октябрь, время предзимнего жора судака, щуки. Сам бы с тобой снарядился.

— Обязательно! Порыбачим, — он достал охладившуюся водку. — Только в другой раз. Понимаешь, такой случай представился: на днях подкатили на работу три клиента на «Волге» — отец и два взрослых сына, здоровенные лбы. У машины проблемы с карбюратором, задним мостом, дверцу заклинивает. Пока чинил, возился, слово за слово рассказали, что летом на своём аппарате колесили по Румынии, Болгарии. Где-то там на уток охотились. Тут я возьми и подосадуй: «Октябрь наступает. Не отдыхал. А медведи сейчас по лесу бродят, коренья выкапывают, жируют, к зиме готовятся, к спячке…» Короче, загорелись: «У нас машина. Поедем вместе! Покажешь места». А это в глуши, в Тверской области. Пока доберёшься на поезде, на автобусе, потом пёхом километров пятнадцать… Короче, в пятницу выезжаем.

— Кстати, Володя, почему у тебя до сих пор нет машины? Неужели не накопил, не заработал?

— Копить не умею, не люблю, — буркнул Володя. — Впрочем, сейчас узнаешь… — он поднялся и вышел.

Я сидел один за столом. Вспомнился терпкий запах осеннего каштанового леса в причерноморских горах над Лазаревской, хруст, с которым поедал пушистый мишка усеявшие землю плоды каштанов, и позавидовал я тому, что вот Володя поедет, а я останусь в Москве.

Он вернулся, держа в руках ружье, упрятанное в щегольской чехол с молнией.

— Гляди! Карабин. Коллекционный. Ездил за ним на завод в Тулу. Стоит больше нового «жигуля». Слона можно убить.

Оружие действительно оказалось серьёзное. Снабжённое оптическим прицелом. Очень красивое. Серебряные инкрустации украшали его. На прикладе — золочёная пластина с монограммой и особым номером.

— Заряжен? Убери на всякий случай. Мы тут пьём водку, мало ли что.

Итак, Володя уехал. Я помнил — на десять дней.

Прошёл месяц. В начале ноября я позвонил к нему на работу в автосервис.

— Кто спрашивает?

— Друг.

— Какой ещё друг?! — яростно заорал начальник смены. — Если друг, почему не был на кладбище? Кроме наших, ни одна собака не пришла проводить! Три недели как похоронили. Нет Володи Медведева. Убили где-то под Тверью…

Вечером позвонил к нему домой. Узнал от жены, что местный лесник наткнулся на расстрелянное тело среди обломанных кустов. Видимо, сопротивлялся до последнего.

— А карабин?

— Следователи искали — не нашли. Никого не нашли.

«Вот и попробуй доказать существование Бога, — подумал я. — Мир праху твоему, бедный Володя!»

Новый хозяин сидел за рулём, когда я в последний раз въехала во двор и ты вышел у своего подъезда.

Продал ты меня. Предал.

Стукнула дверь. И больше я тебя никогда не видела. Даже не оглянулся.

…Помнишь, как хорошо было выезжать по утрам, когда я была в росе? И перед нами взлетали голуби, пившие воду из лужи, пролетала над газоном бабочка…

Сберегали друг друга от аварий. Во всяком случае, за долгие годы ни одной вмятины на моём корпусе не появилось. Кроме того раза, когда ты остановился ночевать в Купавне у своего знакомого капитана первого ранга и доверил его подчинённому мичману отвезти меня на ночь в гараж. Тут-то он ударил мною по впереди стоявшему «запорожцу». Помнишь? Автомобиль, как жену, как невесту, нельзя ни на миг отдавать в чужие руки.

А помнишь тот вечер, когда мы отвезли из Москвы в Семхоз нашего друга-священника? На обратном пути, уже ночью, прежде чем выехать на Ярославское шоссе, заплутались в путанице узких проездов, как вдруг из-за угла, не снижая скорости, вылетел встречный КамАЗ с выключенными фарами. Водитель был вдребезги пьян, и мы оба погибли бы в долю секунды, если бы не спас Бог — чудом успели скользнуть к краю кювета.

Нам есть что вспомнить. Но ты не знаешь всего.

Не знаешь, как однажды ночью два человека подошли ко мне во дворе. Ты спал дома, а они разбили пассатижами ветровичок. Один просунул руку, открыл дверь изнутри. Другой сел на твоё водительское место и стал выдирать проводки из замка зажигания, чтобы завести двигатель и украсть меня у тебя.

Они светили себе фонариком, чертыхались. Но не тут-то было! Я не поддавалась, пока кто-то из твоих соседей, вздумавший прогулять собаку, не спугнул их. Только по зернистым осколкам стекла ты мог догадаться о том, что я пережила ночью — безмолвная, лишённая голоса.

Продал ты меня. Предал.

В последние годы почти перестал ездить зимой. Но всё равно откапывал меня после снегопадов. Присаживался за руль, включал двигатель. Сердце моё начинало биться…

А прошлой весной мы поехали в одну глазную клинику, в другую. Ты возвращался мрачный. Ехали обратно к дому очень медленно, осторожно и всё равно чуть не сбили старушку, выскочившую на мостовую. Помнишь?