— И вы продолжали бы безумно хотеть в Дельфы?

— Да, наверное. Но вы понимаете, да?

— Конечно.

Автомобиль медленно поднялся вверх по улице и нырнул вниз, выезжая из деревни.

— Вы хоть чуть-чуть верите, что Симонидис — тот человек, которого мы ищем? — спросила я грубо.

— Не похоже. Но все равно стоит попробовать.

— Чтобы я чувствовала, что что-то пытаюсь сделать? — Никакого ответа. — Знаете, слишком большим совпадением было бы, если бы в Дельфах оказалось два Саймона.

— Это довольно редкое имя, — сказал он ровным голосом.

Я ждала продолжения, но он молчал.

Выехали из деревни. Я спросила небрежно:

— Вы здесь в отпуске?

Я хотела просто нарушить молчание, поддержать разговор, нормальный вопрос для такого места, но только произнесла, как сразу поняла, что получилось продолжение разговора. Я попыталась сказать что-нибудь еще, но он уже начал отвечать, будто вопрос был совершенно невинным.

— В некотором роде. Я школьный учитель. Преподаватель классики.

Я могла ожидать чего угодно, но только не этого олицетворения респектабельности.

Я сказала слабо:

— Значит, вам здесь тоже интересно. Как мне.

— Неужели коллега?

— Боюсь, что так. Я только учу девочек в школе, поэтому моя «классика» — просто латинский. Я чуть-чуть знаю древнегреческий, поэтому иногда понимаю слово-другое и о чем идет речь. И еще я образована достаточно, чтобы замирать в аттическом театре в Афинах от «Антигоны», когда хор зовет Зевса на фоне глубокого черного неба, слушавшего этот клич три тысячи лет подряд. — Тут я застеснялась и сказала — Какая ужасная дорога!

Саймон ответил жизнерадостно:

— Шоферы автобусов вешают перед собой иконы и зажигают перед ними маленький красный огонек, питаемый батарейкой. В пути икона безумно мотается из стороны в сторону, все крестятся, включая шофера, а иногда он закрывает глаза. Свои теперь можете открыть. Это — Крисса.

Я покраснела:

— Простите. Нервы почти совсем отказали.

— Вы просто устали, надо чего-нибудь выпить, прежде чем встречаться с Симонидисом.

— Нет, пожалуйста, — слишком быстро запротестовала я.

Он внимательно посмотрел на меня:

— Похоже, вы правда боитесь…

— Я… Да. Понимаю, что не надо, что, если бы это было важно, все уже как-нибудь бы определилось… Понимаю, что это чушь. Глупо и тривиально, и ничего не значит, но я же говорила, что я — величайший трус в мире. Это правда. Я годами убеждала себя, что буду не менее компетентна и уверена в себе, чем другие, если понадобится, но теперь поняла… Господи, да я даже не переношу сцен, с какой же стати я решила, что выпутаюсь из такой ситуации, понятия не имею.

Я остановилась. И оттого, что никогда ничего подобного даже через сто лет не рассказала бы Филипу, я впала в легкий шок.

Саймон сказал мягко:

— Не волнуйтесь. Я же здесь. Чтобы ни случилось, я вас спасу, поэтому сидите и расслабляйтесь.

— Если, — сказала я, — мы найдем Саймона.

— Если найдем.

Когда мы приехали в Итеа, я с удовольствием передала ему всю инициативу.

В этом порту в древние времена высаживались пилигримы, направляющиеся к святыням Аполлона в Дельфы — религиозному центру древнего мира. Это был самый легкий путь. Нам сейчас странно осознавать, какие огромные расстояния они преодолевали пешком, на лошадях или кораблях, чтобы помолиться Богу о свете, мире и исцелении или спросить совета у известного оракула. Сегодня Итеа — маленькая рыболовецкая деревня с одним рядом магазинов и таверн, параллельным морю и отделенным от него дорогой, а потом примерно пятьюдесятью ярдами пыльного бульвара. Там в тени перечных деревьев мужчины собираются выпить и закусить липкими медовыми пирожными.

Саймон остановил машину под деревьями, посадил меня за самый чистый столик и угостил прекрасным, холодным, искрящимся, но слишком сладким лимонадом. Он понравился не только мне, но и всем окрестным насекомым. Когда мы его допили, я попросила еще, а Саймон отправился искать булочную Джаннакиса Симонидиса. Все равно ясно, что в Дельфах всего один Саймон… И он не сказал, что он здесь делает. Эх, подозренья, подозренья… Очень интересно, все превратилось в немного странную загадку, и чем дальше, тем больше преображалось в тайну с Саймоном Лестером в центре. И его девушкой.

Я допила и поднялась. Саймон невдалеке расспрашивал могучую женщину в голубом фартуке, вращавшую целого барана на вертеле. Она кивала, потом показала куда-то. Он обернулся, увидел меня, помахал рукой и быстро ушел вверх по улице. Я так поняла ним идти не надо, и направила свои стопы в противоположную сторону вдоль бульвара — решила посмотреть на все святыни с той точки, с которой их видели пилигримы, впервые вступив на берег Коринфского залива.

Чтобы вид не загораживал уродливый ряд домов, я пошла в лес по изломанной полосе бетона. По дороге я спугнула пыльного ослика, он ускакал и потерялся в тени. Бетон скоро кончился, я брела по мягкой земле просто на свет. Мне повезло. Я вышла на подходящее место и стояла там несколько минут, глядя на путь пилигримов в свете быстро умирающего солнца. Точно, именно отсюда лучше всего приходить в Дельфы.

По щеке мазнул сгусток темноты, кажется летучая мышь. Я повернулась, увидела очень далеко уличные фонари, и отправилась другим путем, как мне показалось, напрямик. Ярдов через сто деревья расступились, немного левее показались огни первого дома — аванпоста деревни. Я спешила к нему по мягкой пыли, когда меня отвлекла неожиданная вспышка света справа — мощный электрический фонарь между деревьями. Не то я перевозбудилась за день, не то повлияли размышления о древней истории, но я очень испугалась и притаилась за огромной оливой.

В глуби рощи стоял дом с двумя окнами, поленницей дров и цыплятами в винограднике. Мужчина с фонарем ковырялся в моторе чего-то вроде джипа. На мгновение осветилось его лицо — очень греческое, смуглое, волосы спадали на широкие скулы героя, округлую голову покрывали крутые кудри статуи. Зажегся свет в окне, осветил эту вполне мирную обстановку, мой страх пропал, и я собралась идти дальше. Грек услышал шорох движения, широко улыбнулся, что-то крикнул, на мгновение по мне скользнул луч фонаря, но я уже уходила.

Саймон сидел у машины и курил. Он встал, когда увидел меня и открыл мне дверь. На мой взгляд он ответил мотанием головы.

— Не вышло. Я задал все вопросы, какие смог, но это — тупик. — Он сел на место водителя и завел мотор. — Думаю, на сегодня хватит, нужно возвращаться в Дельфы, обедать, и надеяться, что все утрясется само собой.

— А утрясется?

Он развернул машину и мы тронулись в путь.

— Я думаю.

Я вспомнила все свои подозрения, поэтому ответила просто:

— Ну тогда пусть утрясается. Как хотите.

Он глянул на меня сбоку, но никак этого не прокомментировал.

Сзади догорали огни деревни, мы набирали скорость на узкой дороге. Он бросил мне на колени что-то упругое, с листьями и прекрасно пахнущее.

— Что это?

— Базилик, король трав.

Я провела веткой по губам. Запах был сладкий и немного мятный. Мы замолчали.

Когда мы проехали знак «До Амфиссы 9 км» и повернули к Криссе, Саймон спросил:

— Вы посмотрели на путь пилигримов?

— Да, прекрасный вид прямо перед закатом. А вы были там?

— Вчера.

Дорога шла вверх. После недолгой тишины он сказал, не меняя выражения:

— Знаете, я действительно понимаю в этом не больше вас.

Очень нескоро я ответила:

— Извините. Что, это так заметно? Но что я должна думать?

— Может быть, именно то, что думаете. История совершенно безумная, а в конце концов скорее всего окажется, что она ничего не значит. — Я увидела, что он улыбнулся. — Спасибо, что не притворились, что вы не понимаете, что я имею в виду.

— Но я поняла. Я сама только об этом и думала.

— Знаю. Девять женщин из десяти сказали бы «Что вы имеете в виду?» и мы увязли бы в паутине выяснения отношений и объяснений.