Вот он и следовал этим навязчивым идеям, которые выглядели примерно так: «попади тому-то на глаза, этому…, «давай засветись-ка в Красном уголке с пламенной речью» и так далее. Как позже осознал, все его шаги свелись в итоге к одному — из «учебки» прямиком попасть в Афганистан. В итоге кончилось тем, что он почти сразу угодил в плен. Вот тут Олег запаниковал, особенно, когда вспышки неожиданно прекратились. Как будто посмеялась судьба, намеренно затащив его в Афган, да еще втянув в историю с плохим финалом. Но это оказался еще не конец. Сменив за эти месяцы несколько лагерей моджахедов, Олег Ляшко оказался на раскопках, рядом с капитаном Нершиным и старым, немного похожим на черта господином, иностранцем, но отлично говорившим по-русски. И только тогда понял — именно сюда он должен был попасть!..

После того, как Олег очутился в лагере Абдулхамида, всплески активности дара возобновились. Собственно, благодаря им, он завоевал славу непобедимого игрока в «шеш-беш». Когда в лагерь заехал тот таджик, отлично калякавший по-русски, и подбивал пленных солдат обратиться в ислам, в голове у Ляшко защелкало с такой силой, что он едва не потерял сознание. На любую религию ему было наплевать, и вовсе не идейным перебежчиком он собирался стать, как ошибочно посчитал Нершин. Просто очередная навязчивая идея.

А дальше случилось нечто страшное, чего Олег никак не ожидал.

В тот вечер, после разговора с Нершиным, в лагере снова появился тот таджик. Он приехал конкретно за ним, и Олег послушно сел в кузов пикапа, тесно набитого боевиками, провонявшими насквозь потом и порохом. Они ехали долго: половину ночи, пока не прибыли в какой-то кишлак. Из дальнейшего Олег резко и отчетливо запомнил только одну картину: вот он входит в какое-то помещение с тусклой лампочкой на потолке. Похоже, это аптекарская лавка, да еще с каким-то экзотическим уклоном. Он будто попал в обиталище какого-нибудь злого магрибского колдуна, изготовляющего тысячи запретных снадобий и зельев, магических порошков и быстродействующих ядов. Обе стены, мимо которых его ведут, полны всевозможных химических сосудов и обычных банок с загадочным содержимым, на полках, разделенных на мелкие ячейки, взгляд его выхватывает то залежи привычных на вид пилюль и трав, то и вовсе экзотические вещи, вроде каких-то засушенных букашек и прочей животной нечисти. Даже весь потолок занят крючками, с которых свисают паутины всяких штуковин, смысл которых Олегу не дано разгадать.

Вот еще комната. И здесь сопроводители вдруг хватают его сзади, выворачивают руки. Откуда-то появляется человек со шприцем и что-то впрыскивает ему в плечо.

Олег даже не пытался сопротивляться: держали его крепко, да к тому же не позволил очередной приступ, ударивший в мозг и заставивший уступить насилию. А затем все стало смутно и малопонятно. Вполне вероятно, он вообще не должен был ничего запомнить, но те, кто решил подвергнуть его пытке, возможно, не подозревали, какая в нем заложена сила.

По мере того, как действовало вещество, должно быть, какой-нибудь наркотик, тело Олега буквально наливалось тяжестью, отказываясь повиноваться. Даже глаза не двигались, мертво уставившись в щербатый, обмазанный глиной потолок. Но в мозгу буревала стихия — зарядившие молниями вспышки слились в одну сплошную. И внезапно, сквозь шок, боль и тяжесть, его дар пробился с такой мощью, какой Олег еще не испытывал. Он вдруг понял, что может, пусть расплывчато, неясно, как сквозь замыленное стекло, но видеть все, что находится вокруг, а не один только потолок перед застывшими в одном положении глазами.

Он был в комнате, весьма отдаленно походившей на больничную палату: узкое окошко, за которым ночь, ряд убогих ржавых кроватей с тростниковыми матрацами, на одной из которых он лежал. Его внимание заняли две стоявшие поодаль фигуры. Одна, что была к нему ближе, оказалась тем таджиком, который привез его сюда. Вторая фигура воспринималась сознанием очень смутно: была искажена то ли расстоянием, то ли позой сгорбившегося собеседника.

Второй человек, фигура которого отчего-то по-прежнему казалась смутной (даже лица не разобрать), подошел к нему и, взявшись за подбородок, повернул его голову вправо-влево, как будто желая убедиться, что вне зависимости от положения лица, глаза пленника смотрят исключительно вверх. Олег «видел», что в этот момент таджик (а, скорее всего, никакой не таджик, а агент иностранной разведки) куда-то вышел и тут же вернулся со странным предметом в руках.

Страх уже немного отступил, и Олегу было просто интересно, что за этим последует. «Смутный человек» подложил ему под шею валик и запрокинул голову так, что теперь не только глаза Олега (его физический взгляд) уставились вверх, но и подбородок уткнулся в ту же точку. Подошел «таджик» и водрузил странный предмет на ножках, прямо над головой Олега. Предмет оказался воронкой, немного сложной конструкции и с приспособлением, которое «смутный» вставил Олегу в рот, не позволяя челюстям сомкнуться. В руках «таджика» возникла бутылочка с черной жидкостью, которую тот влил в воронку. Он тут же водрузил на прикроватную тумбочку часы с большим циферблатом. Повернул на воронке какой-то рычажок. И первая капля упала Олегу в рот и стекла по нёбу, заставив мышцы гортани рефлекторно сглотнуть.

Нервные окончания среагировали на обжигающее прикосновение капли, а в следующее мгновение Олегу показалось, что его мозг закипел изнутри. Он заорал, задергался, но на самом деле это ему лишь казалось — обмякшее тело никак не отреагировало на чудовищный взрыв боли, которая проникала исключительно в его сознание, вся, целиком.

Едва боль начала утихать, как в рот упала следующая капля черного вещества, превращающего мозг в кипящий котел. И так — снова и снова. Иногда Олегу казалось, что жар сменяется таким же по силе холодом, как будто через голову пропускают кипящий жидкий газ, от этого ему чудилось, что он захлебывается в ледяной черной воде, проглатывая вместе с нею острые кусочки льда. Потолок над головой съежился до маленького светлого кружка, каким когда-то ему казалось отверстие ямы с водой, в которую он провалился ребенком. Позабытый кошмар вновь напомнил о себе.

С каждой падающей в рот черной каплей в голове Олега Ляшко то вспыхивали огненные струи, намереваясь выжечь все, что хранилось в его памяти, то их сменяли потоки льда, желая сокрушить и сломать то, что не выплавил огонь, и все это вместе, огонь и холод, должно было превратить его мозг в зияющую пустоту, которую эти люди собирались заполнить чем-то другим. Возникло желание забыться, ни о чем не думать, и утонуть в этой боли. Тогда, наверное, чудовищное издевательство над его сознанием прекратится. Но значит и он, оставшись хотя бы на миг без мыслей, вероятно, перестанет существовать.

Собравши все силы, Олег старался думать о чем угодно, лишь бы не поддаться слабости. Превозмогая боль, он думал о том, что если в бутылочке примерно стакан черной жидкости, а в каждом миллилитре хотя бы двадцать капель, то, значит, его пытка продлится ровно пять тысяч обжигающе-ледяных ударов. Всего пять тысяч, из которых десять или двадцать (это только начало) уже позади. Он перевел количество в минуты. Затем в часы. Ужаснулся, осознавая, насколько это много, однако и сейчас не стал впадать в панику. Сосредоточился на том, чтобы подтолкнуть как будто застывшие на своих местах стрелки часов. Казалось, время побежало быстрее. И капли падали все чаще. От этого, как ни странно, стало легче, потому что прерывистая огненная и ледяная резь постепенно становилась ровным болевым фоном, к которому он начал постепенно привыкать. Олег теперь мог настроиться на то, чтобы вспомнить все события, приведшие его в эту комнату. Не ошибся ли он, и действительно ли с неизбежностью он должен был оказаться здесь? И пришел к выводу, что все верно. То, что происходит сейчас — отнюдь не случайность. Но что именно вело его сюда, какая-то сила, избравшая его для своей цели, или чей-то разум, вмешавшийся в его судьбу, Олег сказать не мог. Он сосредоточился на поиске решения, и потерял счет каплям, уже не обращая внимания на то, что чувствовала его плоть. Он стал выше боли, сильнее этих жгучих и ледяных прикосновений, которые уже не могли нанести ему вред. И когда пытка внезапно кончилась, он даже не понял, в какой момент это произошло.