Старик улыбнулся. Ему казалось удивительным, то, что он не испытывал никакого страха, когда думал о смерти. Смирился ли он с ней или может быть стал чуточку мудрее?

- Что есть смерть? - Александр Петрович перевел взгляд на Шарика, вертевшегося возле ног. - Продолжение жизни или ее окончание? Необходимость или вынужденность? Добро или зло? Может старуха с косой на самом деле - прекрасная юная нимфа с флейтой?

Александр Петрович снова улыбнулся.

- И правда, почему старуха с косой, а не нимфа с флейтой? Так ли уж страшен волк, как его рисуют? А может это и не волк совсем, а безобидный ягненок? Знать бы ответ. Но тогда жизнь была бы скучна, а так есть над чем голову поломать.

Александр Петрович поднял голову и посмотрел на настенные часы. 9:55.

- Как время бежит-то, - пробормотал старик, вставая со стула. - И не угнаться за ним. Словно в шею кто его гонит... Пойду, Шарик, оденусь. Надо идти, а страшно. Знать бы куда идти, а так в неизвестность, на свой страх и риск.

Старик ушел в спальню. Шарик бросил взгляд на пустую миску и побежал следом за ним. В спальне Александр Петрович натянул носки, брюки, надел теплую рубашку, после чего подошел к письменному столу.

- Что же мне взять-то с собой? Ручку и тетрадь, и карточку пенсионную не забыть бы, есть на ней гривен восемьсот. На еду будет хоть. Только где ж она? В кошельке что ли?

Александр Петрович похлопал по карманам брюк, проверил карманы рубашки.

- Здесь ее точно нет, наверное, все же в кошельке, а кошелек в пальто должен быть. Ну да ладно, потом посмотрю. Сейчас надо записку что ли какую-то написать. Чтоб Надюша с Сашкой не волновались за зря, хотя понять они меня все равно не поймут, к сожалению, но хоть, надеюсь, в милицию не будут обращаться.

Александр Петрович сел на стул, открыл шухлядку и вытащил лист бумаги, затем взял в руку ручку и написал:

Понять старика бывает трудно, а старика больного особенно. Дорогие мои Надюша и Сашка, я не надеюсь на то, что вы меня поймете, возможно, даже решите, что я сошел с ума, когда узнаете, что я собрался сделать, но, прошу вас, хотя бы попытайтесь меня понять. Болезнь открыла мне глаза на мир, на жизнь, на смерть. Я много думал прежде чем отважился совершить задуманное. Не беспокойтесь, я не собираюсь накладывать на себя руки от безысходности, если вы так подумали. Жизнь - это самое ценное, что есть у меня на сегодняшний день, поэтому не могу позволить себе поддаться панике и унынию, как это случилось, когда я только узнал о болезни. Я хочу жить, но не так как жил раньше. У меня была чудесная жизнь до болезни и все благодаря тебе Надюша и нашим детям, но эта жизнь могла быть еще чудесней, если бы в те далекие годы я посмотрел на жизнь широко раскрытыми, а не прищуренными глазами. Но что горевать, когда прошлое уже не вернешь, надо жить с тем, что имеешь на сегодняшний день. К тому же не могу я тратить время на то, чтобы сожалеть, когда сегодня для меня ценна каждая секунда моей жизни.

Я решил не горевать, а двигаться, пока еще могу это делать. Когда я возвращался от врача, мне открылась истина, которой я хочу поделиться с другими людьми. Наша жизнь может быть лучше, чем есть, но для этого мы должны слушать свое сердце. Мое сердце говорит мне, что мне нужно поделиться истиной с другими, написать книгу и почувствовать удовлетворение от жизни. Какой бы чудесной не была моя жизнь в прошлом, но я всегда чувствовал, что чего-то в ней не хватает, не получал я от нее удовлетворения. У меня чудесная жена, дети и внуки, но понимание этого почему-то не приносит мне удовлетворения. Я хочу все же получить ответ на это мое ПОЧЕМУ, может та истина, которой я хочу поделиться с другими и есть ответ? Пока я этого не знаю, поэтому ухожу из дома, чтобы узнать. Но я вернусь. По крайней мере, я хочу верить в это, в то, что болезнь предоставит мне возможность вернуться домой.

Надеюсь, вы поймете меня и не будете звонить в милицию или лечебницу. И не забывайте кормить Шарика.

Любящий вас муж, отец, дед.

Александр Петрович отложил ручку в сторону и перечитал еще раз написанное.

- Сойдет, - пробормотал он, вставая из-за стола. - Не шедевр, но как умею, так и пишу.

Александр Петрович взял со стола ручку, тетрадь с начатой рукописью, нацепил на руку часы и вышел из комнаты. В прихожей он положил на тумбочку тетрадь и потянулся за шарфом.

- Знаешь, Шарик, - старик повернулся к собаке, тенью следовавшей за ним по квартире. - Я тебе немножко даже завидую. Ты остаешься в тепле, уюте. Тьфу ты, - Александр Петрович скривился, словно съел что-то противное. - Опять двадцать пять. Боишься или сомневаешься, сиди дома, никто тебя никуда не гонит. Но только не ной итак жутко.

Старик замотал на шее шарф, одел пальто и посмотрел в зеркало.

- Не могу, - сказал он, глядя в глаза отражению. - Чувствую, что не будет мне покоя, если не сделаю этого. Пусть считают дураком, сумасшедшим, но не могу иначе.

Александр Петрович надел шапку, свернул тетрадь и засунул ее в карман пальто, затем повернулся и окинул взглядом квартиру. Из груди вырвался вздох, когда старик смотрел на столь привычные ему очертания квартиры. Всю жизнь он прожил здесь, и теперь осознавая это чувствовал, как грусть сковывает его сердце. Картина с морской тематикой на стене, ковровая дорожка на полу в коридоре и даже тумбочка, на которой стоял старенький телефон, - все было таким знакомым, родным.

Легкая улыбка тронула старческие губы. Хотел бы Александр Петрович чтобы она была веселой, да только безрадостным это все казалось - словно навсегда прощался с родным домом. Может так оно и было? Александр Петрович этого не знал, но он надеялся, что когда-нибудь еще вернется домой. Если бы он выбирал место своей смерти - это был бы только его дом, дом, где он провел многие годы своей жизни.

Александр Петрович решил пройтись по квартире напоследок. Зашел на кухню, заглянул в зал, в спальню, в ванную и даже в Сашкину комнату. Все было таким... Александр Петрович почувствовал, как на глаза навернулись слезы, скупые старческие слезы.

- Надо идти, - пробормотал старик. - Или я, и правда, никуда не пойду.

Старик вернулся в прихожую. За ним, словно привязанный, неотступно двигался Шарик. Вместе со стариком собака обегала всю квартиру, вместе с ним вернулась в прихожую. Александр Петрович улыбнулся, заметив, как Шарик подбежал к поводку, висевшему на этажерке, и схватил его зубами. Сорвав поводок с крючка, собака подошла к старику и положила поводок на пол у стариковских ног.

- Нет, Шарик, - сказал Александр Петрович и погладил собаку по голове. - На эту прогулку я пойду сам, без тебя, мой дружок.

Старик поднял с пола поводок и положил его на тумбочку рядом с телефоном, после чего сел на стул, одиноко ютившийся в прихожей, и обулся, затем засунул руку во внутренний карман пальто и вытащил кошелек. Как он и думал, пенсионная банковская карточка была там вместе с несколькими десятками гривен. Взяв карточку в руки, он посмотрел на нее задумчиво и сказал:

- Это ж что получается, если я заберу карточку с собой, то оставлю семью без своей пенсии. Мне пенсию каждый месяц на карточку перечисляют, выходит, что Надюша с Сашкой будут жить на одну зарплату Надюши? Это ж надо и за квартиру платить, кушать покупать. Что ж это я надумал такое, забрать пенсию с собой? Нет. Оставлю-ка я тебя дома, - Александр Петрович поднялся со стула и зашел на кухню, где положил карточку на кухонный стол. - Я ж, как-никак, пока еще кормилец в семье. Что ж я буду семью обделять?

Александр Петрович достал из кошелька маленькую бумажку, на которой был карточный пин-код и положил на карточку.

- Помню, Надюша должна знать код, но на всякий случай оставлю. Старческая память - и не память совсем. Пусть будет дома. Мне он все равно не нужен... Только вот что ж мне остается? - Александр Петрович снова раскрыл кошелек и взглянул на его содержимое. Пальцы принялись перебирать банкноты.