- Сорок гривен с копейками. С такими деньгами я уж точно долго не протяну. Что ж делать-то?

Взгляд старика заскользил по стене, на секунду задержался на часах, потом переместился на холодильник, на котором лежал его мобильный. Старик подошел к холодильнику и взял в руки мобильник.

- Я знаю, что сделаю, схожу на наш радиорынок и продам телефон. Зачем он мне? Взять с собой, так от звонков покоя не будет. Знаю я Надюшу, сейчас будет названивать, волноваться. А так продам, и деньги будут. За сколько его Пашка мне покупал? За пятьсот гривен что ли? За четыреста продам. Покушать что-то купить уже будет. Да, так и сделаю.

Александр Петрович спрятал мобильник в карман штанов и вышел из кухни.

- Может паспорт взять? - Александр Петрович задумался. - Там адрес домашний есть, мало ли что.

Александр Петрович разулся и пошел в зал. Подойдя к серванту, он открыл шухляду, где лежали все семейные документы, нашел паспорт и засунул его во внутренний карман пальто.

- Вот теперь кажется все.

Александр Петрович вернулся в прихожую. Шарик, лежавший на тряпке у порога, при виде старика, вскочил на ноги и подбежал к нему.

- Что же это ты на тряпке грязной лежишь? А потом на постель прыгать будешь, - пожурил собаку Александр Петрович, не забыв при этом почесать ее за ухом.

Шарик сел на задние лапы и гавкнул. Хвост ожил и принялся биться о пол. Старик сел на стул и снова обулся, затем поднялся и повернулся к Шарику.

- Ну что, мой дружок, будем прощаться, - Александр Петрович наклонился и обнял собаку. - Когда-то еще увидимся.

Александр Петрович заглянул в глаза собаки, светившиеся искренней любовью и безграничной преданностью.

- Я знаю, что ты меня понимаешь, - сказал Александр Петрович, держа голову собаки в руках. - Вы, собаки, удивительные существа. Может ваш разум и уступает человеческому, но сердце подобно нашему, но в отличии от человека, вы, собаки, не боитесь показывать его другим... До свидания, мой дружок. Ты всегда мне был самым верным и преданным другом. Мы с тобой обязательно еще увидимся.

Александр Петрович отстранился от собаки, чувствуя непонятную дрожь в теле. В груди полыхнуло жаром, а на глазах появились предательские слезы.

- Увидимся, - пробормотал Александр Петрович, поворачиваясь к двери. Щелкнул замок, Александр Петрович открыл дверь и вышел на площадку. Не оглядываясь, старик закрыл за собой дверь и достал из кармана брюк ключ. Закрыв на ключ дверь, Александр Петрович вздохнул и направился к лестничному пролету. Не успел он сделать и два шага, как за спиной раздался заливистый лай вперемешку со скулежом.

- Что ж это такое? - словно подражая жене, всплеснул руками Александр Петрович. - Что ж делать-то? Он же никому покоя своим лаем не даст.

Между тем, лай и скулеж не прекращались ни на секунду. Собака, будто с ума сошла. Александр Петрович слышал шорох, издаваемый Шариком, пытавшимся лапами открыть входную дверь.

- Упрямец, - пробормотал старик, возвращаясь к двери и вставляя ключ в замочную скважину. - Не брать же тебя с собой.

Едва дверь приоткрылась, Шарик выскочил из квартиры и забегал по предбаннику, оглашая окрестности звонким лаем.

- Ну, перестань уже, перестань, - Александр Петрович положил руку на голову собаке, пытаясь ее успокоить. - Горе ты мое четвероногое. Что мне делать-то с тобой?

Собака уткнулась мордой старику в ноги и заскулила. Хвост поджался, уши опали.

- Ладно, возьму тебя с собой, - сказал Александр Петрович. - Глупо-то как получается. Даже не представляю, что из этой затеи выйдет. Но если не хочешь оставаться, я тебя заставлять не буду. Да и мне может, как-то веселей будет.

Старик вернулся в квартиру и взял поводок, затем вышел в предбанник и закрыл дверь.

- Идем, дружок, - сказал он, повернувшись к собаке. - Мы с тобой, два старика, на старости лет сошедших с ума. Два безумца, которые не хотят доживать свой век в четырех стенах. Может так оно и лучше. Кто его знает?

Старик улыбнулся и двинулся к лестничной площадке. За ним, виляя хвостом, устремился и Шарик.

Глава 8. Мобильник

Александр Петрович вышел из дома и надел поводок на Шарика.

- Ты посмотри, как красиво-то вокруг, Шарик, - сказал старик, окидывая взглядом двор, сплошь покрытый белым одеялом зимы. - Это тебе не искусственная красота. Это природа.

Если бы кто-то находился в этот миг рядом со стариком, то услышал бы в голосе старика восхищение и даже некое почтение к природе. Но рядом никого, кроме собаки не было, никто не видел и не слышал того восторга, с которым Александр Петрович смотрел на мир вокруг него.

Но Шарика природа, казалось, волновала постольку-поскольку. Сейчас его занимали совсем другие мысли. Он подбежал к лавочке и принялся ее обнюхивать, затем, удовлетворившись учуянным, поднял ногу и выразил свое отношение к красоте лавочке. Наверное, собака была права. Красота старой лавочки ни шла ни в какое сравнение с красотой природы, которой продолжал любоваться старик.

В воздухе чувствовался небольшой морозец. Александр Петрович вытащил из кармана пальто перчатки и надел их.

- Идем, Шарик, - старик посмотрел на собаку. - Идем, нам надо продать телефон.

Александр Петрович двинулся через двор к арке между домами. Собака потрусила за ним. Старик с собакой прошли сквозь арку и вышли к проезжей части. Александр Петрович остановился у дороги и окинул ее взглядом: десятки машин проносились перед глазами, десятки людей сидели в салонах машин, и у каждого была своя судьба.

- Это ж как удивительно, - пробормотал Александр Петрович, разглядывая лица людей в машинах. - Сколько людей, сколько уникальных жизней, но почему-то у многих из этих людей один и тот же жизненный сценарий. Мы рождаемся, вырастаем, женимся или выходим замуж, растим детей, внуков, кому повезет то и правнуков, и умираем.

Александр Петрович поднял руку и снял перчатку.

- Если мы все разные, уникальные, отпечатки пальцев даже говорят разные у всех, так почему же у нас у всех одинаковая жизнь? Может программа какая внутри нас? Я вот ее выполнил, получается могу теперь спокойно себе умирать с чувством удовлетворения от прожитой жизни. Но, - Александр Петрович посмотрел на поток машин перед глазами, на прохожих, на парочку синичек, приютившихся на дереве, возле которого стоял, - но почему я не чувствую этого удовлетворения? Словно червь в груди гложет. Такое чувство, как будто что-то забыл сделать. Что-то более важное, чем все остальное в жизни. Как та вишенка, сначала надо было подумать о себе, о том, что хочет мое сердце. Звучит эгоистично. Но сердце-то не эгоистично. Оно заботится не о себе, а о других. Ведь, если так подумать, когда мы делаем то, что хочет наше сердце, это отражается не только на нас, а и на других и даже всем мире. Вот если взять меня. Мое сердце хочет, чтобы я поделился знаниями с другими. Где здесь эгоизм? Нет его. Если бы я это делал с корыстью, другое дело, но у меня нет корысти, значит, нет и эгоизма. Да, все правильно наши сердца не эгоистичны и не корыстны. Все это от лукавого, а если сердце - бог, то лукавый - разум. Вот оно что!

Александр Петрович рассмеялся. Шарик отвлекся от куста, который увлеченно обнюхивал, и взглянул на старика. Что-то похожее на выражение удивления появилось на морде собаки. Но заметив, что старик всего лишь издает какие-то непонятные звуки, заставлявшие его тело сотрясаться, Шарик вернулся к прерванному занятию. Но Александр Петрович не обращал внимания на собаку, взгляд его устремился вверх, к тучам, скидывающим на землю белые хлопья мерзлой воды.

- Вот из-за этого-то лукавого и страдает человек, - сказал старик. - Это ж если разобраться, то и войны, и преступления всякие, и семья распадается, - все из-за нашего разума. Гордыня, зависть, эгоизм, корысть, - все это слуги разума. Человек становится злым не потому, что у него сердце злое, а потому что его разум злой. Если бы человек слушал чаще свое сердце, мы бы не знали, что такое война, голод, вырубка леса, загрязнения рек. Мое сердце хочет мира, хочет любить и помогать, заботиться и познавать этот удивительный мир. Чувствую, что и другие люди этого хотят, но, - Александр Петрович вздохнул, - мы-то хомо сапиенсы, разумные, в этом-то и наша беда. Мы слишком полагаемся во всем на разум, мы превозносим его, поклоняемся ему. Но это не так уж и плохо, если мы умеем им управлять, но, - старик почувствовал, как дрогнуло сердце, - мы не умеем этого делать. Не человек управляет разумом, а разум управляет человеком. Беда, в этом и вся беда. Если бы человек научился быть не рабом, а хозяином своего разума, у него и жизнь другая была бы, по крайней мере, он мог бы на это рассчитывать. Моя жизнь тому подтверждение. Если бы я раньше жил сердцем и управлял разумом, может и не было бы той неудовлетворенности от жизни, которая владеет мной сегодня.