Неожиданно я стал ощущать боль в области сердца. Сначала несильную, а потом все ощутимей и ощутимей. Я закряхтел.

- Что такое? – спросил врач.

- Больно в сердце, - признался я.

- Больно? – обеспокоенно переспросил он и  сделал небольшое движение кистью руки. И боль тут же ушла – видимо катетер отвели от проблемного места назад.

- У нас с вами сложный случай,  – наконец признался мне хирург. – Пока что я ничего сделать не могу. Полежите тут пока, отдохните, я скоро.

Он ушел, а я загрустил. Это что же получается? Если стент мне не поставят, значит, придется делать аорто-коронарное шунтирование. А я за эти два дня насмотрелся на прооперированных по этому поводу. У них огромные, на всю грудь, багровые швы, у кого-то торчат тоненькие дренажные трубочки.

Они ходят очень тихо, сгорбившись и прижимаю одну руку к операционному шву. А кто так и вообще не ходит, а ездит на инвалидных колясках.

Все это свидетельствовало об одном: операция эта  полостная, довольно тяжелая и с большим реабилитационным сроком. Понятно, что если вопрос встанет о шунтировании – никуда я не денусь и лягу под нож, жизнь дороже. Но, ой,  как этого не хотелось! Пока…

Мои тягостные раздумья прервал хирург. Он вернулся в сопровождении еще одного врача, они посмотрели на монитор, потом отошли в сторонку и недолго посовещались, о чем – я не  мог расслышать.

Да конечно же, о том, как успешно завершить операцию – главнее задачи для них в этот момент просто не могло быть. Иначе что же – цельных три вставленных мне клистира пойдут насмарку? Большей несправедливости на свете просто быть не могло!

Но вот хирург вернулся, что-то скомандовал ассистентке, она склонилась надо мной и сказала, что сейчас меня введут в лекарственный сон, и все будет хорошо. Она уколола меня в вену, и я заснуть не заснул, а как бы поплыл. И сквозь этот полусон снова почувствовал легкие уколы боли в сердце, но такие… совсем легкие, что можно было не обращать на них внимания и продолжать дремать. А вскоре я расслышал веселый голос хирурга:

- Ну вот и все, поздравляю: у нас получилось!

 6

Я не стал расспрашивать хирурга, с какой же он такой сложностью встретился? Скорее всего, просвет в артерии настолько сузился (ведь я после коронарографии я почти год дожидался своей квоты на операцию, и  ситуация за это время в моем моторе могла кардинально измениться), что почти не было шансов пробиться сквозь это проблемное место для установления стента, и дело могло окончиться моим инфарктом здесь же, на столе.

Однако ребята сумели добиться благоприятного исхода операции, раздвинули стенки артерии и поставили стент. В результате сердце мое забилось ровнее, боль из него при ходьбе и прочих делах ушла, и я снова стал чувствовать себя полноценным человеком, за что низко кланяюсь оперировавшим меня медиками и всему персоналу кардио-хирургического отделения №1 Краснояркого федерального Кардиоцентра.  В частности, хирурга, к.м.н. Дмитрия  Столярова, врача-кардиолога Александру  Болотову, ну и самого  заведующего отделением,  к.м.н. Дмитрия Шматова.

Домой они меня, правда, отпустили не сразу – сутки пришлось пролежать почти без движения, чтобы не дай Бог не открылось место прокола в артерии – частью в реанимации, остальные часы у себя в палате. Еще двое суток я пробыл под наблюдением врачей,  и 4 марта 2012 года благополучно отбыл домой с приехавшими за мной женой и сыном. Так что праздник мы провели вместе.

Да, спросите вы, а что же японский гость? Был он, был! Уже дома,  в новостной ленте  я нашел сообщение об этом событии.  Действительно, как раз в эти в Красноярском кардиоцентре с мастер-классом находился ведущий японский  рентгенхирург  с мировым именем профессор Тошийя Мурамацу,  возглавляющий  сердечно-сосудистый центр госпиталя Йокогамы.

Это ведь именно японцы придумали метод реканализации – то есть без большой операции, без остановки сердца открывать закрытый холестириновой бляшкой просвет коронарной артерии.

И японский профессор таки самолично  провел  за эти пару дней на сердцах выбранных ими восьмерых больных красноярцев операции по стентированию артерий.

Я, выходит,  в этот список не попал. Да какая, собственно, разница? Это японское медицинское  светило так и  заявило, цитирую:     «Я не ожидал увидеть в России такую клинику с самым современным оборудованием, грамотными врачами, которые владеют всеми необходимыми технологиями в сердечно-сосудистой хирургии. Приятно, что все врачи общались со мной на свободном английском языке».

Так что наши кардиологи - великолепные специалисты, это говорю вам я, лежавший у них  на операционном столе и получивший необходимую помощь даже тогда, когда она казалась неосуществимой.

Ну а клизмы... А что клизмы? Это штука очень даже полезная!

Шрамы

- А это что у вас за шрамы? Что за операция была?

Идет утренний обход, и черноусый  заведующий хирургическим отделением, в синем халате и синей же шапочке,  внимательно рассматривает оголенный   солидный живот  крупного мужика, лежащего вторым от окна. На табличке, прикрепленной к спинке его кровати, мужик значится как Владимир Петрович К.  (пусть будет для краткости ВПК).

А на первой от окна койке, то есть рядом с ним, табличка обозначает присутствие на ней другого Владимир Петровича, только  Ж. (ну, этот у нас будет, соответственно, ВПЖ). Но табличка есть, а ВПЖ нет.

А, вот он и идет, вернее ковыляет мелким гусиным шагом, слегка откинувшись назад, иначе пузырь живота заставит клюнуть его носом в пол.   ВПЖ  уже 66 лет, у него атеросклерозом поражены артерии и более мелкие  сосуды конечностей, потому ему очень трудно передвигаться. Дальше будет еще хуже, хотя он и регулярно капается в больнице два раза в год.  Потому что ВПЖ не хочется отказываться от курения, а это никотин спазмирует,  схлопывает сосуды, и кровь плохо поступает к тканям. Здесь недалеко и до гангрены.

ВПЖ, сдерживая дыхание, чтобы врач не уловил запаха табака, пробирается к своей кровати и с пыхтеньем усаживается на нее.

- Так что это за шрамы? – повторяет свой вопрос врач.

- Ножевые ранения были. Пять штук, - нехотя говорит  ВПК.

- Ясно, - резюмирует врач. Он профессионал, и узнав  происхождение этих шрамов, теряет к ним всякий интерес.   А вот я бы послушал, за что это моего сопалатника так издырявили.

Пощупав живот и вытирая руки протянутым ему медсестрой влажным полотенцем, врач говорит:

 – Ну, вот и мы вам добавим шрамчик.  Готовьтесь, завтра проопериуем.

ВПК угодил в нашу шестую палату (не ждите никаких аналогий с персонажами знаменитого чеховского рассказа – просто наша палата действительно шестая) с   грыжей. Говорит, купили новую квартиру на Солнечном,  перетаскивал мебель, тут она и вылезла.

 Она и раньше была, но ВПК как-то управлялся с ней, укрощал грыжу бандажом, сам вправлял ее обратно, когда слишком выпячивалась. И продолжал бригадирствовать в своей строительной бригаде. Ему под шестьдесят, он ростом куда выше среднего и весит, по собственному признанию, 115 килограммов.

Врач между тем, оставаясь в этом же проходе между койками, повернулся теперь уже к ВПЖ.

- А вы что, Владимир Петрович, так и продолжаете курить? – укоризненно говорит он, пожимая руку ВПЖ (что означает – они хорошо знакомы).

- Да уже меньше, - конфузливо отвечает ВПЖ и  отводит глаза.

Врач разочарованно машет рукой и  делает пару шагов к соседней кровати.  Всего в палате их восемь – я впервые лежу в больнице при таком скоплении  народа в одном помещении. До этого как-то лежал в краевой клинической, в глазном центре, так там везде в палатах  было максимум по пять человек. А здесь – целая толпа!

Больница эта старая, ей уже больше сотни лет, и уже не первый год идут разговоры о ее сносе и строительстве новой, но пока, похоже, не получается.  И буквально сыплющаяся больница (ее перестали ремонтировать) продолжает исправно лечить больных.