— Больно я тебя тогда по спине-то?

— Че-епуха-а! — протянул Виктор в ответ.

Он был очень доволен, что Федька так хорошо к нему относится. Федор и правда никогда не давал в обиду Виктора. Кто его знает, может быть, он и жалел о том, что сгоряча ударил тогда.

Петька Ухарь, не отрывая глаз от огня, знаком руки подозвал к себе Федьку.

— Поедем к девчатам? А? — спросил он тихо, когда тот пересел к нему.

Оба встали. Петька обнял товарища за поясницу и отвел от ребят. Разговор их перешел в шепот. Неожиданно для всех Петька громко воскликнул:

— Эх ты! Баба!

— Ну поедем, если так! — удальски воскликнул Федька. А ребятам крикнул: — Гусятины оставить на двоих!

Когда уехали заправилы, началась игра «в кол». Сначала поконались — кому гонять. Досталось Виктору Шмоткову. Ему привязали за ногу один конец узды, а второй конец — за вбитый кол. Виктору торжественно вручили чей-то плотный шерстяной чулок. Все сняли свои картузы и положили их к тому колу. По команде «тащи» каждый старался «украсть» картуз, не получив удара чулком.

Витька бегал как оглашенный и охранял кол. Стоило кому-то кинуться к колу, как Витька бросался в ту сторону, размахивая чулком. Если даже кто-то и успевал схватить картуз, но получал удар чулком, то он обязан был возвратить «украденное» на кон. Проигравшим считался тот, кто не вытащит ни одного картуза. Витька вспотел, расстегнул рубаху и метался из стороны в сторону. Бросится за одним — второй позади уже утащил. Наконец кон остался «пустым».

— Пустой кон! Пустой кон! — закричали все, когда Ваня Крючков выхватил последний картуз.

На этот раз проиграл Володя Красавица. Полагалось его «наказать». Все встали парами в две шеренги, лицом друг к другу, со сложенными армяками и дерюгами в руках. Между этими двумя шпалерами и обязан пробежать Володька, а его все будут лупить. Хотя их всего было четыре пары, но надо быть очень ловким, чтобы устоять на ногах, когда начнут хлестать изо всех сил. Да и силенка должна быть.

— Вот задача! — произнес Володька, почесав затылок и поправив картуз.

— Ты умеешь проскочить? — спросил у него Ваня Крючков.

— Може, проскочу, — неуверенно ответил Володя.

— Ты вот так делай. Смотри. А ну, ребята, готовьсь! Я покажу Володьке, а то вы его забьете, черти.

Все приготовились с поднятыми скатками. Ваня сбросил картуз и стремглав кинулся во весь рост. Перед первой парой он вдруг нагнулся почти до земли, отчего оба промахнулись и, потеряв равновесие, столкнулись друг с другом. Перед второй парой он свернулся калачиком и покатился вниз буерака шаром, а в конце так неожиданно вскочил на ноги, что приготовленные для удара скатки шлепнулись о траву. Лишь один какой-то счастливец зацепил Ванятку. И совсем не больно.

— Понял? — крикнул он снизу, куда проскочил из-под ударов.

— Попробую, — ответил Володя.

Хотя ребята стояли против костра, но последним было уже не так хорошо видно, как первым. Володя бросился от костра к шеренгам и неожиданно остановился. Ближайшие от него подумали, что он испугался. А он в этот момент юркнул между ними и шаром покатился, прижав голову к коленям. Никто не ожидал от него такой прыти. Лишь перед последней парой он вскочил на ноги, но кто-то все же хватил дерюгой по заду. Володя упал, растопырив руки и ноги, как лягушонок. Но шеренги кончились — бить уже нельзя. Все обошлось хорошо. Володя гордо поднимался из буерака к костру, а ребята кричали наперебой:

— Молодец, Володька! Обманул, Красавица!

После игры все разбрелись посмотреть лошадей да согнать в табун. Виктор Шмотков и Ваня Крючков шли вместе, и им пришлось идти столба за два — так далеко забрели лошади.

Луна вышла из-за горизонта. В степной тишине она медленно осыпала росистую степь блестками серебра. Если смотреть против луны, то серебра немного, если же смотреть, повернувшись к ней спиной, то так и кажется, что вот-вот сейчас степь зазвенит. Ласковая такая тишина! Жизнь пройдет, а не забыть этой тишины тому, кто в далекие годы детства в июньскую полночь босыми ногами шагал по степи, зарабатывая хлеб наш насущный. Лошадь надо накормить ночью, чтобы она работала днем. А накормить лошадь — это тоже труд. Да еще какой труд! Надо уметь не бояться ночи в степи, где тебя видит не то что волк, а каждый суслик, где любой заяц может напугать, шарахнувшись из-под ног. И кто его знает: заяц это или кто-то другой — разберись, мальчишка! И даже в темную ночь надо знать, что истошный крик грудного ребенка — это совсем не крик ребенка, а это вопль зайца, терзаемого волком или лисицей. В темную ночь надо знать, что нечистая сила, вырвавшаяся неведомо откуда, из глубины темноты, и зацепившая тебя крылом, — это совсем не нечистая сила, а обыкновенная большая степная сова.

Даже в темную ночь, в ночном, мальчишка идет по степи, чтобы перегнать лошадь, и читает книгу земли по звукам, то еле уловимым, как писк летучей мыши, то раздирающим душу, как вой волка. И ничего! Идет себе и идет, шлепая по росе… Только вот в грозу разве. Тогда дело другое. Тогда лошади жмутся друг к другу, вздрагивают, всхрапывают и сами не отходят о; ребят, пока не пройдет гроза. А когда молния прорежет небо и ослепит ребятишек, когда вслед за этим в кромешной тьме прогремит оглушающий раскат грома, тогда… боязно! В такие минуты Виктор Шмотков крестился и шепотом читал молитву. Ему никто не возражал, если он, трясясь всем телом, говорил: «Бог есть, ребята. Должно быть, есть. Гром есть — значит, бог есть. Куды ж денешься!»

Все-таки в темную ночь не очень-то уютно ребятам в открытой степи. Не очень. Правда, бывают теплые, прелестные и величественные темные ночи летом, после дождя. Тогда они торжественны и тихи. Это — когда земля дышит. Да, дышит. И тогда слышно, как падают от этого вздоха капли со шляпок и листьев подсолнечника; тогда же и можно услышать в могучей тишине, как поднимается трава в степи после ливня. Это бывает. Чернозем дышит. Только случается это очень редко. Чтобы все это услышать, надо вырасти в поле. А так — нет, нельзя. В такие часы, после дождя, мальчишки сидят у костра и сушат одежду — свитки, зипуны. И молчат. И слушают. Дышит!

А вот тихая, лунная, серебристая ночь — совсем-совсем иное дело. Воздух свежий-свежий! Тихо так, что если идет по степи человек, то шаги его слышно за полверсты. Разве изредка загремит лошадь железным путом или заржет матка, но тоже тихо-тихо, ласково, подзывая жеребенка. Хорошо в поле в такую ночь!

Именно в такую ночь Ваня Крючков и Виктор Шмотков шли по степи, отыскивая лошадей. Впереди мальчиков при свете луны встал на задние лапки молодой зайчик. Он доверчиво пошевелил ушами и неслышно исчез в траве. А роса все играла блестками, переливаясь и щедро рассыпаясь всюду.

— Ты не боишься ночью? — спросил Виктор.

— А чего в эту ночь бояться?

— Ну… чего? Нечистую силу какую-нибудь. Или волка, допустим.

— Нет. Не боюсь.

— А почему? — допытывался Виктор.

— Нету нечистой силы. В книжках читал. А волк летом не тронет человека — так дядя говорил. И все так говорят.

— А я боюсь. Я боязливый. — Виктор помолчал и добавил: — Вот беда! Беда мне с моим карахтером. Так и маманя мне говорит. Куды ж денешься!

После приезда Петьки и Федора все улеглись спать рядышком, чтобы теплее было на заре. Федька добровольно взял на себя дежурство: поел гусятины, отошел к лошадям, лег на траву и лежал так, не накрываясь. Скоро все уснули. Один лишь Федька неподвижно лежал вверх лицом и смотрел на мерцающие звезды. Никто не видел, как он встал и пошел к своему мерину, как он прислонился щекой к лопатке лошади, положив руку на холку. О чем-то тосковал ли, жалел ли — неизвестно. Лошадь, повернув голову к хозяину, потрогала его мягкими губами за плечо.

Вдруг при лунном свете среди табуна лошадей Федька увидел силуэт человека. Он уже хотел поднять тревогу, подумав недоброе, но тот направлялся к табору. «Если идет к табору, не вор», — подумал Федька и окликнул:

— Кто идет?