Новое рождалось не только в атакующих подразделениях. Появилось оно и у тех, кто действовал не штыком и гранатой, а скальпелем и тампонами, кто не уничтожал, а спасал человеческие жизни, — у медицинских работников. Помню, вечером после боя я увидел метрах в трехстах от переднего края, в овраге, палатку полкового медицинского пункта, а рядом с ней раненых. Я спустился в овраг, заглянул в палатку — там шла операция, видно, далеко не первая сегодня. На полковом медпункте полагалось оказывать самую неотложную медицинскую помощь и отправлять раненых в медсанбат. И это было разумно. Невозможно было создать нормальные условия для хирургов в зоне минометного и пулеметного огня. Да и как оперировать, если за твоей спиной вот-вот вспыхнет рукопашная схватка.
Однако правила правилами, а необходимость необходимостью. Днем вынести раненых из оврага значило подставить их под пули. И вот командир санитарной роты Надежда Матвеевна Оцеп стала оперировать сама на месте. Я дождался, пока операция закончилась.
— Ну что ж, раз оперируете на переднем крае, постарайтесь делать это не хуже, чем в медсанбате, — сказал я Надежде Матвеевне.
Не много знаю людей другой профессии, у которых было бы так высоко развито чувство долга, как у медиков. Даже в минуты, когда самые отважные бойцы не могли поднять головы под огнем, коренастый санинструктор сержант Илья Николаевич Салтысек выносил с поля боя раненых. Привычно он взваливал на спину обессилевшего от потери крови солдата, брал в руки его оружие и осторожно передвигался к медпункту. В дни Курской битвы Салтысек вынес с поля боя 85 тяжелораненых. Он по праву заслужил орден Ленина.
Редкий по своему драматизму эпизод произошел в медсанбате. Туда доставили раненого, которому в мышцы бедра врезалась неразорвавшаяся мина 50-мм миномета. Она вздрагивала при каждом движении, в любую секунду мог произойти взрыв. Раненого принес на руках его друг солдат и положил на операционный стол.
Главный хирург медсанбата Георгий Петрович Петров приказал всем из палатки уйти, кроме операционной сестры Марии Кот, девушки с простодушно-голубыми глазами и ямочками на щеках. Другие врачи и сестры на безопасном расстоянии могли наблюдать за операцией через откинутый полог палатки. Петров был сосредоточен, Мария улыбалась раненому. И солдат на операционном столе, превозмогая боль, пошутил:
— Операция по разминированию участка организма...
Минуты казались часами. Ножницы разрезали штанину, серое солдатское белье... Маленькая рука Марии придерживала мину. Скальпель хирурга вошел в тело...
И вот наконец Петров крикнул:
— Возьмите раненого!
Тут только прибежал сержант, вызванный из саперного подразделения, и забрал мину.
— В общем, операция-то была пустяковой! — заметил Петров. — Давайте следующего...
— Ну и натерпелась я страха, — призналась Мария...
О многом можно вспомнить в ночь затишья перед новым боем. Но, как ни странно, скупее всего воспоминания о самых близких мне — работниках политотдела дивизии. Может быть потому, что их ратный труд растворен, как соль в морской воде, во всех делах и подвигах, совершенных другими. Может быть, и потому, что к самым близким относишься требовательнее, их подвиг приравниваешь к простому исполнению долга, малейшую слабость считаешь непростительной ошибкой.
Беседую с помощником по комсомольской работе Василием Степановым, но слышу рассказ не о его делах, а о том, как комсорг 107-го полка Евгений Третьяков возглавил атаку роты, комсорг Василий Градусов — атаку взвода, а комсорг батальона Семен Босалыга проводил в паузе между боями заседание бюро в траншее. И возникает перед моим мысленным взором приземистый лейтенант с широким лицом, спокойно и деловито обсуждающий под огнем достоинства и недостатки вступающих в комсомол солдат. И вижу отчаянного, веселого пулеметчика Евсея Горбунова и ворчливого, неутомимого связиста Михаила Гопоненко, которых более всего волнует, что скажет о них комсорг.
Разговариваю с инструктором по оргпартработе, могучим — косая сажень в плечах, — храбрейшим майором Василием Степановичем Бенем. Узнаю новое не о нем, а о командире взвода Сергее Низовце, отметившем вступление в партию внезапным, поразительным по смелости ударом по вражеским пехотинцам, следовавшим за танками. И, кажется, вижу, как переваливают «тигры» через наши траншеи, идут еще вперед и тут попадают под перекрестный огонь замаскированных орудий. А солдаты взвода Низовца, едва лишь гусеницы прогремели над их головами, вскакивают и бьют фашистских автоматчиков, оставшихся без прикрытия брони. И как-то не думается о том, что инструктор Бень был рядом с Низовцом.
Докладывает о пропаганде героизма на поле боя агитатор политотдела Николай Степанович Федулов, а я думаю о душевной силе агитатора подразделения 107-го полка, кандидата партии, командира отделения Петра Михайловича Панкратова, следовавшего за огневым валом артиллерии и первым ворвавшегося в Александровку. А, то, что Федулов находился в том же отделении и так же в числе первых ворвался в Александровку, подразумевалось само собой.
...Сидит передо мной редактор дивизионной газеты «Победа» Николай Степанович Пономарев. Его сотрудники и он сам провели весь день на переднем крае. Но не только их переживания интересуют меня. Интересуют прежде всего газетные полосы, где описаны подвиги других героев.
Позже я понял, что в чем-то, наверное, я виноват перед самыми близкими друзьями. Редко представлял их к наградам, часто ругал за недостатки.
Повторяю, может быть, я в чем-то виноват перед друзьями подчиненными. Но я любил их, они были как бы частью меня самого. Горжусь тем, что никто из них никогда не получал ни партийного, ни служебного выговора, ни один не ушел из дивизии с плохой характеристикой. Горжусь тем, что и теперь, через четыре с лишним десятка лет, между всеми нами, кто остался жив, не прервались нити дружеской связи.
Продолжая с боями продвигаться вперед, 228-й полк 18 июля овладел населенными пунктами Бутырки, Степная, Ясная Поляна; 111-й полк занял Подлесную, Озерки; 107-й полк — Новый Хутор. К исходу дня дивизия, как и другие соединения, вышла в район зимней обороны противника.
В этот день мы вместе с войсками фронта отмечали радостное событие — гитлеровские войска были отброшены на исходные рубежи, с которых они начали летнее наступление. Верховный Главнокомандующий объявил благодарность всем воинам Центрального фронта. Это вдохновило личный состав, еще более укрепило его веру в свои силы.
В тот же день нас переподчинили командиру 18-го гвардейского стрелкового корпуса. Вечером был получен боевой приказ. Предстояло наступать севернее населенных пунктов Озерки, Новый Хутор и прорвать сильно укрепленную оборону врага на правом берегу реки Ока. Как раз здесь ее истоки. Два небольших ручья Ока и Очка сливались, и начиналась река Ока. Она была узкая, с возвышенными берегами.
На помощь дивизии подошли артиллерийские части. Во всех стрелковых полках были созданы штурмовые группы.
19 июля после мощной тридцатиминутной артиллерийской подготовки началось наступление. Во второй половине дня дивизии удалось захватить плацдарм на северном берегу реки. Ночью наши саперы навели переправу через Оку. На плацдарм переправились танки. Однако дальше наступать на этом участке нам не довелось. 21 июля дивизию вывели во второй эшелон.
За пять дней боев наши части освободили 15 населенных пунктов, нанесли врагу большой урон в живой силе, уничтожили много боевой техники, в том числе 34 танка.
Таковы были первые итоги наступления дивизии.
Успехи окрыляют
На фронте шла перегруппировка войск. 22 июля дивизия получила приказ совершить переход в район населенных пунктов Чернь, Хитровка, Новый Свет. Это южное основание орловской группировки противника. 23 июля части дивизии сосредоточились в указанных им районах.