- Вот тебе и взаимодействие, - покачал головой Штыков. - Каждого ограничивают рамками своей задачи, не раскрывая ни замыслов старшего начальника, ни задач соседей. Пришлют выписку из приказа, вот и все, комбинируй как знаешь. Если интересуешься, что будет делать сосед, то сходи к нему сам и узнай, а его добрая воля - сказать тебе это или не сказать. А как у тебя с людьми?

- Хвалиться нечем, ниже среднего. Хоть и в обороне лежим, а потери несем каждый день. Люди выбывают, а пополнения не поступает.

- А у меня совсем людей мало, - вздохнул Штыков. -Плоховато дело и со снарядами.

Переговорив о делах, мы перевели разговор на знакомых нам офицеров.

- Скажи, пожалуйста, как у тебя мой Чуприн поживает? -спросил я Штыкова.

- Аа-а!.. Алексей Иванович! Ну, это молодец! За такого командира, откровенно говоря, я тебя благодарить должен. Сейчас на полк его поставил, думаю, справится. Да, ты знаешь, - Штыков улыбнулся, - он теперь отец, сынишка у него растет, Алексей Алексеевич.

Так беседовали мы со Штыковым дня за два до начала наступления, не предвидя, как и когда оно начнется и во что выльется.

А началось оно очень просто и еше проще закончилось.

Был получен приказ, в котором указывались задача и время начала действий и давалась выписка из плана артиллерийского наступления.

Согласно плану за продолжительной артподготовкой должен был последовать огневой налет по переднему краю, а вслед за ним бросок пехоты в атаку.

Но в бою всё приобрело иной вид, чем на бумаге.

Рано утром, до начала артподготовки, я был на своем НП, в двух километрах к северо-западу от Сорокино, у отметки 59,5.

Началась артподготовка. Реденько, один за другим, проносились над головой снаряды и падали на широком фронте, создавая видимость не артподготовки, а пристрелки.

- Какой же толк от вашего огня? - спросил я у Носкова.

- А что же я могу поделать? - ответил он. - Снарядов мало.

- Мало снарядов, так надо бы и время брать меньше, вместо сорока минут хватило бы пятнадцати.

- На меня не обижайтесь, товарищ полковник, я здесь ни при чем, сказал Носков, - план прислали сверху, армейскую операцию планировала армия, а не мы.

Он был прав.

Наступило время огневого налета. Огонь несколько усилился, но опять это было совершенно не то, чего ожидала изготовившаяся к атаке пехота. В атаку она поднялась не дружно. Ее бросок к окопам противника был встречен шквалом неподавленного огня, и она тут же вынуждена была залечь в снег и окапываться.

Наблюдая за всем этим, я нервничал, ругался с командирами полков, вызывал к проводу комбатов, но был бессилен что-либо изменить.

Подчиненные реагировали на мои требования по-разному.

- Заикин! Почему не атакуете? - спрашивал я у командира Карельского полка.

- Сильный огонь не дает пехоте подняться.

- Подавляйте его и атакуйте!

- Стараемся, но не можем. Подавите, пожалуйста, артиллерию и минометы. Почему молчит наша артиллерия, почему она не хочет помогать пехоте?

- Помогает, как может. Подавляйте своими средствами и атакуйте! Алло!.. Алло!.. Николай Васильевич! - звал я. -Карельцы никогда не подводили, они и сейчас не должны подвести! Алло!..

Но Заикина у телефона уже не было. Он совершенно не выносил, когда я случайно в бою называл его по имени и отчеству. Он считал тогда наши дела настолько плохими, что хватал автомат, срывался с места и бежал в один из батальонов, чтобы участвовать в бою лично.

- Черепанов! Почему не атакуете? - спрашивал я командира Новгородского.

- Не подавлен огонь. Пехота рванула и залегла, ничего поделать не может. А батальон Захарова совсем не поднялся.

- Почему?

- Захаров артподготовки ждет.

- Да что он? Артподготовка уже была. Часы-то у него есть? Сигнал атаки видел?

- И часы есть, и сигнал видел, а артподготовки, говорит, на его участке не было.

- Соедините меня с Захаровым! - требую у телефонистов.

- Я вас слушаю! - доносится голос комбата.

- Вы почему не перешли в атаку? Все атаковали, а вы лежите, товарищей подводите! - обрушиваюсь я па него.

- Товарищ первый, - отвечает он, - у вас по плану атака после артподготовки, а артподготовки еще не было.

- Как не было?

- На моем участке была только пристрелка. За сорок минут артиллерия выпустила не более двухсот снарядов. Сигнал я видел, но жду огневого налета. Произошла какая-то ошибка, вот я и выясняю.

- Ошибки никакой нет, сигнал был, и остальные батальоны уже атаковали, - говорю я.

- Но они же залегли, и никакой атаки не получилось. Что же мне делать теперь? - спрашивает Захаров.-Если артподготовки не будет, то огонь и мне не позволит атаковать.

- Одни не атаковывайте,-говорю я ему, - ждите повторного огневого налета и нового сигнала для атаки.

Через два часа мы снова пытались атаковать, и снова безрезультатно. Не принесла успеха атака и па второй день. Потери возрастали, а передний край оставался непрoрванным.

У дивизии Штыкова условия были не легче наших. Мы атаковывали на широком фронте между Сорокином и Малым Стёпановом, рассчитывая прорвать в центре своего участка и обойти сорокинский опорный пункт с запада. Штыков же атаковывал, хотя и на более узком фронте, но зато прямо в лоб на опорный пункт с его траншеями и сильной огневой системой.

Так же, как и мы, дивизия Штыкова не сумела добиться главного подавить огонь противника, а без этого атаки затухали, едва начавшись.

Поздно вечером в конце второго дня наступления я зашел к Штыкову, чтобы обменяться с ним своими впечатлениями и посоветоваться насчет дальнейших действий.

За последние два дня нас сильно ругало начальство.

Мы в свою очередь ругали своих подчиненных, но дело от этого с места не двигалось. Для подавления огня артиллерии и минометов противника у нас не было средств...

- Руганью делу не поможешь, - сказал мне Штыков, - надо задачу обеспечить материально. Возьмем, к примеру, артиллерийское наступление. Мы имеем план, но разве это артиллерийское наступление? В чем оно должно заключаться? В непрерывной поддержке пехоты массированным, действительным огнем на всю глубину, пока не возьмем Сорокинo. Наша артиллерия должна подавить всю огневую систему противника, в том числе его артиллерию и минометы, и расчистить дорогу другим наземным родам. А разве похоже наше артнаступление на то уставное, о котором я говорю?

- Конечно, нет, - ответил я. - Если было бы похоже, то наверняка бы выполнили задачу.

- Вот, вот! - горячится Штыков. - Согласен! Но ведь в уставе-то все это записано? Записано. Учат нас тому, как надо организовывать наступление? Учат. Верховный требует сопровождать наступление артиллерийской музыкой? Требует. Так в чем же дело? Почему же не хотят выполнять этих требований?

- Уставные требования и требования Верховного выполняют, - говорю я ему, - только не везде, конечно. Там, где их выполняют, и успех налицо, вот, например, под Сталинградом. Там дела идут прекрасно.

- А почему же у нас нельзя этого сделать? - перебивает он меня.

- Нам отпускают меньше, чем там. Как-никак, там направление главное, решающее, а у нас второстепенное, вспомогательное. Там всего должно быть больше, чем у нас.

- Но и у нас на фронте есть кое-что, мы не такие уж бедные. Уверяю тебя! Надо только свои ресурсы использовать лучше, чем они используются, говорит Штыков.

- А что бы ты хотел? - спрашиваю у него.

- Как что? Конечно, артиллерию, минометы. Надо создать соответствующую плотность и обеспечить эту плотность снарядами и минами.

- Было бы замечательно.

- А как же! Сколько у нас с тобой артиллерии? По тридцать стволов на дивизию. А сколько нужно, чтобы прорвать оборону? По скромным подсчетам, 60 - 80 стволов на один километр. Вот сколько! - Штыков ударяет ребром ладони по столу. - А теперь подсчитай, сколько мы должны с тобой иметь. Расчет простой - мне на два километра прорыва полагается полтораста орудий и минометов, а я не имею и одной трети того, что мне положено.