В тех условиях надежда была только на ремонтников. У них дни и ночи пропадали наши инженеры, политработники. Нередко они и сами становились у станков, брали в руки молоток, ключ, зубило, помогая мастерам в работе. Подлатали машину, вдохнули в нее жизнь, и снова она уходит в бой. Ни минуты простоя. Этой роскоши война не позволяла. Ремонтников отмечали наградами так же, как и летчиков. Они этого заслуживали. Нередко мастера-солдаты не уходили со своих рабочих мест сутками.

Однажды на наши настойчивые просьбы пришел наконец положительный ответ: вам направлена новая авиационная мастерская. Как же обрадовались главный инженер ВВС фронта военный инженер 1 ранга П. А. Лосюков и его заместитель И. Ф. Горохов: теперь дела с ремонтом машин пойдут живее.

Но не успела эта мастерская развернуться, как попала под воздушный налет. Посыпались бомбы и раскидали, разнесли драгоценное оборудование. Да еще шестерых квалифицированных специалистов потеряли: двух убило, четырех ранило.

Когда мне доложили об этом, я напустился на инженеров:

- Как же вы не сумели ее сберечь?

- Все сделали как надо, - сокрушенно развел руками Лосюков. - Мастерская развернулась в лесу, сверху машины закидали ветками. Как немцы о ней пронюхали -- ума не приложу.

Лосюков и Горохов были квалифицированными инженерами. Их энергии, предприимчивости мы во многом обязаны тем, что самолетный парк поддерживался на уровне, позволявшем выполнять боевые задачи. Когда приходилось отступать, Лосюков и Горохов принимали энергичные меры, чтобы ни одной машины на аэродромах не осталось. Те, что не поддаются ремонту, уничтожали. С остальных неисправных машин снимали крылья, фюзеляжи их подцепляли к тракторам и грузовым автомашинам и отправляли в тыл.

В один из октябрьских дней после утомительного ночного перехода наш штаб остановился возле небольшой деревушки в лесу. Неподалеку на поляне приземлилось несколько связных самолетов.

- Слетайте-ка, - говорю Лосюкову, - и лично проверьте, не забыли ли что в спешке эвакуировать с ближайших аэродромов. А попутно посмотрите, по каким дорогам и в каком направлении движутся машины-заправщики.

Лосюков взял с собой инженера Крюкова. Сели они в трехместный По-2 и поднялись в мглистое небо. Потом я себя крепко ругал, что послал его на задание. В конце концов, можно было направить кого-то другого. Но разве все обстоятельства того тревожного времени можно было учесть?

...Где-то над Брянскими лесами на маленький беззащитный самолет набросился Ме-110. Фашисты тогда шныряли по всем направлениям, не давали нам покоя ни днем ни ночью. Наш летчик круто развернул самолет и ушел от погони в облака. Спустя какое-то время он снизился и приземлился на лесной поляне. Лосюков и Крюков помогли летчику упрятать машину под кроны деревьев.

Прошло минут двадцать. Немец в небе больше не появлялся. Тогда По-2 снова взлетел, и (надо же такому случиться) из облаков вынырнул тот самый Ме-110. Спикировав, он зашел в хвост нашему самолету и полоснул по нему длинной пулеметной очередью. Самолет вспыхнул. Лосюков почувствовал, как обожгло плечо (пуля прошла навылет), во рту стало солоно. Оказывается, другая пуля разорвала губу и выбила несколько зубов. Летчик направил машину вниз и приземлился на первой попавшейся площадке.

- Не помню, - рассказывал мне несколько лет спустя Лосюков, - то ли меня при ударе о землю выбросило из кабины, то ли, собрав силы, сам вывалился. Только чувствую - горю. Начал кататься по траве, чтобы сбить пламя. Вижу, бежит, пылая, как костер, Крюков и дико кричит. Его, видимо, облило бензином. Признаюсь: страшно было смотреть на этот живой факел. Вот он словно обо что-то споткнулся, упал и замер. Сгорел заживо. Сгорел, не успев выпрыгнуть из кабины, и летчик.

Сознание меня покинуло. Очнулся в вагоне. Оказывается, кто-то меня, обгоревшего, подобрал, доставил на ближайшую станцию и сунул в проходящий санитарный поезд.

Мне удалось разыскать главного инженера в Тамбове, в госпитале. Выделил для него самолет, переправил в Куйбышев, подальше от фронта, и там, много месяцев спустя, Лосюков встал на ноги.

После войны Лосюков долгое время работал в аппарате главнокомандующего ВВС. Сейчас он в отставке.

Много раз видел я, как гибнут люди, сам ходил на грани смерти, но такой жуткой картины, что нарисовал при встрече Лосюков, даже и представить не мог.

* * *

Заместителем командира 20-го истребительного авиаполка по летной подготовке был участник боев в небе Китая капитан Конев Георгий Николаевич. Моложавый, высокого роста, он представлял собой сгусток энергии и отличался молодецкой удалью. В каких только переделках не приходилось ему бывать, но всегда он выходил из них победителем. Конев уже тогда успел заслужить три ордена Красного Знамени - награды, которые делают честь самому храброму бойцу.

Как-то с Ромазановым мы направились в этот полк, чтобы провести там летно-тактическую конференцию. Хотелось поближе познакомиться с летным составом, изучить боевой опыт, с тем чтобы потом сделать его достоянием других частей.

Летно-тактические конференции, на которых детально анализировались приемы и способы боевых действий, давали для этого богатейший материал.

Подъезжаем к аэродрому, слышим в небе басовитый нарастающий гул.

- Никак фашисты идут, - говорит Ромазанов. И верно. Вскоре без труда можно было опознать большую группу "юнкерсов", над которыми кружили "мессершмитты". В это время со стороны аэродрома раздался грохот, заглушивший звук вражеских самолетов. Круто набирая высоту, в воздух поднялась пара "яков". "Что же так мало, что одна пара может сделать?" - подумал я о просчете командира полка.

Вражеские самолеты между тем приближались. Мы вышли из машины, чтобы посмотреть, как будет развиваться воздушный бой. Экипажи бомбардировщиков, по-видимому, заметили наших истребителей и начали смыкать строй, чтобы отразить атаку. Когда расстояние между противниками сократилось настолько, что можно было открывать огонь, ведущий пары, сделав "горку", выпустил по одному из "юнкерсов" серию трассирующих снарядов. Тот сразу же вспыхнул и, оставляя за собой дымный след, круто пошел к земле. А истребитель тем временем, выполнив боевой разворот, бросился на другой бомбардировщик. Ведомый неотступно следовал за ведущим, охраняя его сзади от приближающихся истребителей врага. Новая атака оказалась настолько молниеносной, что мы даже не заметили огненных следов снарядов. Видим только: второй "юнкерс" тоже загорелся и с завыванием пошел к земле. Строй бомбардировщиков распался, бомбы, предназначенные для удара по аэродрому, начали падать и гулко ухать в стороне.

Налет закончился безрезультатно. Вражеские истребители так и не рискнули ввязаться с нашими в бой и повернули вслед за бомбардировщиками.

- Ну и орлы! - не скрывая восторга, воскликнул Ромазанов. - Кто бы это мог быть?

В догадках теряться не пришлось. Когда мы прибыли на командный пункт, нас встретил сияющий комиссар полка Маркин и упредил вопросом:

- Видели?

- Видели, - говорим. - Кто ведущий пары?

- Капитан Конев, ведомый лейтенант Мотуз, - доложил Маркин.

Прошло минут десять - пятнадцать. Истребители приземлились. Зарулив самолеты на стоянку, располагавшуюся на опушке леса, Конев и Мотуз направились на КП. Конев шагал широко, размашисто, снятый шлем держал в руке. За ним семенил Иван Мотуз. Был он маленького роста и не поспевал за командиром. На память невольно пришло сравнение: "Пат и Паташон" - и я чуть не рассмеялся.

Прибыв на КП, Конев лаконично доложил:

- Налет отражен. Сбиты два "юнкерса".

- Видели, - говорю ему. - Сработано мастерски. Не помню точно, то ли Конев родился в Одессе, то ли жил там долго, но любил он сочные словечки, которыми раньше были не прочь щегольнуть коренные жители этого города. Вот и тут Конев снял с себя куртку и попросил Мотуза: