Вглядываясь в темноту, тихо разговариваем с Кабистовым. Помощник вдруг заинтересовался моей биографией. Такие часы располагают к откровенности. Даже суховатого, неразговорчивого человека, как мой помощник.

- Григорий Пудович, я еще в училище присматривался к вам. Почему вы так рано поседели?

Признаться, я чуть растерялся от этого вопроса. Чтобы собраться с мыслями, стал набивать трубку, протянул кисет Кабистову.

- Откуда, спрашиваете, седина? Жизнь нам с вами выпала нелегкая. У вас ведь, Алексей Николаевич, детство тоже было несладким. Ваш отец, насколько мне известно, погиб при штурме Зимнего. Большая семья осталась на плечах матери работницы ткацкой фабрики. Чтобы помочь ей, вы еще ребенком начали работать.

Учиться смогли уже после гражданской войны. А мое детство и вовсе было холодным и голодным. В четырнадцатом году отца угнали на фронт, семья осталась без кормильца, а была она большая - семеро детей мал мала меньше. Я подростком пошел в шахту, вывозил из штреков уголь на санках. Вы знаете что это такое? Запрягаешься в лямку и ползешь на четвереньках в темноте, духоте, пыли. Потом забойщиком стал. Долбишь целый день кайлом, а подрядчик заплатит тебе несколько копеек - и на обед не хватит.

Однажды нас завалило. Чудом остались живы. Напрасно ждали помощи. Хозяевам нужен был уголь, им невыгодно было бросать людей на спасательные работы. Мы сами себя отрыли, как кроты. Страшно было на нас смотреть: выходцы с того света. В этот день хозяин нам не заплатил ни копейки, так как мы не уголь добывали, а спасали свои жизни.

Вот так и жил. Уже при Советской власти узнал я, что такое школа. Сижу в первом классе с малышами. Те дразнят меня: "Папа!" Трудно было. Ходил раздетый, разутый, но учился. Советская власть не оставила в беде. Помогла стать человеком. Сейчас мы с вами на мостике боевого корабля. У нас высшее образование. Мы и наши семьи обрели настоящее счастье, его и отстаиваем в боях. Сражаемся за то, чтобы юноши наши больше никогда не седели в двадцать лет...

Утром "Беспощадный" вернулся в базу. Механизмы корабля работали безупречно. Эсминец был готов к выполнению новых боевых заданий.

В главной базе

Возвращение в базу для моряков всегда праздник. Война омрачила его. Севастополь теперь строг и суров. Улицы перегорожены баррикадами, изрыты траншеями. Прохожих мало. Люди трудятся на заводах или роют укрепления вокруг города. Все чаще налетают на Севастополь вражеские самолеты.

И все же, входя в севастопольские бухты, мы по-прежнему испытываем радостное волнение. На кораблях, стоящих у причалов, взвиваются сигнальные флаги: "Поздравляем с благополучным возвращением. Желаем дальнейших боевых успехов". Это нас приветствуют товарищи.

Семья моряков стала еще дружнее. Теперь и в базе мы почти не расстаемся с кораблем. На нем ныне проходит вся наша жизнь.

По вечерам офицеры эскадры собираются в кают-компании какого-нибудь корабля, дружески беседуют, вспоминают эпизоды боевых походов, делятся опытом, спорят. Душой и организатором товарищеских встреч выступает командующий эскадрой. Контр-адмирал Владимирский и бригадный комиссар Семин почти каждый вечер приглашают к себе на линкор командиров кораблей. Многое дают нам такие встречи. За чаем я как-то рассказал о смекалке наших зенитчиков:

- Во время отражения атаки вражеских самолетов так раскалились стволы орудий, что впору было прекращать стрельбу. И вдруг я увидел: матросы подтянули пожарные шланги и окатывают стволы пушек водой. Такой способ охлаждения орудий не предусмотрен инструкциями. Но в бою он помог, стрельба не прекращалась. А потом оказалось, что обливание водой увеличивает срок службы стволов. И все-таки сомнение мучит меня: вопреки инструкции действуем.

Командиры заинтересовались моим рассказом. А Владимирский с обычной своей прямотой заявил:

- Молодцы матросы. А инструкцию мы исправим.

Во время бесед крепко доставалось некоторым из нас, если в бою мы действовали неумело или плохо наладили службу на корабле. Не раз приходилось краснеть и мне. Однажды, вернувшись из похода, мы ошвартовались у стенки рядом с эсминцем "Бойким". Чтобы корабли не бились бортами, вахтенный офицер приказал вывалить кранцы - плетеные подушки, предохраняющие от ударов корпус корабля, да и забыл о них. Утром отошли от стенки, глядим: весь борт "Бойкого" увешан кранцами, а у нас ни одного нет. Командир "Бойкого" капитан-лейтенант Годлевский стоит на палубе своего корабля, машет рукой;

- Не журитесь за кранцы. Были ваши - стали наши!

Возвращаться, когда уже получил "Добро" на выход, не принято. Так и пришлось расстаться со своим имуществом. Отчитал я Кабистова. Тот только виновато головой крутит:

- Сам не пойму, как получилось...

А получилось просто. Обходил Годлевский свой корабль ночью, а заодно и за соседом приглядывал. Выбрал момент, когда у нас на верхней палубе ни души не было, и приказал своему боцману отвязать наши кранцы и привязать их к леерным стойкам "Бойкого".

За чаем в присутствии командующего я шутя пожаловался на проделку Годлевского. Лучше бы не делал этого! Казалось, переборки огромной кают-компании линкора задрожали от смеха.

- Вот так вахтенная служба у вас! - послышались веселые голоса. -Глядите, в следующий раз Георгий Федорович и пушки у вас позаимствует.

А я готов был сквозь палубу провалиться. Утешился тем, что Годлевскому в тот раз тоже досталось, и не столько за историю с кранцами, сколько за лихачество. Неплохой командир Георгий Федорович, смелый, решительный, но горячий не в меру. Дай ему волю, он и швартоваться к стенке подходил бы на полном ходу. Сколько раз наказывал его за это Владимирский... Кранцы мне Годлевский вернул. Вообще-то мы с ним друзья. Всех командиров эсминцев связывает крепкая дружба, каждый помогает товарищу, чем может, а в бою любой из них жизни не пожалеет, чтобы выручить соседа. Но это не мешает хорошему, полезному соперничеству. Какой командир не старается, чтобы его корабль был лучшим?

Связь Крыма с остальной страной осуществляется с трудом. Вот-вот немцы перережут железные дороги. Наши морские пути находятся под беспрерывными ударами фашистской авиации. Командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский, Военный совет флота, городской комитет партии призвали моряков и население Севастополя мобилизовать для нужд обороны все местные ресурсы. В городе оборудуются подземные мастерские для ремонта и изготовления оружия. Ценой огромных усилий поддерживается деятельность Морского завода, ремонтирующего боевые корабли.

Вражеские бомбежки разрушают цеха. Люди гибнут у станков. Рабочие под бомбами восстанавливают разрушенное. Завод не останавливается ни на один день.

Теперь и в базе мы чувствуем себя в бою. Расчеты зенитных орудий сутками не уходят с боевых постов, то и дело открывая огонь по вражеским самолетам. Весь экипаж находится в постоянной готовности. Моряки не сходят с кораблей. И то, что они теперь всегда вместе, еще больше сплачивает их. Офицеры стали ближе к матросам, проводят с ними все время. Командира подразделения редко застанете в каюте. Он или на палубе, или в кубрике, или на боевом посту всегда среди подчиненных. Офицер врос в матросскую семью. Это большое дело. Крепче стала дисциплина, выше командирский авторитет. Матросы всем сердцем привязались к своим начальникам, готовы идти за ними в огонь и в воду. О чем еще может мечтать командир?

Время, свободное от вахт, моряки проводят вместе. Возникают задушевные беседы. Все чаще в кубрике или на юте звучат музыка, песни. Никогда еще у нас не была так развита самодеятельность. Даже меня увлекает общий поток. Упросят ребята - беру баян, играю, пою вместе с ними. Не пострадает ли от этого мой авторитет? Уверен, что нет. Близость к подчиненным никогда еще не вредила командиру.

Однажды после ужина меня разыскал Козинец. Инженер-механик выглядел торжественно и важно.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: