Колесниченко хочет что-то сказать, но голова бессильно падает на подушку. Он без сознания. Носилки поспешно грузят в машину...
Я еще не пришел в себя от этих проходов, когда меня тронул за рукав комиссар.
- Григорий Пудович, народ тебя хочет видеть.
- Какой народ?
- Разве не видишь, сколько людей на стенке?
Схожу с трапа. Меня обступают старики, женщины, подростки, засыпают вопросами: много ли моряков пострадало? Не нуждаемся ли мы в чем? Ко мне протискивается старый рабочий.
- Мы видели, как вы сражались с вражескими самолетами. Я сам воевал когда-то, еще в империалистическую. Страшно бывало. Но такого, как сегодня, я еще не видывал. Мы на берегу и то замирали от ужаса. А вы выдержали. Мы гордимся вами, сыны наши, - старик повернулся к толпе и добавил сурово и громко: - Не видать фашистам Одессы!
Благодарю старого рабочего за теплые слова и обращаюсь к собравшимся:
- Да, сегодня нам выпало нелегкое испытание. Но у нас изумительные люди. Взгляните на них, - показываю рукой на матросов, собравшихся на палубе эсминца. - Вы привыкли видеть моряков в белых форменках, в белых фуражках, с жизнерадостной улыбкой на лицах. Сейчас они грязные, в порванной и прожженной одежде. Но они прекрасны своим мужеством и отвагой. Именно такими людьми сильны наши корабли, флот, армия. Это ваши сыновья. Это вы их такими вырастили. И за это вам большое спасибо! Вы, весь народ наш может смело положиться на таких людей. Они все выдержат! Они победят!
Через некоторое время я приказал построить личный состав по большому сбору. Да, вид у людей неважный. Помощник докладывает, что большая часть обмундирования попорчена. Когда в помещениях корабля обнаружилась течь, моряки заделывали пробоины всем, что попадалось под руку, пуская в ход и свою одежду. Жалко, конечно, обмундирование. Но моряки спасли корабль. Это куда важнее...
Оставаться нельзя
Бытует на флоте термин "живучесть корабля". Это широкое понятие. Оно означает способность корабля противостоять боевым и всем прочим повреждениям, в любых условиях оставаться на плаву и поддерживать свою боеспособность. О высокой живучести корабля заботятся его конструкторы, инженеры-кораблестроители, постоянно заботится о ней и экипаж. С первых же дней своей службы каждый моряк овладевает так называемыми правилами и приемами борьбы за живучесть корабля, учится заделывать пробоины, тушить пожары, устранять повреждения техники и оружия. Этот вид учебы является неотъемлемой частью боевой подготовки. Вопросам борьбы за живучесть корабля на нашем флоте всегда придавалось первостепенное значение, и это принесло большую пользу в годы войны. Случалось, диву только даешься: корабль в бою получит десятки пробоин, тысячи тонн воды ворвутся в его истерзанный корпус, а моряки все-таки приведут корабль в базу, залатают, подремонтируют - и снова стальной ветеран бороздит море, наводя ужас на врага.
Теперь такое испытание выпало на долю нашего "Беспощадного". Когда мы в Одессе осмотрели его получше, то удивились, как только нам удалось довести эсминец до спасительной стенки гавани. Взрывами почти начисто оторвало носовую часть корпуса вплоть до первой пушки. Сейчас этот кусок полубака чудом висит на листах обшивки. Сильно деформирован корпус в районе румпельного отделения в корме, второй машины и первого котельного отделения. В этих местах разошлись швы. Течь удалось приостановить, но достаточно небольшого толчка, чтобы в помещения снова хлынула вода. Чтобы выровнять корабль, пришлось откачать за борт триста тонн мазута.
Теперь у нас топлива еле хватит до Севастополя, если вообще мы сможем дойти до него. Главная энергетическая установка цела, но при дырявом корпусе и это не радует. Затоплены носовые погреба боезапаса, центральный артиллерийский пост. У нас осталось очень мало снарядов, да и пушки могут стрелять только аварийным способом. К тому же каждый выстрел грозит расхождением швов корпуса.
Вышел из строя гирокомпас. На магнитный компас тоже надеяться нельзя: после того как его котелок был сброшен на палубу, рискованно полагаться на точность этого нежного прибора.
Собираю офицеров. Совещаемся, что делать. Оставаться в Одессе нельзя. Отремонтировать корабль здесь не сможем: завод разрушен. Каждый час пребывания в порту, который беспрерывно бомбит вражеская авиация, грозит кораблю гибелью. Решили своими силами сделать все, что возможно, для подготовки к переходу в Севастополь. Кабистов уже предпринял кое-что. С полубака сняли шпиль, якоря с цепями и другие тяжести перенесли на шкафут, к торпедным аппаратам.
Матросы под руководством Хасика продолжают бороться с поступлением воды. Старшины Грыцук и Омельченко, матросы Абрамис, Козлов и Емельянченко в полузатопленных отсеках конопатят швы. Непрестанно работают помпы, выкачивая воду из помещений.
Бормотин докладывает, что осушено помещение гирокомпаса. Штурманские электрики пытаются запустить гирокомпас. В крайнем случае воспользуемся шлюпочными компасами, они оказались исправными.
Решение принято одно: спасти корабль любой ценой.
Отправляюсь к командиру Одесской базы контр-адмиралу Кулешову. Хочу просить его, чтобы дал автогенный аппарат отрезать еле держащийся, мешающий движению корабля кусок полубака. Контр-адмирал перебивает меня на середине первой же фразы:
- Никаких автогенов. Сегодня же вы обязаны уйти из Одессы. Видите, налеты участились. Вас могут в любой момент утопить. А рисковать эсминцем мы не можем. Уходите немедленно. Это распоряжение командующего оборонительным районом. - Кулешов протягивает мне руку: - Желаю вам счастливого перехода. Буксир из Севастополя за вами уже послан. Должен быть здесь в пятнадцать часов.
По тротуару, изрытому воронками, то и дело обходя груды битого закопченного кирпича, возвращаюсь в гавань. По пути решил заглянуть в госпиталь, навестить Колесниченко. В приемном покое пожилая няня, услышав фамилию матроса, смахнула слезу.
- Умер он, батюшка, сегодня ночью умер. Кровью истек. Врачи все удивлялись, как только живым его довезли.
Начальник хирургического отделения не меньше меня был удручен случившимся.
- Уже ничем нельзя было помочь...
- Когда мы сможем похоронить его?
- Не раньше чем через два дня, когда будут известны результаты вскрытия.
- Жаль. Мы сегодня уходим.
- Не беспокойтесь. Доверьте нам. Похороним со всеми почестями.
На корабле Кабистов доложил, что буксир "СП-14" уже прибыл. Чтобы не терять времени, мой помощник сам отдал команду готовить корабль к походу. Матросы закрепляют за торпедные аппараты якорную цепь, она заменит нам брагу, к которой присоединяется буксирный трос.
- Воздух! - слышится возглас.
Над портом на большой высоте летят вражеские бомбардировщики. Падая, завывают бомбы. Грохочут взрывы. Бомбы рвутся на середине гавани, на берегу. Осколки долетают до нас. Матросы, занятые своим делом, ничего не замечают. Спокойно работают на палубе. Команда буксира тоже не обращает внимания на бомбежку. Видно, обстрелянный народ. Приглашаю к себе капитана буксира, договариваемся о действиях в море. Тянуть "Беспощадный" он будет кормой вперед. Выход, назначен в шестнадцать ноль-ноль, чтобы ночью пройти узкий фарватер среди минных полей. Предупреждаю, что поврежденный эсминец будет плохо слушаться руля. Буксировать нужно сугубо осторожно.
Самолеты, отбомбившись, улетели. Пользуемся случаем, чтобы незамеченными выйти из гавани. Миновали боны у Воронцовского маяка. В вантах засвистел ветерок. Он крепчает. В море крупная зыбь. Нас начинает покачивать. Взгляды всех, кто находится на мостике, устремлены на полубак. Выдержит ли?
- Штурман, - говорю Бормотину, - проверьте, с какой скоростью мы идем.
Сам изучаю облака: усилится ветер или нет? Подует по-настоящему - беда нам.
Прохаживаюсь по мостику. Трогаю рукоятки машинного телеграфа, которые стоят на "стоп", поглядываю на неподвижные стрелки тахометров, замершие на нуле: машины наши не работают. Тоска!