- Ну и редко! - расхохотался друг Пересыпкина Додонов. - Да он ответы не успевает писать.

- Как это не успеваю? - обиделся Пересыпкин, - Конечно, не успеваю, когда враз приносят кучу писем, а потом... по два месяца нет.

...В последний раз я беседовал с подводниками "Камбалы". "Проработав" Пересыпкина, матросы направили огонь своих шуток на Додонова, затем вспомнили Сазонова, Калямина и других членов экипажа.

Поздно вечером меня провожали подводники "Камбалы".

Стоя на подножке камуфлированного вагона военного поезда, я по очереди еще и еще раз жал руки бежавшим за поездом подводникам.

- Вы все же сбрейте усы! - крикнул я Пересыпкину, который третий раз прощался со мной. - Стариком быть всегда успеете!

- Кто его знает, успею ли! Война! Мина говорит... Последние слова Пересыпкина потонули в смехе товарищей, и я так и не узнал, что говорила Мина по поводу усов своему жениху.

Ранним утром 17 июня 1942 года поезд доставил меня на одну из станций, откуда к месту базирования подводных лодок я шел уже пешком.

Шагая в то ясное, летнее утро по пыльному шоссе, я вдруг испытал тревогу перед новым, неизвестным.

Припомнилось детство, глухое сванское село, родные и знакомые. В те далекие годы я мог обратиться за любым советом к дедушке, отцу или матери. Теперь же они ничего не могли Мне посоветовать. Моя жизнь не была похожа на их жизнь.

Дорога привела меня на вершину холма. Подо мною лежала небольшая бухта, сплошь заставленная разнокалиберными морскими судами. Из леса корабельных труб там и сям тянулись вверх столбы дыма.

Спустившись с холма, я шел по тропинке, с обеих сторон заросшей колючим кустарником и ежевикой. Это были излюбленные места шакалов.

Заросли, прозванные кавказскими джунглями, плотным кольцом окружали место базирования наших подводных лодок.

Вскоре я увидел перед собой каменное двухэтажное здание, построенное на возвышенности у самой бухты. В нем размещалась береговая база подводных лодок. У подножья холма, в тени эвкалиптов стояло несколько скамеек. Это место прозвали "беседкой споров". Несмотря на ранний час, у "беседки" было довольно людно.

- Вот он! - первым заметил меня мой давнишний знакомый, командир подводной лодки Дмитрий Суров. - Сваны приехали! Теперь дело будет!

Навстречу мне поднялись и другие командиры подводных лодок - Борис Кудрявцев, Астан Кесаев, Михаил Грешилов, Евгений Расточиль и Сергей Хаханов.

Мне жали руки, расспрашивали о боевых делах подводных лодок соединения контр-адмирала Болтунова.

- До вас не дошел рассказ о том, как Володя дрался с немецкой ловушкой? озорно блеснув глазами в сторону Прокофьева, обратился ко мне Хаханов. - Или вы уже успели насмеяться по этому поводу?

- Нет, признаюсь, ничего не знаю, - ответил я. Мне было известно, что немцы к тому времени использовали на Черном море для борьбы с нашими подводными лодками так называемые суда-ловушки. Это были малые быстроходные, очень маневренные и хорошо вооруженные противолодочные суда, которые камуфлировались под обычные небольшие транспорты и предназначались для поиска и преследования наших подводных лодок. Расчет был на то, что командир подводной лодки, увидев в перископ такое судно, примет его за транспорт и начнет сближаться с ним для атаки. Суда-ловушки тем временем должны были своими точнейшими гидроакустическими приборами обнаружить подводную лодку, уточнить ее местонахождение и, выбрав момент, выйти в атаку против нее и потопить глубинными бомбами. Все командиры подводных лодок были предупреждены командованием о наличии у фашистов таких средств борьбы с нашими лодками, и мне было непонятно, каким образом такой опытный командир, как Прокофьев, мог попасть фашистам в лапы. И я тут же выразил свое недоумение по этому поводу.

- Нет, я не ошибся, - парировал Прокофьев. - Я знал, что имею дело с ловушками. Вполне сознательно вышел в атаку и потопил одну из них...

- Чем же?.. Они ведь так мелко сидят, что торпедой невозможно достать.

- А мы перехитрили их, взяли да пустили торпеду по поверхности моря.

- И ловушка не смогла уклониться?

- Она-то не смогла, Но ее партнеры постарались отомстить за нее. - Хаханов показал на подводную лодку, ошвартованную у пирса. Сначала я подумал, что это стоит огромная цистерна, побывавшая под бомбежкой где-нибудь в Севастополе или Одессе, а так как такие искореженные коробки, эвакуированные с запада, можно было видеть в каждом порту, то я не обратил на нее внимания. Но затем я увидел, что передо мною год-водная лодка, "обработанная" вражескими глубинками.

- О! - невольно вырвалось у меня. - Вероятно, она навсегда потеряна для флота.

- Ну, ну, ну, типун тебе на язык! Рабочие говорят, через две недели отремонтируем. А ты говоришь "навсегда". Приходи-ка лучше завтра на подъем флага. Будем подымать на ней гвардейский флаг. Через две недели пойдем воевать! А ты со своей "Малюткой" еще подождешь, понятно? - и Прокофьев хитро подмигнул товарищам.

- Пойду-ка я перешвартую лодку под погрузку торпед, - вдруг вскочил с места Суров. - Заговорился с вами...

- Вот он тоже только что вернулся с победой, ты не слышал? - сказал Хаханов.

- Да ну тебя. Не слишком ли много говорится о наших победах? - бросил Суров и поспешил к лодке.

- О его походе я знаю. Мы получили отчетный Материал и ознакомились с ним.

- А о походе Расточиля тоже знаешь?

- Нет, об этом еще не слышал. - Интереснейший поход... Героический поход... Однако рассказать мне о нем Хаханов не успел. Беседа оборвалась. Командир дивизиона, узнав о моем прибытии, прислал посыльного с приказанием немедленно явиться к нему.

- Доложи комдиву и возвращайся! - попросил меня Кесаев.

Я побежал на плавбазу подводных лодок, где размещался штаб дивизиона.

- Первый раз вижу командира корабля, которого приходится чуть ли не на. аркане тащить, чтобы представился, - с укором произнес командир дивизиона капитан второго ранга Хияйнен.

За свою службу во флоте я вторично попал в подчинение ко Льву Петровичу Хияйнену.

С подчиненными Хияйнен был вежлив и мягок, со всеми умел поддерживать простые, товарищеские отношения. Но В то же время в вопросах службы он был строг и требователен. Не помню случая, чтобы он когда-нибудь отдавал приказание повышенным тоном, однако все его распоряжения исполнялись точно и ревностно. В часы, отдыха Лев Петрович был веселым, остроумным человеком и желанным собеседником.

- "Малютка" потерпела аварию, вы знаете, конечно? - перешел Лев Петрович к ознакомлению меня с обстановкой.

- Никак нет, не знаю!

- Во время зарядки взорвалась батарея. Такие случаи бывают только вследствие... как вы знаете...

- Неправильного ухода!

- Так точно! - Лев Петрович постучал трубкой о край пепельницы и пристально посмотрел на меня. - И они, надо полагать, эту истину знали... знали, но требований инструкции не выполняли.

- А... жертвы были? Или обошлось?..

- Погибло несколько человек. Были и раненые... Но с этим, я полагаю, вы подробно ознакомитесь по документам. Теперь же я хочу вам сказать, что экипажу нужен оптимизм. Да, оптимизм, я не оговорился. Нужна вера в свои силы. Вы там будете на месте.

Я молча опустил голову, вспомнив о том, что в начале моей службы на подводном флоте Лев Петрович как-то наказал меня именно за фантазерство и излишнюю самонадеянность.

- Помните? - поняв ход моих мыслей, подмигнул мне комдив.

- Помню, - улыбнулся я, - но с тех пор многое изменилось...

- Нет, дорогой мой, характер полностью поломать нельзя. Его можно воспитать, подправить, но из оптимиста сделать пессимиста... трудно. Верно?

- Вероятно.

- У вас впереди огромная работа: воспитывать и сколачивать экипаж. В его составе новые люди; нужно знать их настроения, мысли, научить мечтать о победах, жить этими мыслями; помочь им изучить устройство корабля, боевой техники, и изучить не так, как... помните, были дни? - Лев Петрович снова подмигнул. Очевидно, or вспомнил, как мы сдавали ему зачеты. Как правило, по первому разу никто не мог получить положительную оценку, и ему приходилось экзаменовать нас по нескольку раз.