Корпус корабля слегка дрогнул. Командир дивизиона подошел к иллюминатору.

- Опять не успел погасить инерцию, - с досадой произнес он. - Это Суров швартуется. Хороший был бы он командир, но... слишком горяч. Все не терпится, спешит, спешит...

Дмитрий Суров был известен как один из лучших командиров подводных лодок. Я мечтал быть таким, как он. И то, что Лев Петрович не вполне доволен им, удивило меня и смутило. Своими сомнениями я тут же поделился с комдивом.

- Согласен с вами, - улыбнулся Хияйнен, - Суров действительно прекрасный командир, у него есть чему поучиться, но есть у него и недостатки. С ними надо бороться. А хвалить? Пусть нас другие похвалят...

Хияйнен не часто хвалил офицеров, но и зря никогда не ругал. Прежде чем высказать свое мнение о том или ином офицере, он тщательно его изучал, и его характеристики были всегда содержательны и справедливы.

- Принимайте дела, не теряя ни минуты. У вас мало времени! - закончил Лев Петрович, встав с места. - Пойдемте, я вас представлю экипажу.

В каюту вошел атлетического сложения капитан третьего ранга. Он сверху вниз испытующе глянул на меня и тут же протянул руку.

- Иосселиани, если не ошибаюсь?

- Так точно, старший лейтенант Иосселиани, - подтвердил я.

- А я - Куприянов Иван Иванович, комиссар дивизиона.

Пока мы знакомились, Хияйнен переводил взгляд с комиссара на меня, как бы что-то вспоминая.

- Вот и хорошо, - обрадовался он и принялся шарить в бумагах на столе. Иван Иванович, вы пока идите в свою каюту, поговорите, познакомьтесь с Иосселиани, а я закончу свои дела. Потом представим его народу.

- Пошли! - Куприянов вышел в дверь первым. Мне пришлось рассказать комиссару свою биографию и даже упомянуть о некоторых подробностях моей учебы в школе и в военно-морском училище.

- Служебные отзывы о вас я знаю, - перебил меня Иван Иванович, когда я начал говорить о службе на "Камбале", - они неплохие. Курите?

- Так точно, трубку.

- Можете курить.

- В рабочем кабинете обычно не курю. Тем более... у вас здесь такой чистый воздух... Жалко.

- Я тогда не знал, что Иван Иванович хотя сам и курил. но не терпел прокуренных помещений.

- На "Малютке" вам служить будет труднее, чем до сих пор, - после некоторого раздумья произнес Куприянов, и я понял, что официальная часть нашей беседы закончена и началась неофициальная, дружеская. - Здесь вы - командир. Опекать вас некому. Комдив в базе, а вы - в море, на лодке. Мало того, на вас смотрит весь экипаж. Надо так знать дело, чтобы в трудную минуту уметь оказать помощь подчиненным, правда?

- Так точно!

- А чтобы помочь специалисту-подводнику, надо много учиться...

Комиссар говорил все то, что принято говорить в подобных случаях, но говорил искренне, от сердца, и поэтому обычные слова звучали не по-казенному, а проникновенно, подкупающе.

- Победа, рождается в упорном труде и учебе, - закончил Куприянов, - я уверен, что ваш экипаж имеет все условия для того, чтобы в скором будущем выйти в ряды передовых кораблей дивизиона. А дивизион наш воюет, как вы, наверное, знаете, неплохо! - не без гордости произнес он. - Вы слышали о подводных лодках Сурова, Грешилова, Расточиля?

- О последнем походе Расточиля я знаю только то, что "Медуза" потопила немецкий транспорт и сама оказалась в тяжелом положении...

- Этой историей стоит заинтересоваться. Случай необычный.

И Иван Иванович рассказал мне, что произошло с подводной лодкой "Медуза", которая только два дня тому назад возвратилась из боевого похода. Боевое задание она выполнила блестяще - отправила на дно вражеский транспорт с войсками и боевой техникой. После этого началось жестокое сорокачасовое преследование подводной лодки катерами-охотниками. Лодке в конце концов удалось обмануть их и уйти от преследования. Но, чтобы возвратиться в базу, "Медуза" должна была преодолеть минное заграждение противника и пройти через охраняемые им районы моря. Лодка находилась под водой уже более двух суток. Электроэнергия была на исходе. Процент содержания углекислоты в лодке достиг предела. Началось кислородное голодание. Но все это не могло омрачить радость победы.

Прижимаясь к грунту и продвигаясь на восток, "Медуза" подошла к внутренней кромке вражеского минного поля. В лодке воцарилась тишина, которую нарушали лишь шум гребных винтов и щелканье приборов.

Шли напряженные секунды и минуты. Штурман отсчитывал каждый кабельтов, пройденный кораблем. Так продолжалось сорок минут. "Медуза" почти миновала опасную зону. Но когда на сорок второй минуте подводная лодка проходила последний кабельтов минного заграждения, послышался скрежет минрепа в носовой части. "Медуза" попыталась освободиться от него, но минреп упорно продолжал скользить вдоль правого борта. Вот уже скрежет явственно слышен в районе центрального поста. Вот он на какое-то мгновение пропал. Казалось, опасность миновала. Но внезапно раздался оглушительный взрыв, в лодке погас свет, и все погрузилось во мрак. "Медуза" с быстро растущим дифферентом на нос упала па грунт.

При тусклом свете аварийного освещения люди пытались овладеть управлением. Однако корабль не слушался и продолжал погружаться. Через несколько минут "Медуза" лежала на дне моря почти у самой кромки вражеского минного заграждения.

Из отсеков командиру докладывали о повреждениях. В машинном отсеке оказалась пробоина, внутрь корпуса поступала забортная вода, вышли из строя все рули, и командир послал аварийную партию в машинный отсек.

Прошла ночь, наступило утро. В лодке ни на минуту не прекращались работы. Исправлялась система управления, ремонтировались электроустановки, люки, клапаны, устранялись повреждения в корпусе и в цистернах. Люди не чувствовали усталости. К полудню были получены первые результаты упорного труда. Из отсеков все чаще и чаще стали докладывать о завершении ремонта механизмов и оружия.

Но вот снова послышался шум винтов. Очевидно, враг не забыл "Медузу".

Доклады гидроакустика слышали не только в центральном посту, но и в смежных отсеках корабля. Все с нетерпением ждали решения командира.

- До нас они не дойдут, - очень громко, чтобы все слышали, произнес Расточиль, - на кромке минного поля повернут.

Но командир не успел докончить фразу. Снова раздались взрывы глубинных бомб.

- Катера быстро сближаются: слева сто восемь и справа сорок один градус, методично докладывал гидроакустик.

- Оставаться на грунте нельзя! - приказал командир механику. - Во что бы то ни стало дать ход кораблю и начать активное уклонение от преследования. Очевидно, из поврежденных цистерн на поверхность моря выходит соляр, фашисты нас "видят"...

Близкие взрывы новой серии бомб сильно потрясли подводную лодку. Корабль получил новые, хотя и незначительные повреждения.

- Слева приближается новая группа катеров! - продолжал докладывать акустик.

Командир, словно не слыша его, спокойно снял трубку телефона, соединился с машинным отсеком и отдал новую команду.

И как бы пробуждаясь после длительного обморока, "Медуза" проползла по дну моря несколько кабельтовых, работая единственным исправным винтом. Затем, постепенно приведя в порядок нарушенную дифферентовку, лодка оторвалась от грунта.

Фашисты обнаружили, что советская подводная лодка, которую они считали уже мертвой, начала двигаться.

Катера неистовствовали, но подводная лодка могла теперь соревноваться с врагами в хитрости и умении владеть своим оружием. Подводники "Медузы" верили в свои силы. Они приобрели эту уверенность упорным трудом еще в базе, на полигонах боевой подготовки.

- Несмотря ни на что, "Медуза" ушла от вражеского преследования и с победой возвратилась в базу! - несколько патетически закончил Куприянов свой рассказ.