- Мне кажется, здесь пахнет бахвальством, товарищ комсорг. А как вы считаете? - спросил я.

- Немножко есть, - нехотя согласился Свиридов, - зато смешная.

- По-моему, и с Поедайло вы переборщили. Не стоит его так...

- Нет, стоит, стоит, товарищ командир. Он такой болтун! Его ничем не проймешь. Разрешите, товарищ командир?

- Что разрешить? - не понял я.

- Пробрать его.

- Проберите, кто вам запрещает?! Но имейте в виду, Поедайло сам очень сильно переживает... и надо знать меру во всем.

- Есть, товарищ командир! - у Свиридова заблестели глаза. - Переделать карикатуру.

- Ладно, оставьте так. Жалко, много труда затрачено. Кто рисовал?

- Костя Тельный. Ему старшина Гудзь, правда, помогал... Учит любить труд, - с усмешкой пояснил комсорг. Не успел уйти Свиридов, как явился Каркоцкий. Он доложил о неправильном поведении части подводников. Особенно ему не нравился Гудзь, который излишне нервировал своих подчиненных.

- Надо бы пробрать как следует этого губернатора отсека, - закончил парторг.

- Поговорите с Цесевичем, - посоветовал я. - Поставить на место старшину, конечно, следует, но пусть это сделает сначала его непосредственный начальник. Если не поможет, пустим в ход тяжелую артиллерию общественности.

Разговор коснулся и Поедайло. Каркоцкий считал, что "Малютку", как подводную лодку, одержавшую первую боевую победу, в базе будут встречать с большим почетом. И люди, склонные к зазнайству, могут не в меру распоясаться. Под такими людьми старшина имел в виду прежде всего Поедайло.

- Раз он трус, то, конечно, зазнайка и пьяница, - утверждал парторг.

- У нас он еще ни разу не напился.

- У нас он еще ни разу и не увольнялся...

- Напьется, посажу под арест.

Каркоцкий был прав: в базе нас встретили с большими почестями. Несмотря на ранний час, подводники всего соединения выстроились на палубах кораблей, украшенных флагами расцвечивания.

Лишь только нос лодки приблизился к плавбазе, я стремительно поднялся по трапу на палубу корабля и отдал рапорт комдиву.

- Товарищ капитан второго ранга, - произносил я слова рапорта, стараясь, чтобы голос мой не дрогнул, - подводная лодка "Малютка" вернулась из боевого похода. Уничтожена фашистская баржа с грузом и поврежден транспорт. Механизмы лодки исправны, личный состав здоров!

Принимая рапорт. Лев Петрович смотрел на меня так, как смотрит отец на сына, выдержавшего трудный экзамен.

За официальной частью последовали дружеские поздравления и пожелания. На "Малютку" устремилось так много людей, что, казалось, и одну десятую их не вместят ее тесные отсеки.

Однако не только радости ждали нас в базе. Пока мы были в походе, на фронтах Великой Отечественной войны события развертывались со стремительной быстротой и очень неудачно для нашей Армии и Флота. А мы, находясь в море, ничего не знали, так как не слушали последних известий.

Комиссар дивизиона подробно рассказал нашему экипажу о последних событиях. Только непоколебимая вера в правоту нашего дела, в силы нашего народа и в мудрость Коммунистической партии поддерживали в нас бодрость духа, когда мы узнали о новых оставленных нашими войсками городах и селах.

Это были самые тяжелые дни Великой Отечественной войны, когда опьяненные временными удачами немецко-фашистские войска рвались вперед.

Пал героически сражавшийся с превосходящими силами врага Севастополь. Гитлеровские полчища устремились на Кавказ и подошли к Моздоку. Началась ожесточенная битва на подступах к Сталинграду. Враг подошел вплотную к великому городу Ленина, защитники которого поразили весь мир своей стойкостью и героизмом.

Над нашей Родиной нависла грозная опасность.

Экипаж "Малютки" и не помышлял об отдыхе. Рано утром следующего дня началась подготовка к новому походу. После утреннего доклада командиру дивизиона я возвратился на лодку. Работы на корабле были в полном разгаре. Проверялись и испытывались механизмы, приборы и боевая техника, устранялись мелкие неисправности.

- Товарищ командир, матрос Поедайло вернулся с берега с фонарем и большой шишкой на голове, - доложил мне механик, как только я поднялся на мостик.

- Что за фонарь? - не понял я.

- Синяк под глазом. И то и другое, вероятно, результат воздействия палки или какого-нибудь другого твердого предмета, примененных при обороне, доложил Цесевич.

- А как он сам объясняет свое состояние?

- Говорит, что упал... но врет, конечно.

- Передайте, чтобы во время перерыва явился ко мне.

- Перерыва в работе никто не желает. Может быть, сейчас вызвать?

- Нужно, чтобы на корабле соблюдался порядок. Перерывы должны быть перерывами, а работа работой!

В те тяжелые дни люди работали, забывая даже о минимальном отдыхе. И, чтобы сохранить силы личного состава, мы буквально заставляли людей отдыхать.

- Товарищ командир, разрешите обратиться! - вмешался в наш разговор с Цесевичем боцман Халилов. - Каким сроком можно располагать для ремонта?

- Ремонта не будет! Нужно проверить состояние боевых механизмов и устранить неисправности. А ремонт мы закончили еще перед выходом в море.

В это время на мостик поднялся возвратившийся с плавбазы Косик. Он поразил меня своим озабоченным, мрачным видом.

- Все он! - пояснил Косик. - Поедайло... Мы с механиком переглянулись. То, что рассказал Косик, было неожиданностью даже для нас. Помощник шел от комиссара дивизиона, у которого находился старик-украинец Григоренко, эвакуированный в начале войны на Кавказ.

- Це ж холира, а не матрос. Це злыдень, - возмущался Григоренко.

Поедайло получил увольнение и едва ступил на берег, как где-то напился. А напившись, вспомнил о победах своей лодки и решил, что теперь ему море по колено.

У старика была молодая и красивая дочка, на которую безуспешно заглядывался не один подводник дивизиона. Поедайло решил посвататься к ней и, ввалившись в дом, довел старика до того, что тот вырвал из ограды жердь и с помощью ее пытался привести в чувство обнаглевшего матроса.

У Поедайло хмель как рукой сняло, и он стал угрожать старику, что добьется выселения его и его дочери. Старик все же успел еще раз угостить жердью Поедайло, который, разбив на прощанье окно, убежал. А старик, не мешкая, пошел к комиссару.

Пока Косик рассказывал мне эту историю, к лодке подошел сам Григоренко. Я пригласил старика на корабль и при нем подверг Поедайло суровому допросу.

Матрос ничего не мог сказать в свое оправдание.

- Двенадцать суток ареста, - до предела использовал я свою командирскую власть.

Но тут, к моему великому удивлению, Григоренко вступился за провинившегося матроса.

- Вы сами побачте, як я его разукрасив, - показал он рукой на шишку и затекший глаз. - Я ж его тим дрючком бив. Подумав, не выживе. А вин крепкий. Такой башкой можно сваи забивать або коней куваты. - Старик дорогой выяснил, что Поедайло участвовал в боевых походах лодки, и готов был простить ему все.

- Цього урока ему на все життя, - показал он палку со сломанным концом, которую он захватил с собой как вещественное доказательство.

Чтобы окончательно успокоить Григоренко, я поручил боцману провести его по кораблю и показать боевую технику.

Уходя с корабля, старик долго уверял меня, что, если бы его Оксана согласилась, он охотно выдал бы ее замуж за подводника.

В обеденный перерыв я приказал построить на пирсе весь состав "Малютки". Перед строем для всеобщего обозрения был поставлен Поедайло. Я подробно рассказал подводникам о проступке матроса и причине прихода на корабль старика Григоренко.

- Вы видите, что Поедайло, - сказал я подводникам, - не только мешает нам, он позорит нас. Я обращаюсь к вам, ко всему нашему боевому коллективу, и прошу помочь командованию перевоспитать матроса. Без вас, говорю прямо, мы не справимся с ним. И придется отправить его в штрафную роту. Но ведь это позор для нашей лодки! Я считаю, что наш коллектив настолько сплочен, что мы поможем Поедайло избежать штрафной роты.