Я знал, что люди переутомлены, что у всех свои дела, свои заботы, но другого выхода не было. Хотелось спасти парня.

Преследование

После ночной вахты я выпил стакан крепкого чаю и растянулся на койке.

- Командир тоже не железный, он тоже должен спать. Со вчерашнего дня на мостике, только вернулся, - услышал я приглушенный голос трюмного машиниста матроса Трапезникова.

Война выработала своеобразные рефлексы. Несмотря на усталость, я почти всегда слышал сквозь сон все, о чем говорилось вблизи меня.

- Да-а, тебе этого не понять, - насмешливо возразил боцман, - ты бы уснул, хоть тут фашисты свадьбу играй.

- Я на вахте даже не зеваю никогда, не то чтобы спать.

- Ишь чего захотел - зевать на вахте! - продолжал боцман. - Тоже мне, орел-подводник. И вахта-то всего несколько часов...

- Ну и что ж? - отозвался Трапезников. - Собрание еще короче, а спят некоторые, и... даже со свистом.

Намек был на Халилова. Злые языки говорили, что на собрании отличников в береговой базе он якобы уснул. Его кто-то даже прозвал за это "отличный храпун-подводник". Факт этот Халилов категорически отрицал, но Трапезников не упускал случая дружески посмеяться над строгим начальником.

- Болтаешь много, - огрызнулся Халилов, - неужели ты не понимаешь, что вахта не собрание? И вообще, сколько можно мусолить эту ерунду!

Матросы хорошо знали Халилова. Если он начинал говорить быстро, вздрагивающим голосом, то это предвещало для кого-нибудь внеочередной наряд на камбузе, в трюмах отсеков или где-нибудь еще. В отсеке водворилась тишина.

- Уже больше недели ходим у этих берегов. Точно вымерло все. Так и война пройдет с одной несчастной баржей, - тотчас же переменил тему разговора Трапезников.

- А тебе не терпится? - услышал я снова насмешливый голос боцмана. Посмотрел бы я на тебя, если б тебе довелось один на один подраться с каким-нибудь фашистом.

Халилов имел в виду небольшой рост и довольно слабое физическое развитие Трапезникова. Его даже прозвали "младшим сыном боцмана". Дело было не только в тщедушной фигуре Трапезникова, но и в том, что Халилов особенно внимательно наблюдал за Трапезниковым, Подмечал все его промахи, постоянно учил его, но наказывал очень редко и нестрого. Подводники не могли не видеть этого. Трапезников относился к кличке почти как к должному, даже отзывался на нее, Халилова же по совершенно непонятным причинам упоминание об этой кличке приводило в бешенство.

- Неизвестно, кто кого проучил бы, - возразил задетый словами боцмана матрос.

- Терпеливым надо быть! Терпеливым! Только хладнокровным, разумным и терпеливым дается победа! "Больше недели ходим"... Иногда и дольше приходится ходить - и все впустую. Не так-то легко найти врага. Он вот и рассчитывает на таких, как ты. Мол, лодочка походит, походит, поищет меня, надоест и уйдет в другой район, а тем временем я пройду спокойно...

Матросы дружно засмеялись. Смеялся и Трапезников, но только чтобы поддержать компанию.

- Товарищ мичман, - обратился к Халилову кок, сильно хлопнув переборочной дверью при входе в отсек, - прошу выделить двух человек на чистку картошки.

- Ты что стучишь дверьми? Нервишки, что ли, расшатались? Не видишь, командир спит.

- Виноват! - кок перешел на шепот. - Забылся, на камбузе жарко...

- То-то я вижу, что жарко: у тебя мозги расширились. - Халилов снова рассмешил матросов. - Трапезников, Свиридов, на картошку, быстро!

Кто-то прыснул, наступила пауза, которую снова нарушил голос мичмана:

- Грачев! Иди и ты с ними. Втроем быстрее справитесь. Много смеешься, поработай малость.

- Хорошо с нашим боцманом: поговоришь с ним по душам, глядишь - и работка какая-нибудь найдется, - бросил Трапезников, выходя из отсека вместе со своими товарищами.

- Матросу нельзя скучать, - назидательно отозвался Халилов, довольный своей остротой. - Работайте, чтобы кок был доволен. Я приду посмотрю.

Через несколько минут он действительно вышел из отсека.

- Шутки шутками, а Паша прав. Да и боцман тоже прав, конечно, философствовал кто-то из отдыхавших в отсеке, - уже одиннадцатые сутки... И никого. Страсть надоели эти выходы в атаку по... луне. Паша об этом и говорил, но боцман...

С целью тренировки экипажа ежедневно, обычно под вечер, проводились учебные атаки. При этом игралась боевая тревога, подводная лодка маневрировала на различных ходах, оружие и механизмы готовились к бою. Естественно, такие тренировки, прозванные матросами "атаками по луне", приносили пользу. Однако за десятидневное безрезультатное маневрирование на позиции они изрядно всем надоели. Люди рвались в бой, а им вместо этого приходилось довольствоваться... "атакой по луне".

Разговор, начатый матросом, никто не поддержал. В отсеке воцарилась тишина.

Сладкие минуты долгожданного отдыха были недолгими. По переговорной трубе я услышал слова вахтенного офицера: "Командира корабля прошу в боевую рубку!"

Как бы изысканно вежливо и спокойно ни произносил вахтенный эти слова, они заставляли меня забывать обо всем. Я бежал в боевую рубку и припадал к окуляру.

Этот миг всегда волновал подводников. Сам перископ казался им магическим прибором, от которого зависели все наши дальнейшие действия. Каждый гадал: либо найден противник, либо вахтенный просто решил потревожить командира.

На этот раз повод был весьма серьезный: из-за горизонта показалась корабельная труба, над которой вился серый дымок. Мачт не было видно.

- Боевая тревога! Торпедная атака! - скомандовал я.

Мой помощник нажал кнопку. По отсекам зазвенели колокола громкого боя. Через несколько секунд в переговорные трубы полетели доклады с боевых постов о готовности к атаке.

Мы стремительно шли навстречу фашистским судам. Когда расстояние между нами уменьшилось, я определил, что конвой состоит из двух больших транспортов, четырех катеров - охотников за подводными лодками, двух самоходных барж и двух торпедных катеров.

Конвой шел вблизи берега. Суда охранения располагались со стороны моря, по дуге. Это затрудняло нам атаку. Транспорты, несомненно, везли боеприпасы и технику, предназначенную для уничтожения советских людей. Надо было во что бы то ни стало уничтожить этот груз.

- Торпедные аппараты к выстрелу изготовлены! - доложили из первого отсека.

Было решено произвести атаку с короткой дистанции, предварительно прорвав кольцо охранения. Для этого нужно было, чтобы гидроакустические приборы охотников не обнаружили нас и не началась бомбежка еще до того, как мы выпустим торпеды.

Все издающие шум механизмы были остановлены, моторы работали на малом ходу. Подводникам было приказано слушать забортные шумы и докладывать о них в центральный пост.

Торпедная атака, даже учебная, требует большого напряжения сил. Ведь именно торпедная атака подводит итоги громадной работы большого коллектива. В военное время ответственность подводников усугубляется. Каждая неудачная атака - это не только напрасная трата дорогостоящих торпед, но и поражение для всего экипажа, поражение, которое приводило к тому, что враг получал новые подкрепления на сухопутном фронте.

- Слева к траверзу приближается охотник, - четко, не повышая голоса, но с заметным волнением доложил гидроакустик, - пеленг не меняется.

Если пеленг не меняется, это значит, что катер пройдет точно над лодкой и не атакует ее. Однако люди, не знакомые с тонкостями правил маневрирования, в таких случаях обыкновенно думают, что охотник выходит в атаку. Чтобы избежать лишних волнений, я поспешил пояснить:

- Если пеленг не меняется, значит, все в порядке. Для выхода в атаку пеленг должен идти слегка на нос!

Только я произнес эти слова, как над лодкой зашуршали винты катера-охотника.

Мое внимание привлек Трапезников. Лицо у него было бледное, лоб покрылся крупными каплями пота. Было видно, что он растерялся. Но глаза у матроса блестели. В них даже можно было прочесть какое-то торжество.