В районе Севастополя в десяти - двенадцати милях от города проходила внутренняя кромка минного поля, которое полукругом опоясывало все побережье от Евпаторийского залива до мыса Сарыч.

Но внутренний район тоже не был чист. Кроме специальных противолодочных заграждений, здесь были поставленные еще при уходе из Севастополя минные банки. Но никто точно не знал, ни где они поставлены, ни сколько их. Поэтому район Севастополя считался опасным для подводного плавания.

Чрезвычайно редкая в это время года на Черном море штормовая погода путала наши расчеты. Время на переход было ограничено, и штормовать длительно в подводном положении мы не могли. С другой стороны, личному составу надо было хоть немного отдохнуть. А тут многие подводники были утомлены длительной качкой.

- Успеем ли вовремя занять позицию, если сейчас погрузиться? Рассчитайте! - закричал я штурману, пытаясь заглушить вой ветра и шум воды.

- Успеем! - крикнул он мне в ответ, вцепившись в стойку пулемета. - Хотя запас маленький... полчаса всего!

- Будем погружаться! - я слегка толкнул штурмана в плечо, показывая, что надо идти вниз.

Когда глубиномер центрального поста показал сорок метров, качка почти прекратилась. Люди принялись приводить себя в порядок. Выжимали мокрую одежду, чистились, мылись. Те, кто во время качки не мог есть или ел мало, потянулись на камбуз за пищей.

Морской болезни подвержены все люди. Но все по-разному переносят ее. Один не может слышать о пище, жалуется на тошноту, головокружение; другой, наоборот, ест много, но тоже чувствует недомогание, проявляет повышенную нервозность, раздражителен; третий страдает бессонницей. Разновидностей этой, еще недостаточно изученной болезни очень много. Почти у каждого человека свои индивидуальные симптомы и особенности заболевания. Приучить свой организм к качке практически невозможно. Известный английский адмирал Нельсон в течение двух с лишним лет ни разу не сошел на берег, жил и плавал на кораблях флота, пытаясь привыкнуть к качающимся палубам парусных судов настолько, чтобы "не испытывать отвратительного чувства тошноты". Ничего из этого не вышло.

И все же привыкнуть к качке настолько, чтобы она не влияла на работоспособность, можно. Для этого нужно тренировать прежде всего волю.

На "Малютке" матросы считали, что настоящему мужчине качка не страшна.

Доля истины в этом утверждении, конечно, есть. Люди с большой силой воли могут безболезненно переносить любые лишения и трудности, в том числе, конечно, и морскую болезнь. А сила воли, как и прочие качества моряка, воспитывается в труде, в учебе, в суровых морских походах. Но далеко не все члены экипажа "Малютки" принадлежали к числу закаленных моряков. Часть из них страдала от качки. Поэтому небольшой отдых был совершенно необходим.

И я решил обойти отсеки, поговорить с людьми. В электромоторном отсеке все было в порядке: вещи закреплены по-походному, койки убраны, люди выглядели бодро. "Школа Гудзя", - сделал я вывод. Старшина был настолько требователен и строг, что его подчиненным некогда было даже думать о какой-то морской болезни.

- Ну как, старшина, укачиваются ваши матросы?

- Не чувствуется, товарищ командир! Может быть, но...

- Ну, раз не чувствуется, значит, не укачиваются. Завтра будет горячий день, имейте в виду, готовьтесь!

- Есть готовиться, товарищ командир! - в тон мне ответил Гудзь. Постараемся не осрамиться!

В дизельном отсеке моряки собрались возле лежавшего на койке Мисника, который что-то рассказывал товарищам.

- Что случилось? - спросил я.

- Загляделся... Показалось справа что-то вроде корабля и... не заметил, как волна ударила, сшибла, а что потом - не помню... Вроде ударило чем-то по голове...

- Удар сильный. - Каркоцкий показал на голову матроса. - Салага еще, товарищ командир, что с него требовать!..

Парторгу нравился добродушный Василий Мисник, но он считал нужным не показывать этого и за дело строго пробирал его.

До военной службы Мисник был счетоводом в колхозе. На подводной лодке он держался скромно. Однажды бывшего счетовода пришлось отправить в госпиталь с признаками аппендицита. На лодке считали, что такая сугубо гражданская болезнь, как аппендицит, не должна привязаться к настоящему матросу. Поэтому, простившись с Мисником, моряки вскоре забыли о нем, решив, что он случайно попал на флот.

Операция прошла удачно, и Мисник из окна госпиталя наблюдал за пароходом, на котором на Кавказ прибыли эвакуированные дети. Пароход не мог подойти к берегу из-за мелководья, и детей переправляли на шлюпках. В это время на наш порт налетели фашистские самолеты. Вражеская бомба разорвалась недалеко от шлюпки с детьми, шлюпка перевернулась, и дети начали тонуть.

Мисник, еще не оправившийся после операции, выбежал на улицу и бросился спасать детей. Но когда он вынес на берег спасенного ребенка, силы покинули его и он упал без чувств. Его нашли санитары и отнесли в госпиталь.

Все это видел Каркоцкий, которого я послал с матросами для спасения детей. Вернувшись, он взволнованно докладывал мне:

- Сейчас видел настоящего героя. Нам бы такого!

Он уговаривал меня взять матроса на лодку. Его не смущали мои доводы о том, что Мисник - не моторист, а нам нужен только моторист, и что он приписан к другой лодке.

Командование разрешило взять Мисника на "Малютку". И когда матрос вышел из госпиталя, Каркоцкий, не жалея времени, стал обучать своего "приемыша", как прозвали матроса на лодке, и помогал ему всем, чем мог.

В жилых отсеках царил беспорядок. Банки с продуктами, посуда валялись вперемешку с личными вещами подводников.

- Безобразие! - обратил я на это внимание боцмана. - Плохое крепление!

- Так точно, не умеют еще...

- А вы тоже не умеете? Вы ведь обязаны проверять!

- Тоже... не умею, наверно, еще. Окончательную проверку производит помощник, товарищ командир.

- Значит, и он еще... не умеет? Немедленно привести все в порядок! - и я вышел из отсека.

Плавая на благодатном Черном море, "Малютка" давно не попадала в суровые штормовые условия, и подводники стали кое-что забывать, утратили некоторые навыки. Как оказалось, мелких недочетов в нашей работе по подготовке корабля к походу было много.

Мы не только устранили их, но и сделали необходимые выводы, чтобы впредь не повторять ошибок.

Назначенную ей позицию "Малютка" заняла своевременно. Подводники успели прийти в себя и привести корабль в хорошее состояние.

Ветер утих, облака рассеялись, показалось солнце. Море начало успокаиваться.

Мы увидели в перископ хорошо знакомые каждому черноморцу горы: пологая Айя, остроконечный Сарыч, сутулый Феолент. Раньше, когда мы возвращались из походов, они служили нам ориентирами, а сейчас мы, притаившись под водой, охотились здесь за фашистскими кораблями.

Поднимая время от времени перископ, "Малютка" ползала с юга на север и с севера на юг вдоль внешней кромки минного поля, выискивая удобное для прохода место. Целый день продолжались поиск и разведка района. Самым удачным было бы, если бы из базы или в нее направлялось какое-нибудь судно, вслед за которым мы могли бы пройти внутрь минного пояса или определить фарватеры движения. Но кораблей не было.

С наступлением вечерних сумерек мы всплыли в надводное положение и продолжали изучение боевой позиции в условиях темноты.

Но побережье словно вымерло. Севастополь был погружен в темноту.

На рассвете "Малютка" подошла к южной кромке минного рубежа. Определившись по карте, мы погрузились и, уйдя на большую глубину, пошли к минному полю.

Опустив перископ и закрыв за собой нижний рубочный люк, я спустился в центральный пост и объявил:

- Приступаем к форсированию минного поля. В отсеках слушать забортные шумы и докладывать в центральный пост. Люди застыли на своих местах.