- Не можем, товарищ командир, - виновато ответил Терлецкий, - такой радостной новости я, кажется, за всю жизнь еще ни разу не получал, как... вот сегодня... Где там спать, когда душа... танцует... - Эх, были бы еще у нас торпеды, товарищ командир, сейчас бы самое время вернуться обратно на позицию, - мечтательно произнес Свиридов, - а то армия наступает, а мы... домой...

- Да, торпед нет, - сочувственно произнес я. - Но ничего, мы сходим в базу, возьмем торпеды и вернемся обратно.

Переживал не только один Свиридов. Успешное наступление Советской Армии воодушевило всех подводников. Буквально во всех отсеках только и слышались слова досады в связи с отсутствием на корабле запаса торпед, словно люди только сейчас осмыслили по-настоящему значение боеприпаса для корабля.

В жилом отсеке Костя Тельный заканчивал боевой листок подводной лодки. Я на несколько минут задержался у столика, на котором работал матрос. "Смертельный удар по становому хребту фашистской армии под Сталинградом и на Северном Кавказе", - было написано крупным шрифтом через всю полосу боевого листка.

- А вы не слишком замахнулись? Мне тоже кажется, что удар очень серьезный, но смертельный... Не слишком ли?

- Нет, товарищ командир, вся редколлегия так... решила, единогласно! хором возразили матросы. - Мы думаем... уверены, что это начало краха фашистской Германии...

- Ну, если вы все так уверены, пусть остается этот заголовок, - согласился я, - только мне кажется, начало краха фашистов было еще раньше.

- 22 июня 1941 года? - спросил Тельный, улыбаясь.

- Так точно...

- И я так им говорил, - обрадовался Тельный, - раз на нас напали войной, это уже начало ихнего "капута"...

"Грандиозное наступление наших войск", - гласил подзаголовок боевого листка, написанный более мелким шрифтом, а под ним приводились данные из сообщений Совинформбюро.

"...В ходе наступления наших войск, - читал я, - на Северном Кавказе и под Сталинградом разгромлены шесть пехотных и две танковые дивизии, хваленый полк "Бранденбург" и другие части. Большие потери нанесены еще семи пехотным, трем танковым и двум моторизованным дивизиям фашистов. Захвачено более 13000 пленных, 500 немецких танков, много бронемашин, орудий разных калибров, минометов, пулеметов, винтовок, большое количество складов с боеприпасами, вооружением и продовольствием. Трофеев так много, что они еще даже полностью не подсчитаны! 14 000 фашистов найдено убитыми на поле боя..."

- Хороший получается боевой листок, - похвалил я матросов, прочитав уже написанное, - вот закончите, посмотрим и выпустим - пусть все читают.

В дни Великой Отечественной войны у нас на кораблях в море стенные газеты не выпускались. Вместо них выходили боевые листки, размеры которых были меньше размеров обычных стенных газет.

Редколлегия готовила очередной номер, показывала его командиру корабля или комиссару, и боевой листок получал право на существование. На выпуск такого боевого листка требовалось не более одного - двух часов.

Боевые листки выпускались не только по поводу каких-нибудь важных известий. После каждой боевой атаки, независимо от того, была ли она удачной или нет, на подводной лодке выпускался специальный боевой листок, в котором подвергались критике ошибки членов экипажа и отмечались подводники, проявившие себя лучше других. Матросы, старшины и офицеры любили боевые листки и всегда с нетерпением ждали появления очередного номера. Боевые листки имели большое воспитательное значение, помогали командованию в решении боевых задач.

В машинном отсеке все свободные от вахты подводники, оживленно комментируя последние известия, собрались вокруг большой географической карты Советского Союза, на которой парторг Каркоцкий, никому другому не доверяя, сам лично передвигал многочисленные красные и черные флажки, обозначавшие положение воюющих сторон на фронтах Великой Отечественной войны.

В электромоторном отсеке меня с рапортом встретил старшина Гудзь и сразу же задал вопрос: какой груз вез транспорт, который накануне утопила наша "Малютка"?

- Не знаю, не успел спросить у капитана, - шутливо ответил я, - а почему это вдруг заинтересовало вас?

- Мы хотели... приплюсовать вот... к потерям немцев на сухопутном фронте, - старшина показал на матроса, который держал в руке почти сплошь исписанную мелким почерком засаленную тетрадку.

- Что это? - спросил я.

- Сюда мы записываем уничтоженную технику фашистов и... наши трофеи, конечно, тоже.

- И давно вы ведете такой учет?

- К сожалению, недавно, - ответил Гудзь, - всего только три месяца. Поздно вспомнили. Не теперь будем делать это до конца войны...

- Я думаю, что... в конце войны и так подсчитают все...

- Нет, товарищ командир, - живо возразил Гудзь, - это будет не то... то они подсчитают, а мы вот как записываем, с замечаниями...

Действительно, тетрадь содержала не только голые цифры, но и подробное описание обстоятельств, времени и места, при которых подводники слышали те или иные новости с фронтов войны. Возле каждой новой записи можно было прочесть интересные матросские шутки и полные юмора прибаутки. Такую тетрадь можно было назвать скорее коллективным дневником незабываемых дней войны.

- Да, вы правы, - согласился я, - вы ведете интересную запись. Я не понимаю только, зачем вам гадать, какой груз был на потопленном транспорте. У вас ведь записано, что потоплен фашистский транспорт водоизмещением более пяти тысяч тонн, и хватит.

- Ну как же, товарищ командир, - не согласился старшина, - ведь если такой пароходище везет танки, их там штук сто двадцать, не меньше, верно?

- Да, пожалуй.

- А если везет солдат с вооружением, то может быть более трех тысяч человек?

- Предположим, что да. Что-то около этого.

- Если же везет продовольствие, то продуктов там должно быть вагонов пятьсот...

- Да.

- А мы все пишем: "Один транспорт потоплен"... и только...

- Да, вы правы, но определить на глаз, какие грузы находятся на транспорте, против которого выходишь в атаку, далеко не всегда возможно, возразил я. - Что же касается вчерашнего транспорта, то на нем, кажется, были люди...

- Значит, три тысячи солдат не дошли до линии фронта, так и запишем, засиял Гудзь, добившись своего.

В центральном посту свободные от службы подводники тоже делились своими впечатлениями и суждениями по поводу чрезвычайных известий "последнего часа". И не было на подводной лодке такого уголка, где бы не царило приятное возбуждение радующихся людей.

"Малютка" продолжала свой путь на восток, к родным берегам. Время начинало брать свое, одолевала усталость, и подводники постепенно успокаивались и ложились спать. И когда над просторами Черного моря солнце уже подходило почти к самому зениту, глубоко под водой на нашей "Малютке" у подводников только начиналась "ночь".

Мины

Море разбушевалось. Огромные волны обрушивались на "Малютку". И если бы кто-нибудь наблюдал за ней с воздуха, ему, вероятно, показалось бы, что подводная лодка, встречаясь с темными горами волн, подныривает под них.

С мостика же казалось, что гребни свинцово-темных волн врезаются в небо и грозно несутся над черными облаками.

- Держись за поручень! - послышался тревожный голос вахтенного офицера. Держись!

Второй сигнальщик, матрос Мисник, увлекаемый волной за борт, застрял в ограждении мостика. В его правую ногу вцепился Косик и изо всех сил тянул матроса назад. Но усилий одного человека было явно недостаточно. Я подбежал и ухватился за вторую ногу матроса. До следующей волны нам удалось втащить подводника под козырек рубки.

- Оказать помощь! - распорядился я. - Штурмана на мостик!

Мы шли на боевую позицию в "Севастопольский лабиринт", как называли минированный район, прилегавший к Севастополю.