Чем бы таким заняться? Можно съездить в город, в модную лавку, приглядеть перчатки к новому платью. Можно не спеша прогуляться пешком по заснеженным улицам – вдыхая морозный воздух, любоваться кружевом инея на ветвях, жмуриться от ослепительного зимнего солнца, смотреть в высокое небо, на лица прохожих. Можно попросить у отца лошадь и поехать кататься верхом. Вернуться домой к обеду, замерзнув как следует, и с удовольствием выпить горячего вина с пряностями. На исходе дня долго-долго стоять у окна, ловить отблески заката на окнах, любоваться сиянием угасающего дня. А когда совсем стемнеет, спрятаться с вышивкой в объятиях старого кресла. Хорошо. А еще можно попросить кухарку Балинду, у которой Вета с детства любимица, испечь ее любимое пирожное к ужину.

В дверь коротко постучали и, не дожидаясь ответа, отворили ее властной рукой. В комнату шагнул отец, окинул дочь внимательным взглядом.

- Ты здесь? Вот хорошо. Иветта, у меня разговор к тебе есть…

Послушно опустилась Вета на стул. Отец отвел глаза, окинул взглядом залитую солнцем комнату, словно видел ее впервые, усмехнулся, погладил пальцами вышивки дочери на стене, взял в руки игрушечного медвежонка, все еще жившего на комоде, потрогал пуговичный нос. Сел напротив.

- Вета… - необычно мягко проговорил он. – Вчера я имел важный разговор с герцогом Гайцбергом. Разговор касается тебя…

- Меня? – с испуганным недоумением спросила девушка. Что может быть нужно герцогу Гайцбергу от нее, девочки, фрейлины?

- Тебя, доченька. – Отец помолчал. – Герцог просит твоей руки для своего племянника Эрика.

Вета глухо охнула и отшатнулась, прижав руки к губам.

- Что ты? – удивленно спросил Карел. – Чего испугалась?

- Герцог… - прошептала Вета.

Герцог Гайцберг занимал при дворе должность министра внутренних дел, по существу же являлся шефом полиции тайной и явной. Чистота нравов, преступления уголовные и политические, тюрьмы и каторги огромной страны находились в его ведении. Судя по всему, дело это приносило герцогу немалое удовлетворение. Казалось, он с легкостью жертвовал хорошим к нему отношением (а на такой должности врагов будет много, хоть из кожи вон лезь) в обмен на порядок в делах. Гайцберг, казалось, не мыслил для себя удовольствия большего, чем устранение очередного беспорядка в делах равно великих и малых. Жизнь его была неотделима от звона ключей и кандалов, сырого запаха тюрем, сероватых листов опросных дел, бесстрастных голосов судей, проклятий и мольбы родственников осужденных. За глаза над ним посмеивались за неодолимую страсть к порядку, в лицо же мало кто осмеливался высказать ему не то что порицание, но и простое недовольство. Наверное, в своем деле этот человек был незаменим. Во дворце его уважали, но боялись.

Худой, быстрый, черноволосый, горбоносым профилем напоминавший хищную птицу, герцог Гайцберг умел совершенно неслышно появляться в самых разных местах в самое неподходящее время. Много подслушанных разговоров были не прерваны вовремя из-за того, что герцога не заметили. Скажешь что в его адрес, смотришь – а он уже рядом стоит, покашливает в кулак и смотрит на тебя с таким нехорошим любопытством, словно размышляет: сейчас тебя к ногтю прижать или погодить немного. Министры, фрейлины, челядь, даже сама королева герцога старались избегать. Его Величество Карл, тем не менее, своего министра ценил. При дворе Гайцберг появлялся чаще всего в компании графа Диколи, возглавлявшего военное министерство.

Молодой двор, с присущим молодости бескомпромиссным презрением, не раз проезжался по адресу герцога – но в узком кругу. Даже принцесса при встрече с ним опускала глаза и торопливо пробегала мимо. Впрочем, принц точно так же высказывал полнейшее к герцогу равнодушие, прикрытое маской вежливости и учтивости. Сам же Гайцберг к персонам их высочеств и их свите не проявлял, казалось, ни малейшего интереса; так ли это на самом деле, никто не знал.

А Вета герцога боялась. Боялась до дрожи в коленках, до холодного пота на висках. Казалось бы, нет оснований для страха – она благовоспитанная девочка, ни разу не нарушившая ни одного закона, даже в мыслях не имеющая ничего против короля, короны и закона. Но всякий раз, когда навстречу ей в коридоре попадалась худая фигура в черном камзоле, у Веты леденело внутри, она торопливо приседала в реверансе и спешила проскочить мимо; Гайцберг же кивал с отстраненным видом – скорее всего, он фрейлин вообще не различал. Чего же бояться?

Бог весть, может, племянник был совсем не похож на дядю. Может, он добрый и мягкий, может, он не имеет никакого отношения к делам дяди. Но…

- Нет… - прошептала Вета онемевшими губами. – Не надо…

- Почему? – очень ласково спросил Карел. - Эрик Гайцберг богат, довольно хорош собой… а что старше тебя на десять лет, так это делу не помеха. Я вот тоже старше твоей матери – и ничего, живем. Подумай. Сам герцог принадлежит роду Дювалей, пусть боковая ветвь, пусть дальняя родня, но все же... Шутка ли – с королем породниться! И ничего, что Эрик – только лишь его племянник, все равно - такие женихи на дороге не валяются…

Вета опустила голову. Сказать «Я люблю другого» было невозможно.

- Я не люблю его, - выговорила она с отчаянием. – Я его вообще не знаю!

- Ну и что же? – на редкость терпеливо ответил отец. – Браки не по любви заключаются, а по доброй воле да по выгоде.

Он, казалось, выжидал. Вета молчала.

- Ну, так что же ты? – так же ласково спросил Карел.

- Нет… - тихо прошептала она.

- Не хочешь? – отец вздохнул. – Признаться, я иного ответа и не ждал от тебя, молода еще. Но подумай… Неволить тебя я не стану, сама знаешь. Просто – подумай, ладно?

Вета кивнула с несчастным видом. Как она могла «подумать», если сердце ее навсегда занято? И как она могла признаться в этом, если точно известно, что он никогда принадлежать ей не будет…

- Нет… - опять прошептала девушка.

- Что ж… - отец поднялся. – Как знаешь, как хочешь. Я неволить не стану, - снова повторил он, – и торопиться нам пока некуда – ты молода. Как решишь, так и будет. Это все, что я хотел тебе сказать.

Он погладил дочь по плечу и вышел, мягко притворив дверь.

* * *

Несколько дней после этого разговора Вета ходила сама не своя. Она ни минуты не раскаивалась в своем решении и не собиралась менять его. Отец больше не спрашивал ни о чем, мать попыталась было завести речь о замужестве, но услышав решительное «Нет», отступилась. Вернувшись во дворец, Вета почувствовала, что боится собственной тени. За каждым поворотом ей мерещился строгий герцог; вот-вот придут по ее душу грозные гвардейцы – а подать сюда эту фрейлину, что смела отказать моему племяннику, мне, самому герцогу! Вета старалась держаться в толпе и ни на шаг не отходила от принцессы, словно надеялась, что малышка Изабель сможет ее защитить. Она кинулась бы в ноги к принцу, если бы могла, или к королеве, если б не боялась, что ее поднимут на смех! Вздрагивала от каждого шороха, невпопад отвечала на обращенные к ней вопросы и все чаще ловила на себе недоумевающий взгляд Изабель.

Но минуло три дня, а арестовывать ее никто не пришел, Гайцберг при случайных встречах по-прежнему вел себя с ней как с пустым местом, и Вета почувствовала, что напряжение слегка отпустило ее. Она даже посмеиваться начала сама над собой – эка дурочка, сватов испугалась. Если так от женихов бегать, просидишь старой девой всю жизнь.

И, как назло, Патрика в эти дни она почти не видела. Принц исчезал по своим делам с самого утра, а вечерами приходил к сестре уже очень поздно, вымотанный и мрачный. Точно так же не видно было и Яна Дейка, и Вета сделала вывод, что пропадают эти двое где-то вместе. Изабель на ее осторожный вопрос, вздохнув, пожала плечами:

- У него свои дела….

Вета уже свыклась с мыслью, что никогда, никогда принц принадлежать ей не будет. Ей достаточно было видеть его каждый день, разговаривать с ним – пусть вполне о невинных вещах – в присутствии даже посторонних, улыбаться ему – пусть даже как друг. Пусть, пусть. Лишь бы он был рядом. И короткий этот ответ окатил ее ледяной водой. В самом деле, у него свои дела… мужские, государственные. Кто она такая, чтобы вмешиваться в них?