- Не дурнее вас…

- И помните – он должен вас узнать…

- С Богом…

- Да уж скорее с чертом…

- Тшшшш….

- Торопитесь…

Тени разбегаются по стенам, луна заглядывает в окна – и испуганно прячется. Звуки шагов, падения, сдавленный вскрик… И опять – тишина…

* * *

Его высочество наследный принц ужасно устал…

Закончился пир, завершилась, наконец, церемония, отгремели голоса и трубы герольдов во славу жениха и невесты, короля нынешнего и короля будущего, разошлись по своим комнатам или разъехались гости. Принцесса Эвелина, переволновавшись, едва смогла досидеть до конца пира и попросила принца проводить ее до отведенных ей покоев сразу после праздника.

Поздравления, лица, имена уже сливались в пестрый хоровод. Патрик пожимал руки, благодарил и улыбался, выслушивал похвалы и пожелания, но делал все это машинально. Притупились эмоции, путались мысли, из всех желаний осталось одно-единственное – добраться до своей опочивальни и лечь. Желательно одному, мелькнула ехидная насмешка. И только рука Эвелины в его руке удерживала его от того, чтобы провалиться в полное безразличие. Словно нарочно, по дороге ему попадалось столько желающих задержать, поговорить о чем-то, поздравить или спросить, что до своих покоев принц добрался кабы не часа через два после того, как проводил Эвелину.

В который раз подумалось, как нелегко отцу. Ему после праздника еще работать. Его Величество словно и не устал ничуть – смеялся, незаметно отдавал приказания, выслушивал реплики министров, рассыпал комплименты дамам – и все это легко и без напряжения. И только Патрик, наверное, видел мелкие капельки пота, выступающие на высоком лбу короля и мог расслышать усталые нотки в его голосе.

Заходя в спальню, Патрик отстраненно подумал, что сейчас вполне сошел бы за пьяного, хотя за весь вечер выпил всего лишь кубок вина. Ноги подкашивались, кружилась голова. Неужели его так умотал один-единственный вечер? Сколько раз бывало – оттанцевав до упаду, потом до утра хохотали где-нибудь в саду или, оседлав коней, неслись вскачь по сонным улицам, пугая редких прохожих. И пили – уж никак не один кубок. И сил хватало на все, и даже если вовсе не спать – утром казалось, что и не было ничего. С чего ж сегодня он так устал?

Впрочем, какая разница… До утра еще есть время… упасть на кровать – и…

Душно. Патрик рванул оконную раму, распахнул створки. Ворвавшийся сквозняк переворошил бумаги, разбросал по столу. Патрик торопливо подхватил листы… придавить бы чем-то… кинжалом, что ли, - где-то здесь он лежал… Принц пошарил по столу.

Что за черт? Куда он мог положить оружие – так, чтобы не найти потом? Оставил где-то и не заметил? Наваждение какое-то…

Патрик помотал головой. Да что ж такое, в самом деле, отчего ему так плохо сегодня?

Негромкий стук в дверь вывел его из ступора.

- Ваше высочество, - голос слуги тих и вкрадчив, - вас желает видеть Его Величество…

- Когда? – спросил Патрик, не открывая двери.

- Немедленно, ваше высочество…

Интересно, что отцу понадобилось среди ночи, да еще и так срочно? Уходя, принц предложил было отцу свою помощь, но король посмотрел на сына, засмеялся – и отпустил его до утра. Патрик пригладил волосы, застегнул ворот.

Шаги его эхом отзывались в пустом коридоре. У двери в отцовский кабинет, как обычно, стоял караул, но гвардейцы были ему незнакомы. Наверное, мимоходом подумал Патрик, новобранцы.

Принц постучал и, не дождавшись ответа, отворил высокую дубовую дверь.

- Ваше Величество, вы звали меня? – спросил он, входя.

Ответа не последовало.

В кабинете горела всего одна свеча. Король сидел у стола, навалившись грудью на край, опустив голову на скрещенные на столешнице руки; отодвинутые локтем книги съехали в угол. Видно, сон сморил все-таки, видно, события минувшего дня умотали и его…

- Отец… - позвал принц вполголоса.

Король не шевелился.

Патрик постоял немного. Подойти или выйти тихонько, пусть спит? В полумраке почти ничего нельзя было разглядеть. Он обвел глазами кабинет. И увидел вдруг, что валяются раскрытыми, отброшенные, несколько книг. И опрокинутый кубок поблескивает у ножки стула. И… почему смятые бумаги зажаты в кулаке?

- Отец! – крикнул Патрик, бросаясь к столу. Схватил отца за плечи, попытался приподнять…

Сдавленный крик вырвался у него. Карл смотрел полуприкрытыми глазами куда-то вдаль, а парадный камзол его был липким и темным от крови. И, тускло поблескивая лезвием, полускрытый наброшенным плащом, торчал из груди короля кинжал с узорчатой, изукрашенной рубинами рукоятью.

- Нет! – выдохнул принц, хватаясь за рукоять, не замечая даже, что пачкает кровью руки, рукава, весь камзол. С силой выдернул кинжал из раны и едва успел подхватить отца, завалившегося набок.

За дверью застучали шаги, зазвенели голоса, высокие створки распахнулись. Ворвавшаяся в комнату толпа – слуги, придворные – вбежали в комнату. И остановились на пороге, попятились - от дикого, остановившегося взгляда на сумасшедшем, белом, как мел, лице принца.

Всю ночь Вета проплакала в своей постели и лишь к рассвету, к моменту возвращения из дворца графа, притворилась спящей. Ей не хотелось видеть никого; ей казалось, что все на свете знают, что случилось с ней в эту ночь. И уж тем более не хотелось видеть лицо отца в ту минуту, когда бы он узнал о том, что его дочь стала предметом насмешек во дворце. Он будет разгневан. Он… словом, Вета не хотела бы выслушивать все те слова, что отец мог бы сказать ей.

Карел Радич очень любил свою дочь. И именно поэтому считал, что должен приложить все усилия к тому, чтобы его дочь выросла человеком редкостных достоинств, а также красоты, ума и так далее. Такие родители обычно говорят «Моя дочь лучше всех», но у Радича это дополнялось словом «должна быть». Моя дочь должна быть лучше всех. Точка.

Волей-неволей Вете приходилось соответствовать. Она любила отца, но так же отчаянно его боялась. Проще было сказаться больной и провести лишний день в постели, чем признаваться в истинной причине своих слез. А распухшие глаза и красный нос можно объяснить тем, что выскочила на майский ветерок без плаща и заработала простуду.

Слегка удивило Вету, что отец в тот день даже не зашел к ней. Удовлетворился объяснениями прислуги, что барышня больна и почивают, и сразу же прошел к себе. Вне будь Вета так погружена в пучину своего горя, она, несомненно, заметила бы необычную молчаливость отца, и то, что он не зашел поцеловать ее на ночь, и то, что даже не заглянул, чтобы справиться о том, как она себя чувствует. Прячась в ворохе простыней от горя и отцовского гнева, радуясь тому, что никто не мешает спокойно рыдать, Вета и не подумала узнавать о причине такого к ней невнимания.

Все разъяснилось на следующий день утром.

Войдя в спальню госпожи, Агнесса, молоденькая служанка и тайная наперсница Веты, поставила на туалетный столик кувшин с водой и, закрыв лицо руками, громко заплакала.

- Что с тобой, Агнесса? – вяло проговорила из глубины кровати Вета. Мысль о том, что сейчас надо будет утешать девочку, в то время как ей самой требовалось утешение, вызывала тоску.

- Господин граф… - дрожащим голосом начала Агнесса… - я разбила чашку, а он…

- Что он? – Вета начала терять терпение.

- Он пригрозил, что уволит меня! – с отчаянием выпалила Агнесса.

- Он пошутил, - меланхолично ответила Вета. Господи, ей бы проблемы этой дурочки!

- Не пошутил! – еще громче заплакала Агнесса. – Господин граф сам не свой из-за того, что случилось во дворце, и потому придирается к нам…

- А что случилось во дворце? – рассеянно спросила Вета.

Слезы на глазах Агнессы мгновенно высохли. Еще больше, чем плотно покушать, она обожала рассказывать сплетни.

- Ах да, барышня, вы же не знаете! А мне рассказала кухарка Гирзов, она в дружбе с дворцовым поваром, а он слышал от слуг…