— Хлопнуть, обязательно хлопнуть, — согласилась Матильда и аккуратно вручила мне мужской халат веселой расцветки «я сбежал из психбольницы» и белую хлопковую пижаму, — Пусть пока наденет это, утром отведешь его в костюмерную. Старую одежду выкинь, а лучше сожги, и он пусть присутствует. Мы с Кимшем еще поработаем с датами, сопоставим запахи, но что-то конкретное можно будет сказать только завтра.

— Я провела пару тестов со слепком камня, пока реагирует как артефакт, — добавила Оливия, — Понадобится некоторое время на сборы, так что проверку успею завершить.

После слова «сборы» я уже мало что слышала.

— Мы едем в Карпаты?

— Мы едем в Карпаты, — хором подтвердили тетушки.

— Ладно, мелочь, — снова вклинился Кимшинский, явно страдая от жажды «огненной воды», — Мы — бухать, ты — спать. Услышишь сирены, вопли и непотребное ржание — не обращай внимания. Задрожит земля и разверзнутся небеса — так и быть, разрешаю паниковать. Только немного.

Я в очередной раз зевнула и беззаботно махнула на жнеца рукой. Три плошки перца съем, если Матильда позволит ему напиться, не промариновав как следует работой. Потом будет совместное распивание настоящего ирландского «Бэйлиза», эльфийского вина, крепкого бельгийского пива, а в случае Оливии — черешневого компота…долгие разговоры на темы, недоступные психически здоровому человеческому разуму… А когда к теплой компании присоединится Рейм, начнется форменный дебош с песнями во все горло, танцами на улицах Одессы, головокружительными полетами над морем, беззлобными шутками над поздними прохожими, возможно, даже небольшой войнушкой с древней одесской нечистью, которой «жемчужина» полна по сей день. В общем, веселье.

Пока Ерш плескался в ванной, я переоделась в длинную ночную рубашку, разожгла камин и, поминутно чертыхаясь, расчесала волосы. Достала из прикроватной тумбочки тяжелую каменную чашу, аккуратно развернула сверток с вальгаллской лавандой, выбрала несколько веточек и пальцами раскрошила их в молочно-белое зелье. Жидкость постепенно стала прозрачно-изумрудной, на дне сосуда стали угадываться очертания двух браслетов. «К утру должно настояться», — удовлетворенно подумала я и спрятала чашу обратно, стараясь не расплескать драгоценное зелье.

Ерш вышел из ванной, обмотанный моим зеленым полотенцем. Синяк на груди заметно выцвел, от парня пахло моим шампунем и, совсем чуть-чуть, псиной. Он принял из моих рук халат с таким видом, словно я посвящала его в рыцари, и скрылся за ширмой, а я тем временем собрала его одежду, проверила карманы, вытащила ключи от машины с брелком «BMW» и немного денег. Ни зимней куртки, ни шарфа, ни перчаток. Наверное, мешали передвижениям. Я дождалась, пока одетый оборотень выйдет из-за ширмы, и очень медленно, глядя ему в глаза, бросила в огонь тонкий бордовый свитер. За ним последовала некогда белая, вся в разводах пота и крови, футболка. Они горели весело и ярко.

Надо отдать должное Ершу — он не стал вопить, возмущаться, отбирать бесценное барахло. Только нервно дернул челюстью и спросил:

— Жечь-то зачем?

— Во-первых, они уже не подлежат восстановлению, — я подумала, стоит ли разрезать замшевый пиджак, плюнула и швырнула его в камин целиком, — Во-вторых, вещи — это концентрат дурного воспоминания, без которого тебе станет немного легче. А в-третьих, на них налипло столько страха, сомнений, отчаянья и темной магии, что только огнем и очистишь.

Ерш молча взял кочергу и пошерудил в камине. Упрямый пиджак все никак не желал загораться, только медленно тлел и чадил вонючим дымом, а нужно было еще сжечь джинсы, ботинки и исподнее.

— Так дело не пойдет, — я сбегала на кухню и принесла недовольного жар-кота, с трудом держа зверюгу на вытянутых руках, чтобы не спалить сорочку. Пушистик немного поупрямился, недовольно пошкрябал лапой останки пиджака и, явно делая нам обоим бо-о-ольшущее одолжение, громко замурлыкал. Непокорная одежка вспыхнула с энтузиазмом религиозного фанатика, и мы с Ершем быстро побросали остатки плохого воспоминания в очищающее пламя.

— А ходить я в чем буду? — очень спокойно спросил оборотень, когда от одежды осталась лишь кучка пепла, а кот вернулся на кухню. У него был вид, как у ослика Иа в самые депрессивные моменты мультяшной жизни.

— Завтра что-нибудь подберем, — я пошлепала в ванную, умылась, почистила зубы и почувствовала себя почти человеком. Ерш все это время просидел у камина, задумчиво высматривая в причудливых узорах пепла если не смысл жизни, то что-то равное ему по значимости.

— Спокойной ночи, — я выключила свет и с разбегу нырнула в кровать. Чистые простыни, мягкая подушка, теплое одеяло… Благодать!

— Диана, — тихим детским голосом позвал Ерш, — у меня матрас замерз.

— Чего?! — подскочила я и включила свет. И впрямь — весь матрас в белом инее, и по краям одеяла тянется блестящая окантовка.

— Да чтоб тебя! — в сердцах выругалась я и, заметив движение справа, попыталась сцапать толстенького синего завихоря[17]. Маленький гад гнусно рассмеялся и продемонстрировал неприличный жест, ласточкой ныряя сквозь пол.

— Свинопотам несчастный! — крикнула я вслед и с сожалением осмотрела насквозь промерзшую лежанку. У Ерша вообще был вид существа, философски относящегося к мирским передрягам — одной больше, одной меньше, какая разница, если все сдохнем.

— Не оттает? — без особой надежды спросил он, — Можно к камину поближе положить.

— Нет, до утра ждать придется. Завтра скажем Матильде, она его прищучит, — я задумалась.

— Может, в другую комнату?

— Гостиница набита под завязку, завтра ведь бал. Да и тебе лучше оставаться на виду у одной из нас, — я приняла решение, — Ладно, сегодня поспим вместе.

Пауза.

Парень явно принял мои слова за шутку, даже улыбнулся, да и меня столь интимный вариант смутил. Правда, не настолько, насколько должен был.

— Хватит мяться, как нежная барышня, — от усталости я стремительно становилась скрипучей и ворчливой, — я не кусаюсь.

— А если я кусаюсь? — оскалился Ерш.

— Да хоть тарантеллу танцуй, только не храпи, — пригласительно отброшенное одеяло окончательно убедило оборотня в серьезности моих намерений. Он нерешительно переступил босыми ногами, осмотрел комнату, явно надеясь отыскать притаившийся где-нибудь в углу диван, не нашел и, приняв волевое решение, направился ко мне.

— На кровать не садиться и ногами не ставать, — предупредила я, — Либо с разбега, либо рыбкой.

Ерш кивнул, собрался, присел и каким-то немыслимым пируэтом буквально ввинтился под одеяло, умудрившись при этом не задеть меня. Я оценила галантность жеста и уже было отвернулась к стенке, но вдруг вспомнила кое-что и подозрительно уставилась на оборотня.

— У меня только один серьезный вопрос…

Тот невольно напрягся.

— У тебя, случайно, блох нет?

Матильда Плам развеяла подслушивающее заклинание и отошла от двери племянницы. У ее ног беспокойной молью вился давешний завихорь, изо всех сил стараясь выглядеть полезным и подобострастным.

— Я все правильно сделал, богиня? — просвистел он, внутренне проклиная тот день, когда его эфемерная сущность просочилась в дом По-Плам. Ему было страшно. Никто не любит завихорей, а ведьмы в особенности, и одичавший дух чувствовал себя как никогда жалким и уязвимым рядом с Княгиней Ветров.

— Правильно, все правильно, — мисс Плам цепко ухватила завихоря за квадратное ухо и подняла на уровень лица, — Еще раз увижу — распылю.

Даже демоны могли позавидовать скорости, с которой маленький гадик просочился сквозь стену. Матильда не удержалась и громко хихикнула. Она была чрезвычайно довольна. Незапланированные шалости всегда повышали ей настроение, а уж какой результат… Ведьма прикрыла глаза и почувствовала, как во сне невольно переплетаются энергетические потоки молодых людей за закрытой дверью — живой и огненный Даяниры и поврежденный усталостью и страхом, надтреснутый металлический Ерша, постепенно выравнивая и латая последний. Тетушка мысленно скрестила пальцы. Не то, чтобы ей хотелось свести этих детей вместе любой ценой, но… любопытственно! Ерш ей нравился. В его глазах она видела искру истинного рок-н-ролла, без которого мужчины становятся скучными и пресными, как еврейский хлеб.