— Я туда не пойду! Там страшно, а я слишком молод, чтобы умирать!

— Не драматизируй! — ответила мисс По, с сомнением поглядывая на трясущуюся дверь, — Найти, успокоить, привести обратно — что сложного?!

— Да почему я-то?!

Мисс Плам надоело препираться, и она ехидно припечатала парня, сопроводив слова вполне материальным пинком под зад:

— Потому что в такие моменты девочке нужен мужчина!

Где я, черт возьми? Кровать. Ширма. Ковер. Моя комната. Все красное и желтое, горячее, душное и тесное. Какого хрена я здесь забыла?!

В руке что-то холодное. Кольцо. Кольцо со свежей кровью. Гадость. И — мало. Побрякушка улетела куда-то в угол, как ненужный хлам.

Я не разозлилась, нет. Осатанела — вот правильное слово, до гортанного рычания и кровавых аллигаторов в глазах. Хотелось вцепиться в кого-нибудь зубами. Хотелось поджечь Вайлендар с четырех сторон и с удовлетворением Нерона любоваться заревом пожара. Хотелось вернуться и вырвать другой, куда более интимный пирсинг из тела этого остроухого урода.

Вернуться и добить!

Око за око, а раз в сердце боли нет, тело за все заплатит с лихвой!

Моему решительному возвращению помешал застывший в дверном проеме Ерш. Он был… в общем-то, спокоен, но предельно собран. Казалось, он не совсем понимает, что занесло его в эту обитель гнева.

— Уйди! — прорычала я, безуспешно пытаясь протиснуться мимо оборотня. Ноль эмоций.

— Пошел вон! — окончательно взбесилась я и пнула его в коленную чашечку.

Не знаю, как он это сделал, но в следующую секунду я оказалась на матрасе, лицом в подушку и со скрученными за спиной руками. Прическа растрепалась, подол платья задрался, туфли разлетелись по разным углам. Без церемоний и переговоров меня закатали в одеяло, как гигантскую шаурму, и я просто обезумела. Я орала, брыкалась, выворачивалась, пыталась укусить сковавшие меня руки, хоть от ярости не видела ничего, кроме красных и желтых всполохов. Не помогло. Ерш ловко снял с себя ремень, перетянул верхнюю часть моего матерчатого саркофага, потом повторил операцию, использовав пояс от моего халата, и с чувством выполненного долга уселся сверху. Я не могла пошевелить и пальцем, только хрипло вопила, не в силах даже нормально заплакать. Я умирала от унижения.

Я открыла глаза и с трудом сфокусировала взгляд на оборотне. Ни жалости, ни сочувствия, ни осуждения — как санитар в психбольнице. Рубашка порвана в двух местах, на жилетке не хватает пуговиц, а под левым глазом медленно наливается синевой солидный фонарь. Казалось, он с трудом сдерживается, чтобы не влепить мне пощечину для скорейшего «выздоровления».

— Ты — страшный человек, — вдруг сказал Ерш, — Как в такой мелочи может быть столько злобы?

Я почувствовала себя донельзя грязной и дикой. Стыдно. Даже так… СТЫДНО. Вспомнилось все: кольцо, рывок, кровь, крик. Рвущаяся плоть под моими пальцами. Это — я?

— Меня тошнит, — буркнула я, но оборотень не обратил на меня никакого внимания.

Это дикое существо — я? Эта жестокая тварь с глазами нежити?

Докатилась?…

Рыдания резко сошли на нет, каждая мышца болезненно расслабилась. Секунда за секундой, капля за каплей… Кипящий яд вытекал из отравленной души, оставляя после себя только холодный камень. Теперь — точно все. Все равно. Я устало откинула голову, почти радуясь этому чувственному онемению.

Два легких шлепка по щекам выдернули меня в суровую реальность.

— С возвращением! — язвительно поздравил меня Ерш, — Прекрати думать об этом. Я бы вообще разорвал его на тряпки.

Теперь в его светло-серых глазах читалось легкое раздражение, тень сочувствия, слабое беспокойство… и никакого понятия о моей беде!

— Иди к лешему! — огрызнулась я, почувствовав какие-то слабые отголоски злости.

— Бегу и спотыкаюсь. Только сначала ты вернешься со мной на бал, а то меня твои тетки загрызут.

— Ни за что! Мне там делать нечего.

— Есть чего! — оборотень глубоко и печально вздохнул, — Вот тебе предсказание на ближайшее будущее: сейчас я тебя развяжу, ты умоешься, причешешься, найдешь мне новую рубашку — вести себя при этом будешь приветливо и непринужденно — и мы вместе вернемся на бал. Там ты извинишься перед гостями, выпьешь пунша, покатаешься на кэльпи, станцуешь голяком, если тебе от этого станет лучше… А потом мы раздобудем бутылку коньяка, раздавим ее на двоих, и ты расскажешь мне всю эту историю от начала до развязки. Поплачешь. Покричишь. Тебе полегчает, и мне геморроя меньше. Отличный план?

Я неожиданно для самой себя фыркнула. Какие нынче напористые оборотни пошли, и ведь не отстанет — вцепится, как бульдог, и будет повсюду таскаться за мной.

— Ладно, — согласилась я, игнорируя ноющую боль в груди, — Отличный план.

— Договорились, — Ерш слез с меня и стал быстро развязывать узлы, — Но психиатр из меня хреновый, я только слушать умею.

— Ничего, мне хватит.

А что, у меня был выбор?

Первыми, как и ожидалось, бал покинули вампиры. Не потому, что испугались или преисполнились презрения — в конце концов, не им, закостенелым староверам[36], осуждать других за жажду насилия. Но кровь древнего народа, такая свежая, редкая и деликатесная, разбудила в более молодых вампирах с трудом сдерживаемую жажду, и Старейшина Наладер с судьей Иравэром стали притягивать излишне плотоядные взгляды, так что Джереми Грейв поспешил, от греха подальше, подать сородичам пример. На прощание он заверил хозяек бала в вечной дружбе и вручил маленький пергаментный свиток с вычурной печатью из черного воска.

— Это приглашение на Искариотову всенощную[37] в одном из моих замков, — лучась непонятной гордостью, пояснил вампир, — Для вашей племянницы.

Мисс Плам вежливо попрощалась, дождалась, пока последний кровосос не скроется за двустворчатой дверью и, не удержавшись, засмеялась. Кажется, за репутацию дочери переживать не стоит — не каждый день человек получает приглашение на кровавую оргию в стиле «белое лучше не надевать». Оливия тоже оценила чувство юмора старого клыкастого друга и предложила повесить пергамент на кухне, на почетном месте между их СлавМАковскими дипломами артефакторов-дешифровщиков, прямо над запретительным письмом от царя Хкагака из змеиной кожи с угрозами и следами когтей.

Что-то Ерша давно не видно.

На эльфов было страшно смотреть. Получив такой сокрушительный удар по чести и достоинству всего их рода, Наладер и судья-новичок сейчас находились в вынужденном медитативном простое — неподвижно замерли, выпучив глаза и синхронно вдыхая-выдыхая, дабы не отправиться в обморок вслед за сородичем. Большинство испанцев покинули театр боевых действий по-английски, на прощание засыпав пол алыми розами. Типа, извинились. Только разъяренный бестактностью членов своего ковена идальго Рамирес да Диего остались рядом с полусестрами По-Плам, всеми силами показывая, что никто не идеален.

— Прекрасные сеньоры, не стоит так переживать, — испанский глава приобнял за плечи обеих тетушек, — Если бы ваша племянница сама не унизила этого бесчестного мерзавца, мы сделали бы это за нее, и уж поверьте — он бы сильно пожалел, что не сдох где-нибудь в канаве задолго до этой ночи. Однако, ваш мохнатый друг задерживается?

— Уверена, с ним все в порядке, — совсем не уверенным тоном заявила мисс Плам, сунула в рот половину припрятанной Фиги Пофигизма и стала дожидаться эффекта, вторую по-братски протянув подруге. Уна нервно прохаживалась по залу; семейство Матильды увлекло хозяек вечера за собой, Ириена дала сигнал домовым, и оркестр снова заиграл, на этот раз «I’ll see it through». Атмосфера праздника понемногу отвоевывала позиции, благо никто из оставшихся гостей и не думал расстраиваться из-за произошедшего.

— Праздник без драки — не праздник вовсе, — Томдом, сын Брамбума, широко улыбаясь щербатым ртом, вручил Матильде богато украшенный аметистами рог, — Вот, чуть не забыл. Да будет чаша твоя всегда полной, или что там положено говорить?