— Ты таким часто занимаешься? — подозрительно спросил Ерш, наблюдая, как я вытаскиваю обрывки нитей из его кожи. От уродливых ран остались лишь широкие ярко-розовые полосы, горячие и очень гладкие на ощупь.

— Первый раз, — призналась я, не поднимая головы, — Раньше только животных перевязывала, но ничего серьезного.

— А руки не дрожат, — почему-то фыркнул Ерш, — Даже когда меня зашивала, совсем не нервничала — ни пота на лбу, ни желваков на щеках. Явно не в тетушек пошла, они такие зелененькие стояли, что я чуть в голос не ржал. Ты либо человек с железными нервами, либо социопат.

Дразнит? Или серьезен?

— Я знаю, что не делаю ничего плохого, — я вытащила последнюю нить и стала протирать живот оборотня жидким Plantágo, — И знаю, что мои действия помогут, поэтому смысла дергаться не вижу. Вот откровенно причинить вред кому-то — для этого у меня кишка тонка.

— Да ну? — Ерш изогнул бровь, и я мысленно пожелала ему таким и остаться.

— Ну да.

Оборотень красноречиво посмотрел в противоположный от нас угол комнаты. Там все еще валялось маленькое колечко Фиавара, кровь на нем засохла и побурела.

— Не так уж и тонка, — парень почесал бок и взлохматил мне волосы, — Не делай такое лицо, я ж дразнюсь.

Не знаю, что уж у меня было с лицом, но я его уже не слушала — меня посетила Идея. Я подобрала с пола пирсинг, вынула из кармана трофейный клык оборотня, который теперь все время носила с собой, и надела колечко на него. Оно село ровно и плотно, почти посередине.

— Зашибенный оберег получится, — я подбросила цацку на ладони и сделала в голове пометку: попросить Нафиуса, пусть повесит на цепочку, — Я Фиавару лично этот сосок проколола! Как Бульба, «я тебя породил, я тебя и убью».

— Ты очень странная, — оборотень тяжело вздохнул и поплелся в душ, его искаженный эхом голос донесся уже оттуда, — Ох, какая же ты странная!

А кто спорит?

Когда посвежевший (во многих смыслах) Ерш вылез из ванной, мне припомнили обещание проколоть некоторым мохнатым ухо, что я и проделала за рекордные сорок восемь секунд, введя пациента в состояние легкой зависти. Это еще что, видел бы он, как я языки одногруппникам пробивала! По пьяни! И, что характерно, никто даже не шепелявил.

Оклемавшийся оборотень был мгновенно припахан к зельеварению и проявил себя, несмотря на хроническое отсутствие усидчивости, вполне квалифицированным кадром. Я доверила ему самостоятельно сварить несколько декоктов, а зубодробительно сложный «Партизан» получился у него даже лучше, чем у меня. Ну, он дитя леса, ему положено, я же тихо радовалась возможности отвлечь парня от раскопок моей жизни — больших скелетов в ней не наблюдалось, но тема была деликатная и, как ни грустно это признавать, несколько болезненная. Заодно познакомила Ерша с последним обитателем нашего дома, Сергеем Вольфовичем. Голем[64] произвел на оборотня неизгладимое впечатление, особенно когда я объяснила, что внутри не просто низший дух, а настоящий призрак[65] покойного профессора со СлавМАковского факультета Силы Слова. Но этого хватило ненадолго. Как назло, четвертый день получился почти полностью свободным, так как большинству зелий нужно было либо продолжительно вариться, либо настояться, остальными насущными делами (такими, как управление гостиницей, пакование чемоданов, добыча редких ингредиентов, совершенствование черных «ловцов»[66], чтобы не фонили, и укрепление защитных контуров дома По-Плам) занимались тетушки, а фамильяры во главе с Нафиусом вели переговоры с местной нечистью, которая, предчувствуя какими-то своими седалищными нервами скорый отъезд главных «бабаек» их народа, беспокойно зашевелилась. Так что мы оказались не у дел, пришлось проявлять чудеса изворотливости и устраивать Ершу экскурсию по дому.

Так удалось занять Ерша еще на некоторое время. По моим расчетам, через два дня мы могли уже выдвигаться, и я надеялась допартизанить до победного конца, а там, глядишь, и поубавится у некоторых желание задавать неловкие вопросы. Ну не наивная ли?

День пятый. Лаборатория. В котелках медленно докипают зелья, я сосредоточенно нарезаю аронию[67] для Черного Проявителя, оборотень колдует сразу над тремя Odeur — благо, они попроще. За несколько дней мы так основательно пропахли травами, ягодами и другими, куда менее аппетитными компонентами, что на острый запах перцовки, которой мы, защищаясь от испарений, регулярно брызгали все открытые участки кожи, реагировали вяло и без юмора. Парень страдал больше меня — его чувствительный нос ответил на какофонию запахов неожиданным и капитальным насморком, так что настроение у него было соответствующее. Поэтому, когда он шваркнул на стол половник и упер руки в боки, тяжелым взглядом высверливая дырку в моей височной доле, я почти не удивилась.

— Ну? — заявил мой визави, прозаично шмыгая забитыми ноздрями.

— Антилопа гну, — не осталась я в долгу, — Чего надо?

— Шоколада, — бумеранг вернулся, — Рассказывай уже, или так и будешь меня, как ребенка, всякой ерундой отвлекать?

Нож в руке дрогнул, и ягода аронии с подлостью кальмара брызнула соком мне в лицо.

— Ёршик, ну чего ты прикопался-то? — жалобно взмолилась я, вытирая со лба липкую синюю жижу, — Непримечательно все. Ваапче.

— Значит, мне мытарить душу можно, а о себе ни гу-гу?

— Агу-агу… — как-то печальненько получилось, — Ё-о-оршик! Может, не надо?

— Не. Называй. Меня. Ёршиком.

Страсти-то какие!

— Тогда не докапывайся. Не хочу, и все тут.

— Я не докапываюсь, я сравниваю счет. Тебе сложно, что ли?

Я воткнула нож в разделочную доску и демонстративно вытерла руки о фартук.

— Заколёб ты меня, человече! Три вопроса — на них отвечу, со всем остальным своим интересом катись колбаской и темным лесом!

Вот такая я, блин, подзаборная поэтесса!

А оборотню только того и надо было — он так радостно потирал ладони, словно заранее заготовил вопросы, записал на карточке и сейчас вытащит ее из-за пазухи, как фокусник — задрипанного голубя.

— Как так вышло, что ты стала дочерью По-Плам?

— Я осиротела, они удочерили, — получи, фашист, гранату!

Глухое рычание сбило с меня немного спеси и пробудило совесть. Не государственную же тайну разглашаю, в самом деле.

— Мать была обычным человеком, — я присела на табурет, — Почти шесть лет считалась пропавшей без вести, а потом появилась здесь, на девятом месяце, обвешанная амулетами и на последнем издыхании. По ней били некромагией, только из-за амулетов и не умерла сразу, а успела родить меня. Тот, кто это с ней сделал, явился спустя пару минут, но тетушки смогли его отогнать. Вызвали Охрану, те пошли по следам, но быстро его потеряли. Выяснили личность матери, нашли родственников… все оказались людьми, а у меня обнаружился дар, поэтому меня решили им не отдавать, а оставить в какой-нибудь магической семье. Знаешь, когда тетушкам предложили подыскать кого-нибудь другого для этого, они чуть не взбесились.

— А что твой отец? — вклинился Ерш в паузу. Второй вопрос.

— Не знаю, тогда его так и не нашли. Вполне возможно, именно он гнался за матерью, но лично мне все равно. Единственное, что расстраивает — он все еще жив.

Вопросительный взгляд.

— Если бы умер, я бы уже была ведьмой.

Я вздохнула и призвала на помощь обширный опыт ответов на экзаменах, чтобы объяснить оборотню то, что известно любой, даже самой маленькой ведьмочке. Жаль, мисс Плам здесь не было, она бы такую лекцию задвинула — закачаешься! До третьего вопроса не дожил бы никто.

— В мире очень мало годной для людей магии, — начала я издалека, — Нас, конечно, тоже мало, но раньше было меньше и всем хватало. Теперь чаша колдовства пуста, все до капли разделено и распределено, поэтому, если человек рождается с даром, он не может им пользоваться. Новая ведьма входит в силу только тогда, когда уходит одна из старых, а если учитывать, что мы, по сути, вечны… можно состариться и умереть, так и не дождавшись своей очереди. У нас есть специальный реестр, я в нем тридцать шестая, а Уна двадцать третья, и это только те, кто зарегистрирован официально. Знаешь, это как сидеть в поликлинике — у тебя в руках этот гребанный талончик, впереди десятки людей, каждый заходит в кабинет и пропадает на двадцать минут, на полчаса, на час, а еще бабульки, которым «только спросить», профосмотры, а то и является какой-нибудь хрен с горы, и нате — у него запись раньше тебя, и снова ждешь. Есть способы проскочить пораньше, вот к чему я веду. И первый — осиротеть. Совсем. Как будто Вселенная после такого пытается восстановить равновесие и оправдать потерю. Поэтому я знаю, что отец жив.