— Что, мама? Что он сказал? Ох, мама, пожалуйста, пожалуйста, скажи мне… или я никуда не поеду…

— Разработан целый план. Сначала ты, потом Кристина и я, а потом Петер…

Наташа заметила, что у матери дрожат руки. Она накрыла их своими.

— План?

— От Братиславы до Вены всего-то около тридцати километров, — зашептала мать. — До Вены и свободы. Профессор Юта — твой билет на свободу. Мне сказали, что когда ты приедешь в Братиславу, тебе выдадут паспорт с проставленной выездной визой, чтобы ты могла присутствовать на другой встрече в Вене. — Ее голос прервался, но сквозь слезы мать хрипло прошептала: — На встрече с сестрой, чтобы обсудить командировку в Соединенные Штаты. К концу года, — она зашмыгала носом, пытаясь сдержать слезы, — мы будем все вместе, свободные, там, целые и невредимые, благодаря политике Дубчека и деньгам и влиянию мужа твоей сестры.

Наташа тоже разрыдалась.

— Я не поеду. Я не поеду и не брошу Кристину… если все, что ты говоришь…

Мать снова схватила ее за руку, стиснув с такой силой, что стало больно.

— Послушай меня, девочка, это делается не только ради тебя. Это ради всей семьи. Если ты сейчас уедешь с Кристиной, найдется немало людей, недовольных всем, что делает Дубчек. Ваш отъезд вызовет у них подозрение. Нельзя спешить, нужно быть осторожными и осмотрительными, но, как сказала твоя сестра, доверься ей. Все хорошо организовано. Наши с Кристиной бумаги готовы к рассмотрению, — мать внезапно встала и направилась в кладовку, где хранился уголь; сколько Наташа себя помнила, там, под брикетами с углем, находилась съемная половица, под которой ее родители прятали деньги и документы.

Вернувшись, Бланка вручила Наташе большой конверт. Внутри лежала пачка документов, бланки заявления с просьбой о выдаче паспортов, аккуратно заполненные рукой матери, а также комплект фотографий нужного размера матери и Кристины.

— Где бумаги Петера? — мрачно спросила Наташа.

— Ему отправили бланки заявлений. Он ждет, когда сделают его фотографии. Сотрудник американского посольства мистер Фле… Флетч, — мать никак не могла выговорить его имя, — Флетчер предупредил, что не нужно беспокоиться, так как Петер, возможно, не вернется в Прагу, но ему разрешат уехать из…

Наташа со слезами перебила ее:

— Как мы можем быть в этом уверены? Как я могу сделать это? Как? О, мама, я не могу бросить Кристину… не могу… не могу…

Мать, обняв, укачивала ее, не обращая внимания на рассыпавшиеся по полу выездные документы.

— Мы расстаемся ненадолго. Флет… Флетчер сказал, что до наступления осени мы с Кристиной получим паспорта и выездные визы, а потом и Петер. К Рождеству мы будем все вместе где-нибудь в свободном мире, там, где захочет Людмила. А дальше, если все получится так, как обещал Дубчек, мы сможем вернуться в Чехословакию, приезжать и уезжать, как могут делать, мне говорили, все люди в свободном мире.

Луизу только что избрали членом Почетного международного общества самых элегантных людей. Это никого не удивляло, согласно публикации французской газеты левого толка, которая помимо критики неуемного стремления американцев разделять людей на категории написала, сколько денег мадам Тауэрс потратила на туалеты за прошедший год. Они ошиблись, указывая сумму. На самом деле она потратила гораздо больше. И вот она здесь, в Париже, на демонстрации коллекций лучших парижских кутюрье, где из-за непостижимого отношения французов к кондиционированию воздуха (считавшегося предосудительным) и волосам под мышками у женщин (считавшимся достойными восхищения) она почти задыхалась от жары и смешанного запаха пота и дорогих духов, исходившего от окружавших ее дам. Некоторые из них, также числившиеся в списке самых элегантных женщин, были одеты по последнему писку моды нынешнего сезона — шелковые облегающие платья без рукавов!

Когда на подиуме дома моделей Пьера Кардена появилась невеста, Луиза издала легкий, хотя и хорошо слышный вздох облегчения. Ей не терпелось вернуться в «Ритц», принять освежающий душ и выпить чаю со льдом. А потом она снова попробует дозвониться в Прагу, чтобы удостовериться, что Наташа не уклонилась от поездки в Братиславу с Ютой. После стольких усилий, предпринятых Бенедиктом ради ее семьи, Луизе так и хотелось отругать Наташу за то, что та не проявила достаточного энтузиазма, разговаривая с ней по телефону неделю назад, но она понимала, что была не вправе делать это — ведь ее сестра плохо улавливает суть происходящего.

Со слов Бенедикта Луиза знала, что самое главное сейчас — время. Дни Дубчека были сочтены, и никто не догадывался, кто или что последует за ним. Было жизненно важно притворяться, будто русские по-прежнему терпимо относятся к марксизму с человеческим лицом, будто обмен опытом в области дерматологии между двумя странами — а, вероятно, даже между Соединенными Штатами и восточноевропейским блоком — вполне может стать реальностью с той точки зрения, которая представлялась русским наиболее привлекательной, то есть твердой валюты.

Когда Луиза вышла из «роллс-ройса» у отеля «Ритц», она услышала, что кто-то окликнул ее по имени. Она обернулась, и сердце у нее забилось. Это был Ян Фейнер, улыбающийся, выглядевший уверенным в себе Ян Фейнер, несмотря на мятый костюм из легкой хлопчатобумажной ткани и съехавший набок галстук, делавшие его похожим скорее на ученого-исследователя, которым он был в душе, чем на крупного бизнесмена, которым он стал. Он являлся не только президентом и генеральным директором «К.Эвери»; пресса недавно сообщила, что хотя в этом году ему только исполнялось сорок лет, он получил долю, стоившую сотни тысяч долларов, в компании «К.Эвербах» — гиганта, основателя «К.Эвери», за свое участие в разработке чудодейственного препарата АК-3, устраняющего угри и кожную сыпь, который после многих лет клинических испытаний, наконец, удостоился благословения Комиссии по контролю за качеством продуктов питания и медикаментов.

— Ян Фейнер! Что ты здесь делаешь?

В последний раз Луиза видела Яна несколько месяцев назад на официальном обеде в честь Бенедикта, состоявшемся в «Юлдорф-Астории» в Нью-Йорке. Бенедикт отнюдь не обрадовался, обнаружив в президиуме Яна, хотя тот был лишь одним из двадцати представителей фармацевтической промышленности, обладавших, по общему мнению, достаточным авторитетом, чтобы воздать должное Бенедикту Тауэрсу.

Луиза навсегда запомнит этот вечер потому, что на небольшом приеме для очень важных персон, предварявшем обед, в их с Яном отношениях был сломан лед. По сути, и льда-то никакого не существовало. Хотя, как она и предсказывала, когда Ян возвратился в Нью-Йорк, они неизбежно должны были время от времени встречаться, и тогда Ян впервые чувствовал себя уверенно и спокойно настолько, что смог отнестись к ней как к старой знакомой и коллеге, а не как к врагу. Возможно, это произошло потому, что Ян пришел на прием с роскошной, соблазнительно выглядевшей манекенщицей. Однако Луизе польстило, что через несколько минут незначительного разговора Ян забыл о своей красавице и ловил каждое ее слово, как и в прежние дни, пока к ним не подошел Бенедикт и не сказал, что настало время для торжественного выхода в банкетный зал.

— Какая удача! Я приехал сюда из Цюриха всего на сутки, — радостно объявил Ян. Он немного загорел, и это ему шло. — Я собирался позвонить тебе после своего возвращения в Нью-Йорк на этой неделе. Мне хотелось кое-что обсудить с тобой.

Луиза улыбнулась.

— И мне тоже повезло. Сегодня вечером вы мне не понадобитесь, Теренс, — обратилась она к шоферу. — Пожалуйста, позвоните мне утром около восьми.

Ян взял ее за руку.

— Как насчет того, чтобы пообедать со мной вечером? Утром я улетаю в Штаты. Не могли бы вы с Бенедиктом составить мне компанию?

Луиза покачала головой.

— Бенедикта здесь нет. Он в Нью-Йорке, ему необходимо закончить дела. Я встречаюсь с ним в Вене в эти выходные.

Ян лукаво усмехнулся.

— Ну, тогда мы пообедаем вдвоем. Обещаю не поминать прошлого. Сейчас я думаю о будущем.