Спрыгнув с подножки «царского автомобиля», который до этого времени бесполезной ношей хранился на бронепоезде, я подошел к будке КПП, предваряющей въезд на территорию порта. Вслед за мной из авто вышел Воейков, однако я остановил его жестом и попросил вернуться в кабину. Ни пропусков, ни паролей у нас не было, а потому заморачиваться с формальностями я желания не имел.

— К адмиралу Непенину, — просто заявил я, наклонившись к окну дежурного.

Матрос недовольно поднял на меня взгляд, но после мгновенного узнавания по скуластому лицу его прокатилась вся гамма чувств, ведомая человеку. Не знаю, как постовой относился к царю и самодержавию, читал ли Маркса и какими словами крыл войну, сидя за чаркой «смирновки» с товарищами по службе, однако при виде своего Самодержца реакция не могла быть иной.

— Ваше Величество! — выпалил моряк, выскочил на улицу и немедленно поднял шлагбаум.

— Куда? — спросил я, возвращаясь в автомобиль.

— Третий этаж, канцелярия, — проорал он, взирая на меня округлившимися глазами. — Вон там, Государь!

И показал мне на здание.

Когда мы вошли, Непенин сидел за столом. Ни охрана, ни адъютанты не посмели остановить царя, а потому я ввалился к командующему флотом совершенно нежданно.

Вице-адмирал поднял взгляд. Совсем недавно этот человек предал меня, отрекшись от клятвы верности и призвав к отречению от престола. Однако сейчас, перед лицом своего сюзерена, даже мысль об измене не смела коснуться его сознания.

Не знаю, в чем заключалось тут дело. Большая часть российских жителей все же воспринимала самодержавие негативно, раздраженное поражениями в войне и внешней слабостью Императора. Однако даже в прошлой версии русской истории, известной мне из виртуальных статей, большинство революционеров и заговорщиков приходили в растерянность перед лицом «царствующего ничтожества», а конвоиры, охранявшие Императора после ареста, испытывали при нем робость и стыд, за исключением, может быть, последней, специально присланной большевиками команды цареубийц.

Разумеется, в этом не было заключено ничего мистического, и физически ощутимая каждым россиянином аура Самодержца объяснялась рациональными соображениями. Монарх не может быть просто человеком. Он является символом, олицетворением страны, ее истории, ее народа. Возможно, поэтому ни один из злейших клеветников Николая, от Керенского до Свердлова, наедине с арестованным монархом не смели бросать ему в лицо обвинений, провозглашаемых на митингах перед толпами.

Ибо ты можешь изменить своему Знамени, бросить на поле боя, сжечь, сломать и даже отдать врагу. Но ненавидеть его — никогда. Особенно если оно смотрит тебе в глаза.

— Мне нужна ваша помощь, господин вице-адмирал, — просто заявил я.

— Все что угодно, Ваше Величество!

Утро следующего дня началось человеческим ураганом. Стихия подошла незаметно — в четыре утра, как только пробили склянки, на флагманском крейсере «Рюрик» к клотику мачты поползли сигналы: сняться с якоря!

С этим сигналом Большой рейд вздрогнул. Со всех сторон послышался зубовный скрежет цепей, стон стали, ужасные гром и рычание силовых агрегатов, завывание сотен рвущих перепонки сирен, — под полыхание андреевских флагов Балтфлот покидал свою базу.

По совету Непенина корабли эскадры разбили на три отряда — согласно количеству ледоколов. Каждый отряд соответственно вели «Ермак», «Волынец» и «Тармо». Эскадры за ними построились в кильватерную колонну. Шли по ранжиру: впереди дредноуты, затем крейсера, за ними эсминцы и, наконец, транспортные суда с пехотным десантом, замыкающие незамысловатый походный ордер.

Первый отряд включал «Андрея Первозванного», «Славу» и «Императора Павла».

Второй — «Полтаву», «Севастополь» и «Петропавловск».

Третий отряд возглавляли два линкора — «Цесаревич» и «Гангут».

За линкорами двигались крейсера, также распределенные по трем колоннам: «Рюрик» и «Адмирал Макаров» — в первой, «Богатырь» и «Олег» — во второй, наконец «Диана» и «Аврора» — в третьей. Затем следовали эсминцы и транспорты, в основном бывшие гражданские пароходы. Более мелкие суда и подводные лодки остались в Ревельской гавани.

Линкоры возглавили кильватерный ордер не случайно. Ледоколы с трудом разламывали мерзлое поле, и пробитый ими фарватер был узок для морских кораблей. «Гангуту», «Андрею Первозванному» и «Полтаве» приходилось тяжелыми бронированными корпусами по возможности его расширять. Продвигаясь сквозь замерзшее море, три несчастных линкора содрогались от сокрушительных ледяных ударов.

За время пути от Тарту к Ревелю я успел подробно ознакомиться с судьбой Балтийского флота, и сейчас она казалась мне странной. По данным энциклопедии, новейших кораблей, построенных по образцу знаменитого британского «Дредноута», на 1917 год в Балтфлоте имелось целых двенадцать. Однако в годы Великой войны они не участвовали ни в одном сражении и стояли прикованные к причальным стенкам. Война на море, исходя из ее пассивно-оборонительной тактики, принимала для России такой характер, что линейный флот, на который потрачено было столько надежд и усилий, не требовался. Однако будущее российских кораблей, подробно расписанное в энциклопедии, казалось еще более гнетущим.

Строительство четырех новейших линкоров-супердредноутов,[12] потребовавшее затрат колоссальных средств и сил непосредственно во время войны, явилось напрасным рывком — после революции они не были достроены, после Гражданской — проданы на слом.

Восемь новейших крейсеров[13] так и не вступили в строй. После революции либо взорваны англичанами, либо переделаны в плавучие базы и танкеры.

Два крейсера, построенные и едва спущенные на воду в немецком Данциге,[14] конфискованы немцами в первый же день войны — то есть буквально подарены врагу.

Девять эсминцев, заложенные на Мюльграбенской верфи в Риге,[15] также не достроены, а их паросиловые установки, изготовленные в Германии и полностью оплаченные российским золотом, использованы на немецких эсминцах.

Однако будущее достроенных кораблей поражало меня еще более.

Читая справку, описывающую историю русских военных судов после революции, я только моргал глазами, не вполне веря содержанию прочитанных фраз.

«Взорван англичанами при отступлении интервентов», «конфискован Германией по условиям Брестского мира», «интернирован во Францию по окончании войны», «после революции отбуксирован в Турцию», «продан на слом датской фирме», и, пожалуй, самое достойное в позорном списке — «разобран на металл в Петрограде»…

Судьба корабля, говорят, подобна судьбе человека. А значит, линкорам и крейсерам, что я вел сейчас к устью Невы, было за что сражаться.

За свое будущее или за достойную смерть!

* * *

Всего отряд для пиратского налета на собственную столицу насчитывал восемь линкоров, шесть крейсеров, двадцать судов сопровождения, одиннадцать тысяч (!) человек штатного экипажа и восемнадцать тысяч бойцов абордажных команд.

В качестве первоначального флагмана для экспедиции я выбрал «Гангут». Традиционно флагманским кораблем Балтийского флота являлся не сверхдредноут, а легкий быстроходный крейсер. Для Непенина во время войны таковым был новейший Рюрик, однако я не видел необходимости следовать примеру вице-адмирала. В морском сражении, возможно, это имело смысл, однако для нашего рейда являлось новацией бесполезной. Как было принято в эпоху парусных кораблей и эскадренных броненосцев, я выбрал в качестве флагмана самый могучий линейный корабль.

Старые линкоры типа «Андрея Первозванного» или «Императора Павла» имели 926 человек экипажа и бронированный корпус в 140 метров от кормы до носового тарана.

Новейшие «Гангут», «Петропавловск», «Полтава», «Севастополь» — 1094 человека по штату и длину корпуса почти в 200 метров!

вернуться

12

Речь идет о линкорах типа «Измаил».

вернуться

13

Имеются в виду крейсеры типа «Адмирал Бутаков».

вернуться

14

«Адмирал Невельской» и «Граф Муравьев-Амурский»

вернуться

15

Эсминцы типа «Гогланд».


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: