— Присаживайтесь! Сейчас Маруся принесет.

Столик под «иконой» был занят. Осетр высмотрел свободный и устроился за ним. Требовалось подумать. Известие, что Каблук исчез отсюда с час назад, наводило на определенные подозрения. По крайней мере, мысль о том, что мужичонка Сереженька был направлен Карабасом именно сюда, казалась близкой к истине. Вполне возможно, Каблук как бы находился на дежурстве в ожидании распоряжений пахана. Распоряжения последовали, и банда ринулась их выполнять. Но тогда получается, что они могли отправиться и на выполнение Осетрова заказа…

За соседним столом сидела изрядно набравшаяся компания из четырех человек с баранками на шеях. Шумели так, что обстановка для серьезных размышлений делалась неподходящей, и потому Осетр решил поразмыслить над происходящим позже, вернувшись в гостиницу. А сейчас поневоле начал прислушиваться к пьяной болтовне.

— А я тебе зуб даю — чтоб меня черная дыра сожрала! — что Каблук в лесах вокруг Черткова кого угодно найдет. — Говорящий грохнул по столу кулаком. — Подумаешь, какой-то торгаш — чтоб меня черная дыра сожрала! Где торгаш побывал, там о нем всегда разговоры остаются.

Перемежаемые матерщиной общечеловеческие слова выражали неглупые мысли. Торгаши либо рекламируют свой товар, либо продают его. И в том, и в другом случае их видит масса народу, а язык у народа длинный, особенно если ему, народу, стаканчик храпповки выставить на опохмелку или банкнотку какую-никакую с портретом государя-императора пообещать. Тут тебе расскажут даже то, чего и не было… хотя, нет, чего не было, Каблуку народ рассказывать не станет, побоится Кучерявого, потому что Кучерявому перышко в печень воткнуть, что телку пощупать. Короче, братва, мы с вами на вахту не успеем заступить, а Каблук уже будет знать, куда делся пропащий. Ты чего, думаешь, зачем они тут всем брякнули, куда их Карабас послал? Думаешь, хвастануть приближенностью к Карабасу решили? Черта с два, такими вещами попусту не хвастаются! Каблук сразу просек, что если торгаша наши уперли, они, узнав, что им, торгашом этим сраным, Карабас заинтересовался, отпустят его подобру-поздорову, потому что с Карабасом связываться — сам понимаешь, лучше самостоятельно на кладбище отползти и на собственное перо наткнуться. Вот так-то братва! Каблук — мужик ушлый, чего ему по лесам мотаться, как шестерке. Они где-нибудь на хазе залягут, а слух о поиске сам все за них сделает, вот мы сейчас с вами, братва, треплемся, а вот он, молокосос этот, что рядом сидит, может с похитителями торговца связан, и вот он пообедает сейчас, да и побежит, своему пахану расскажет, что, мол, батя, дело пахнет керосином, потому что мужичка, которого мы давеча ущучили, чтобы выкупные за него получить, Карабас в розыск нарисовал. Тут его и отпустят, да еще сами приведут-повинятся, в расчете, что Карабас от щедрот деньжат сунет. А если не придет никто, значит, не зэки его и захомутали, значит, это черепов дело. Вот так-то, братва! Ладно, пойдем-ка, у Макарыча еще по стакашку «кровушки» попросим, может, даст в долг… Да я и сам знаю, что не даст, кровопийца, но попытка, известное дело, не пытка!..

Компашка поднялась из-за стола, причем один из четверых повернулся в сторону Осетра и погрозил ему пальцем, как будто и в самом деле подозревал в нем похитителя торговцев.

В долг Макарыч выпивохам не налил, и они были вынуждены убраться подобру-поздорову, однако взгляды, которые они бросали на кабатчика, вогнали бы в жалость самого жестокосердого человека.

«Черт возьми, — подумал Осетр. — А не пора ли и мне попробовать этой самой "божьей крови"?»

И когда Маруся принесла ему поднос с заказанной похлебкой (ого, ему уже второй день как постоянному клиенту блюда приносят по отдельности!), попросил стаканчик храпповки. Через пару минут «божья кровь» стояла у него на столе.

— Пейте на здоровье! — Маруся улыбнулась. — У нас на Крестах это пожелание имеет самый прямой смысл.

Осетр взял стаканчик и осторожно — как учили обращаться в школе с неизвестными жидкостями, — ладонью подогнал испарения к носу. Спиртом не пахло. Запах был совершенно незнакомый, но приятный.

— Пейте-пейте, — проворковала Маруся. — Не отравитесь. Только польза организму будет.

И он выпил.

Не переведя дух, поставил стаканчик на стол. И последнее, что увидел, — расширившиеся от испуга глаза Маруськи.

Когда сознание вернулось, он обнаружил перед собой потолок. Какой-то странный потолок, что это за материал такой?..

«Дерево», — вспомнилось Осетру.

Через несколько мгновений потолок поплыл вдаль — или вверх?., нет, все-таки вдаль! — а обозримое пространство медленно расширилось, включая в себя стены (тоже деревянные), перепуганное девичье лицо и озабоченное — мужское. Потом ко всему этому добавились обращенные к нему мерзкие, скалящиеся физиономии каких-то типов. И наконец, он обнаружил себя сидящим, с закинутой назад головой, и некоторое время пытался сообразить, кто он такой и где находится.

— Ну и напугали вы нас, — сказал мужчина. — Ничего крепче пива не употребляли прежде, что ли?

«Макарыч», — вспомнилось Осетру.

— Ой, я смотрю, он вбок кренится, — затараторила девица. — Еле успела его подхватить, тяжеленный, но на спинку стула удалось перевалить…

«Маруська», — вспомнилось Осетру.

И словно открылись кладовые — потянулась цепочка: обед, «Ристалище», Кресты, Чинганчгук, «божья кровь»… Не потянулась — понеслась!

Он глянул на стаканчик. Посудина была пуста, и содержимое ее явно самоутверждалось в его желудке…

— С непривычки, — продолжала тараторить Маруська. — Мы-то всю жизнь «кровушку» пьем, а он, бедненький…

Наконец вспомнилось все.

Осетр медленно повернул голову, обвел взглядом обеденный зал. Кто-то еще насмешливо смотрел в его сторону, но большинство вернулось к столовым приборам, тарелкам и прерванным разговорам.

— Вы на похлебочку-то наваливайтесь, — посоветовал Макарыч. — Тогда тело быстрее в норму придет.

И Осетр навалился на похлебочку.

Верно сказал кабатчик, и в самом деле вкусно. Действительно картошку напоминает.

Потом Маруся принесла биточки, подала на стол, повела плечиком.

Осетр прислушивался к собственному состоянию. Вроде бы все приходило в норму: успокаивалось сердце, уже не надо было следить за тем, чтобы не дрожали пальцы, высыхала испарина на лбу.

— Кушайте, кушайте! — Маруська просто сияла, как свежевымытая тарелка. — Такому сильному мужчине надо хорошо питаться.

Издевается она, что ли? Называть упавшего в обморок парня «сильным мужчиной»!..

Но Маруська определенно не издевалась. И определенно упавшему в обморок парню хотела понравиться. Не то чтобы Осетр разбирался в повадках желающих понравиться женщин, но почему-то ему показалось, что ТАКАЯ улыбка, ТАКИЕ движения (официантка убирала опустевшую суповую тарелку), ТАКОЙ тон — все это говорит только об одном: Маруська решила, что на залетного торговца надо обратить самое пристальное внимание. И соответственно его внимание к себе привлечь…

Сделав этот вывод, Осетр слегка удивился — никогда прежде он не думал о женщинах ТАК. На первом плане у него всегда были свои желания, а уже потом приходили в голову — их. Но сейчас главным было то, что Маруська имела насчет него какие-то планы… Впрочем, нет. Главным было то, что Маруська имела насчет него какие-то планы, но он никаких планов по отношению к ней не имел, потому что, дабы иметь ему планы, на ее месте должна была стоять Яна. И никто более…

— Вам наш город понравился?

Он просто слышал, как колотится, в ожидании о ответа, девичье сердце.

— Понравился.

— Вы, наверное, очень заняты сегодня?

А теперь она просто затаила дыхание.

А с ним все еще что-то происходило. Как будто по телу разливалось не только тепло от выпитого, как будто в его душу входило нечто странное. Он словно питался чужим опытом в общении с девицами, ибо его собственное общение сводилось к светским разговорам на выпускных балах да к краткому любезничанию с незнакомыми во время немногочисленных увольнений. Ну и к нескольким разговорам с Яной на борту «Дорадо»…