– Соль? Вот так просто насыпал в мешок и всё?

   – Она сама там не была, – ответил Нечай, – но так говорят.

   – И недалеко?

   – Ну да. Полтора дня туда, полтора – обратно. На лошадях.

   – На лыжах быстрей будет. Дорогу знает?

   – С чужих слов.

   За солью ходили молодые казаки Юшка Зипунов, Шумилко и с ними Тимофей Муха. Вернулись довольные, с солью.

   – Ну, теперь заживём, – сказал атаман, он весь сиял от радости, – и в поход можно с собой солонину взять. А если соль в мешки набрать, да в Городе продать, то и в поход идти не надо. Добрым словом твою Каенкай будем вспоминать, Нечай.

   Нечаю почему-то стало грустно.

   Казаки ловили рыбу. Прорубили проруби и опустили туда гарпуны. Рядом с наконечниками гарпунов привязано на верёвке грузило, били только осетров. Главное, что бы сомы не попались, поранить сома – к несчастью, водяной мужик может и обидится. Рыбалка удалась: на льду лежали брёвна осетровых туш. И не заметили, как нахмурилось небо, повалил снег.

   – Собираемся, быстро, – скомандовал Нефёд.

   Ветер усилился и как-то сразу, быстро стемнело. Казаки на салазках потащили рыбу. Ничего не видно, сплошное белое кружево в темноте.

   – Нефёд, тут кусты какие-то.

   – Сбились малость, в берег уткнулись, – предположил атаман. – Давай левее, там должно быть, остров.

   Опять уткнулись, на этот раз в стволы деревьев.

   – Это мы на другом берегу, – сообщил атаман. – Давай правее.

   – Сома, наверное, поранили, чего так плутаем?

   Пошли правее.

   – Что-то мы как-то уж больно долго идём, – сказал Нечай.

   – Так, останавливаемся, – сказал Нефёд. – Все в сборе, никто не потерялся?

   – Да вроде как все. Только останавливаться нельзя – замёрзнем.

   И действительно: под тулупы и бараньи шапки пробирался мороз.

   – Надо решить: где наш кош? Впереди или сзади?

   – Как же тут решишь, Нефёд? Ветер вон как завывает. Буран.

   – Тихо, – сказал Юшка. – Слышите?

   – Нет. А что?

   – Как будто кто-то железом об железо стучит.

   – Да это тебе кажется, Юшка. Кто в коше может стучать? Там никого нет.

   – Как это никого нет? А моя Каенкай?

   – Действительно кто-то стучит, – сказал атаман, – пошли.

   И он решительно повернул назад.

   Каенкай сидела посередине коша на снегу, левой рукой держала большой котёл, а правой била по нему чеканом. Она была вся залеплена снегом, замёрзла, но упорно била и била в котёл, ничего не соображая и ничего не видя вокруг себя.

   И вдруг сильные руки подняли её и стали отряхивать от снега.

   – Каенкай, милая моя, замёрзла? Всё, всё, вернулись мы, спасибо тебе, выручила. Пошли в землянку.

   Каенкай уткнулась лицом в тулуп Нечая и разрыдалась.

   Утром Каенкай заболела, горела вся. Нечай укутал её потеплее и поил осетровым отваром, больше лечить было не чем.

   Казаки приходили благодарить Каенкай, посидят, повздыхают и уйдут.

   – И как её резать после этого? – спросил Влас Мыкин, выйдя из землянке Нечая.

   – Не наше это дело, Влас, – ответил Тимофей Муха, – а Нечая. Его баба, он пускай и думает.

   – Да как же не наше? Сколько она добра принесла товариществу.

   – Ну и что? Овцу вон тоже стригут, а придёт время, зарежут и на мясо пустят.

   – То овца, а Каенкай всё же человек. Не по-божески как-то.

   – Да какой ещё Бог в этой лютой степи? – отмахнулся Муха.

   С каждым днём всё чище становилось небо, всё ярче светило солнышко, приближалась весна.

   Нечай ходил угрюмый и всем не довольный, рычал на всех по делу и без дела и только с Каенкай был ласков и внимателен.

   Однажды ночью с грохотом вскрылся лёд, на Реке начался ледоход. Но прошёл и он, снег таял в степи, трава появилась на солнечных косогорах, широко разлилась Река. Казаки с неподдельным интересом смотрели на Нечая. Каенкай смотрела на него тоже как-то странно. Смущало то, что у неё стал выпирать живот. Про беременность он не спрашивал, и так всё понятно. Если резать, то резать придётся как бы двоих, впрочем, бывало и младенцев резали, не то, что беременных.

   Наконец Нечай решился и целый день в полном одиночестве на обрывистом берегу реки точил нож. А утром повёл Каенкай на это место.

   Каенкай шла впереди молча, ничего не спрашивая. Остановилась у обрыва и стояла, не поворачиваясь к Нечаю. Он остановился, вытащил из ножен нож, зачем-то обтёр его о штанину, сделал шаг и застыл на месте.

   Каенкай обернулась, посмотрела на него гордо своими чёрными раскосыми глазами и сказала по-русски с жутким татарским произношением:

   – Что же ты остановился, муж мой. Реж. Не нарушай обычай.

   – Ты говоришь по-русски? – удивился Нечай.

   – У меня мать русская.

   – Так ты всё знала. И почему …

   – Лучше три месяца быть твоей женой, чем всю жизнь «чёрной» женой. Терпеть унижения, а то и побои. Зачем? Брата убили, когда меня похищали. Он весёлый был… Мне жить не хотелось. Думала, будет случай – зарежу себя. А тут вы. И твой друг сказал, что всё одно ты меня зарежешь весной. Вот я и подумала: зачем самой резаться? Муж зарежет, и мы с братом опять будем вместе, как в детстве. Реж, Нечай, чего ждёшь?

   И отвернулась. Нечай решительно шагнул к Каенкай, поднял ей голову вверх за подбородок, занёс над ней нож, она закрыла наполненные слезами глаза. Он зарычал, как раненый зверь, вложил нож в ножны, взял её за руку:

   – Пойдём.

   В центре коша Нечай закричал:

   – Круг! Круг!

   Из землянок появились казаки, увидев Нечая за руку держащего Каенкай, они повеселели, с души камень свалился.

   – Что случилось? – спросил Нефёд Мещёрин.

   – Плохой я казак, браты, не могу Каенкай зарезать, обычай нарушаю. Режьте меня сами с ней вместе.

   – Вот ещё, – сказал Влас Мыкин, – из-за бабы доброго казака жизни лишать.

   – А всё равно мне без неё не жить.

   – Так живи с ней, – воскликнул Тимофей Муха.

   – А как же обычай? – растерянно спросил Нечай.

   – А что обычай? – сказал Нефёд. – Обычай не Слово Божье, его и поменять можно.

   – Можно-то можно, – сказал Арзамасец, – только что мы с ней делать будем, когда в поход пойдём? С собой возьмём?

   – Это не дело. В походе бабе не место. Как при ней в ладье по нужде ходить будем?

   – Так и будешь. Что её здесь одну оставлять?

   – Глупые вы, казаки, – сказала Каенкай по-русски, – если один из вас взял меня в жёны, то вы все породнились с моим родом.

   – Так ты по-русски понимаешь? – ахнул Муха.

   – У неё мать – русская полонянка, – пояснил Нечай.

   – А мы-то при ней языками мололи, – сокрушался Влас.

   – Угомонитесь, казаки, – громко сказал атаман. – Так что ты говоришь, Каенкай, мы породнились с твоим родом и что?

   – Я у себя в кочевье лето буду, осенью вернусь.

   – Как же ты до них доберёшься? Лошадей у нас нет, пешком ты не дойдёшь?

   – По реке. В Реку впадает маленькая речка, если в неё войти и подняться по ней, можно добраться до моего рода. Он там кочует.

   – Ага, – сказал атаман.

   – Обожди, Нефёд, – сказал Любим Москвитин, – гляди: она на сносях. Ребёнок родиться, орать будет, о нас вся степь узнает.

   – Степь о вас и так знает, – ответила казаку Каенкай. – Не одни вы русские на Реке, ещё есть. Вы сидите на острове, на острове земля ничья. Питаетесь рыбой, как нищие, степняков не трогаете, за добычей в море ходите. Мы скот пасём, вы рыбу ловите. Что нам делить?

   – Зачем же мы тогда младенцев-то убивали? – сказал с лёгкой досадой Лука Казанец. – Ой, грех-то какой.

   – Ладно, Лука, – сказал Нефёд. – Кто Богу не грешен, кто царю не виноват? Что решим, круг?

   – А что тут решать? – пожал плечами Тимофей Муха. – Пускай живут. Так, товарищество?

   – Так, так, – раздались голоса, – пусть живут.

   – Тогда, – сказала Каенкай, – мои братья: старший Алдар и младший Юнус, просили взять их с вами в набег.

   – В поход, – сказал атаман. – Что ж, будем считать, что это твоё приданное, Каенкай. Воины нам нужны, тем более, стрелки из лука.

   – Э, э, товарищество, – воскликнул Юшка Зипунов, – так не годиться. Это что ж получается: Нечай с бабой, а мы? Я тоже хочу себе жену. Скажи, Шумилко.

   – Да! – сказал Шумилко.

   – Каенкай, у тебя сёстры есть?

   – Есть.

   – Такие же красивые, как ты или получше будут?

   – Получше, – улыбнулась Каенкай.

   – Тогда одна моя. Как хотите, браты.

   – Ладно, будут вам невесты и всем нам, – сказал есаул Семён Арзамасец.

   – И так, товарищество, – поднялся с места атаман Нефёд Мещёров, – попов у нас нет и церкви нет. Пойдёмте за ворота вон к той берёзе. Дерево оно ввысь, к Богу стремится, считай, что твоя церковь.

   Нефёд взял в свою руку руки Нечая и Каенкай и обвёл их вокруг берёзы по солнцу и торжественно сказал:

   – Я, как атаман, наделённый властью, данной мне товариществом, объявляю тебя, Нечай, и тебя, Каенкай, мужем и женой. Живите дружно и счастливо. И детишки скоро на Реке появятся, то добро.

                                                                                                                                                31 июля 2020 г.